— А нас вот, получается, первой Исса эта нашла, — бэ-энчик погрустнел, — А что ты там такое читаешь, если не секрет?

Рэй смутился.

— Да так! Про чернобыльскую аварию. В нашем мире её не было. А на других параллелях Земли была.

— Ты опять про Антона думаешь, — сказал бэ-энчик, не спрашивая, а утверждая. И опять посмотрел Рэю прямо в душу, так, как только он один и умел.

— Думаю, — признался светлоярский активити. Мы вчера, конечно, помирились, только забыть-то я пока не могу.

Сэнед понимающе вздохнул.

— Отчуждение, — печально сказал он, — По поверхности помирились, а глубже всё равно отчуждение. Оно так быстро не растает.

— Отчуждение, — мысленно повторил Рэй. И вокруг раненой ЧАЭС не просто Зона, а Зона Отчуждения. Сэла Арункай, если на языке Аришмы. Он попытался представить себе: как это — Зона Отчуждения. Пустые дома, осиротевшие брошенные машины и совсем-совсем никого нет. Получилось плохо. И Тошка об этом почти никогда не рассказывал.

— Рэй, ты это…, - бэ-энчик потрогал его за рукав, — Духом, пожалуйста, не падай!.

— Да никуда я не падаю! Я просто думаю про тохину Зону. Сложно вообразить такое.

Сэнед зябко поëжился.

— Мне тоже. А ведь, наверно, каждый из нас похож на свою Зону. Во всяком случае, эта мысль кажется мне очень логичной.

— Не-а! Во всяком случае Чернобыльников совсем не похож! — Рэй энергично помотал головой, — Нисколечко не похож! Извини, но на такую Зону, скорее уж, ты сам смахиваешь — отстранëнный немножко, серьëзный весь и вообще. А Тоха, он же всегда шутит, в песнях смешно слова переделывает, придумывает что-то всё время. Когда кому-то хреново, теребит всех. Какое же он Отчуждение?

— А ещё он завешивает квартиру портретами ликвидаторов и в злые минуты убегает в пустую Припять, — лицо бэ-энчика посуровело, — Моя теория хорошая!

Рэю оставалось только беспомощно кивнуть. Правда же завешивает. Значит, это Отчуждение в Тошке всё-таки живёт. Глубоко внутри, не зная, не предположишь. Тошка воюет с ним смехом и радостью, но иногда оно всё-таки побеждает. И это единственное, чего он, Рэй, никогда по-настоящему не поймëт. Не смотря на всю их близость. Чтобы такое понять, надо самому пережить то же самое. Но у Рэя родную Светлоярскую АЭС на месте Чернобыльской даже на минутку не получается представить. Или на месте Фукусимской.

Или Майтирэнской.

Вчерашние костровские слова саднили внутри, не давали покоя, больно обжигая душу.

"Загвоздка в том, что у Тошки тоже была авария"…

Угу! У Тошки была, а у Сэнеда, если они ничего не придумают и не помогут, авария ещё будет! И Зона Отчуждения внутри будет тоже! У бэ-энчика и так-то в глазах все печали мира, даже, когда он улыбается, а что с ним станется после катастрофы вообще даже представлять себе страшно! Блин с трансуранидами, вчера так легко, так свободно верилось, что всё будет хорошо, а сегодня почему-то отчаянно не получается. Наоборот лезет в голову только самое страшное, горькое, обречëнное. Зона Отчуждения эта… Которая никогда не позволит Тохе Чернобыльникову просто радоваться, что теперь у них, однотипных, всё совсем справедливо — у Тохи есть Генка Пузиков, а у Рэя — Сэнед. И вчерашние красивые мысли о возможности поквитаться с тошкиной аварией сегодня кажутся безмозглой глупостью и насмешкой над чужой непоправимой бедой. А позавчера, то-есть в пятницу, Тоха из-за них с Сэнедом убегал в свою Припять. И вот бы Рэю сообразить за ним броситься, так ведь нет — сидел, как кретин, будто его к стулу приклеили. А за Тошкой в итоге пошёл Дайичи. Да и вчера Рэй тоже совсем не думал ни о каких Припятях, ну, или почти не думал. Он бэ-энчику радовался, любимые дворы показывал, и так жалко ведь было эту радость ломать. Зато теперь почему-то думает и думает, никак от мыслей этих отделаться не может. Докатило, называется, догадался, радиоактивный Штирлиц! Понадобилась эта ссора, жестокие слова майора Кострова и это гадкое утро, чтобы он, идиот безъядерный, начал наконец, понимать, что весельчак Чернобыльников носит внутри на самом деле. Зона Отчуждения… У Тошки, получается, на самом деле внутри пусто? Но почему же он тогда хочет, чтобы и у кого-то ещё так же пусто было? Почему ему совсем не жалко маленького бэ-энчика?

— В некоторых известных параллелях Земли, — бесстрастно сообщали буквы на экране коммуникатора, — Того же двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года произошёл взрыв на реакторной установке номер четыре. В дальнейшем этот трагический инцидент повлиял…

Повлиял на то, что он, Рэйден, теперь уже не может сказать, какой Тошка Чернобыльников на самом деле. Когда он настоящий? Когда что-то весело жуëт и анекдотики травит? Когда творит в воздухе чудеса? Или всё-таки когда на Сэнеда крысится из-за того, что для урмильского быстронейтронника ещё есть шанс, что взрыва не будет? Или это всегда один и тот же Чернобыльников? А как это в нём уживается? Для, самого Рэя до сих пор всё было просто и ясно, никаких раздирающих противоречий и внутренней борьбы, он про такое только в книжках читал.

Чëтко знал только одно — с этим новым, до сих пор незнакомым Чернобыльниковым ему больно, горько и неуютно быть рядом. Страшная Зона Отчуждения лежит между ними и будет лежать всегда. Этого не залечишь, не исправишь. Если уж храбрые ликвидаторы не ликвидировали… Рэй выключил коммуникатор и запихал в карман.

Пора было выкидывать из головы мысли обо всех на свете станциях и авариях и собираться к Оксане Росшанской.

Время выхода из дома Рэйден рассчитывал с запасом, надо же ведь ещё подарок купить. И желательно, не самый скучный, чтобы не испортить первое впечатление. Но лишние минуты не понадобилось. Светлоярскому активити бессовестно повезло — в ближайшей "Союзпечати" красовался глянцевый альбом про редких животных, а рядом с киоском сидела на ящике бабушка с ведром длиннющих рассветно-розовых гладиолусов. Жила неведомая пока Оксана Росшанская совсем недалеко, на Железнодорожной, если дворами, идти несчастных пять минут.

Припираться в незнакомый дом раньше всех было, пожалуй, очень глупо, поэтому Рэйден заскочил ещё в гастроном, купил два бублика, стеклянную бутылочку "Пепси-колы" и устроился со всем этим богатством на лавочке в соседнем дворе. Дождь перестал, подул ласковый, почти ещё по-летнему, южный ветер, в сером небе там и сям замелькали клочки умытой сияющей голубизны.

Рэй смачно откусил от бублика и опять начал думать о станциях и о том, действительно ли вчера его услышала сама Зона, или это только показалось. Букет из пяти гладиолусов лежал рядом, занимая чуть ли не полскамейки, альбом упоительно пах свежей типографской краской. Где-то вдалеке задорно тявкала маленькая собачка и стукал об стену мяч. Шуршали шинами невидимые отсюда автомобили на улице Александрова.

Интересно всё-таки, услышал его Меридиан? И если да, то что будет дальше? Больше похожие на сказки, истории, которые Храмовники любят рассказывать вечерами у костра, утверждали, что такое вполне может быть, но никогда не поясняли, как исполнение заветных желаний должно выглядеть на практике. И что же делать Рэю, если это всё-таки не сказка? С чего начать? Ну, не в "Эпи-Центр" же в один из ближайших дней идти — здравствуйте-извините, я тут хотел стать защитником всех на свете станций, мне с этим в какой кабинет обратиться?

С такими формулировочками — явно только в психиатрический!

Наверно, надо прежде всего просто быть внимательнее, чаще и чутче всматриваться в ноосферу. Наверно ведь, если Зона и вправду Рэя услышала, она сама даст какой-нибудь знак. Подтвердит, что солнце, победившее тучи и внезапное появление Тошки возле опорного пункта "глубинных бурильщиков" — вовсе не случайное совпадение. Вот только как сообразить, что это именно знак и не прохлопать его ушами? Как понять, что уже началось путешествие, даже более захватывающее, чем даже приключения в мире АЭС Риенка?