"Дети" это ценили, и особо безобразничать себе не позволяли. Соблюдали негласный маленький договор о ненападении.
Наглые солнечные блики скакали по кудряшкам Пушкина и унылому носу Достоевского. Иероглифы "ния 18 ферн" бросали вызов воображению. Виола Вяжерайте судорожно строчила что-то в тетрадке по ноосфероведению. Ритка Максимова рисовала анимешную голову в профиль. Неразлучные Кир Мягков с Тимом Хлеборезовым резались в "балду", то и дело давясь смешками. На самой первой парте, так прямо, будто позировала для плаката, замерла Лина Литвинова, ради пущей школьной строгости стянувшая роскошные серебристые волосы в тугую косу. В Литвинову старательно целился жëваной бумагой из ручки Димон Туров с непочëтным прозвищем Индеец Зоркий Глаз. На перемене надо будет, пожалуй, съездить ему по шее. Ну, или хотя бы авторитетно пообещать съездить.
Рэйден, надо сказать, не без усилия, отвёл глаза от толстой серебристой косы. Достал ручку, начал было развинчивать, чтобы подстрелить самого Индейца, но через секунду застеснялся этакой детскости. В конце концов, где он, а где дурацкий Туров? Есть такая мудрая древняя пословица: что позволено Юпитеру, не позволено быку. И у неё продолжение: то, что простительно быку, непростительно Юпитеру. Эту фразу очень любит и часто повторяет отец, от него Рэй её и запомнил. Туров, конечно, несмотря на фамилию, нисколечко на быка не похож, он скорее уж воробья напоминает — вечно встрëпанный, тощий и вертлявый. Но всё-таки…
Вместо дурацкой стрельбы Рэйден открыл на последней странице тетрадь по русскому и начал рисовать силуэт энергоблока с тремя соединëнными между собой изящными трубами. Трубы, увы, получались удручающе разными по толщине.
Скучно.
Хотелось на станцию, или в какой-нибудь экспедиционный лагерь "Эпи-Центра", а лучше всего — вовсе куда-нибудь подальше на Меридиан. Делать что-нибудь интересное и нужное, а не в классе штаны просиживать. Кто вообще придумал, что альты непременно должны учиться вместе с людьми? Нет, логика-то придумавшего ясна, только вот благими намерениями…
Ещё и от телепатии и прочего просят "по возможности воздерживаться"! На эту просьбу, правда, все, кому она адресована, по большому счëту, плевали.
Рейден прикрыл глаза и вслушался в ноосферу класса. Тёплая электрически щекотная мешанина образов, импульсов, воспоминаний, ощущений — всего, что составляет и наполняет так называемый "эфир" плеснулась навстречу, приняла в объятия, как принимает соскучившегося купальщика ласковое южное море. На море Рэйден никогда ещё не ездил, но как это бывает, знал — считывал память Славика Ветрова, урождëнного севастопольца и моремана. Только плыть в "эфире" даже приятней, чем в море. Если не нарываться на всякие там диссонансы, конечно.
Здесь и сейчас никаких диссонансов не было. Здесь сейчас жило их общее, восьмого "А" класса, счастливое самозабвенное лето. Здесь были влажные лесные запахи, и гремучее железо дачных крыш, до сладкой боли горячее под пузом, вкус малины на губах и кисловатый пороховой дымок "законовского" стрельбища. Здесь трепетали в сияющей голубизне воздушные змеи и гордо надувались под ветром яхтенные паруса, замирало дыхание над фотоловушками и рвался из груди восторженный вопль, когда, едва не выскакивая из рук, упруго выгибалось удилище. Да, в общем "эфире" восьмого "А" жило лето — праздничное, радушное, яркое. Ещё неостывшее, не затянутое разноцветными паутинками более свежих воспоминаний. И Рэйден радостно нырял в это тепло общей памяти. Чтобы хоть так ещё немного побыть в лете и с летом.
Будь сейчас за учительском столом не милейшая Лидия Николаевна, а например преподаватель ноосфероведения Михаил Константинович Костров, он быстренько прекратил бы безобразие. "Эфирщик" со стажем едва ли не больше всего срока эксплуатации СвАЭС вмиг навешал бы экранов и барьеров, заперев каждого самонадеянного телепата в его собственной черепной коробке. Но личным способностям и умениям "русички" далеко не то что до Кострова и Рэйдена с Дайичи, но даже и до Индейца. Да и не любит она чересчур строжить "деток", многие из которых выше её на голову. Так что Сияющий Благословенный наслаждался полной "эфирной" свободой.
Он купался в памяти Ветрова об июльской поездке к отцу в Севастополь. Скользил осторожненько между воспоминаниями Мягкова об охоте на врайлу в реликтовом лесу близ Аришмы. Подкрадывался по мыслям Виолы Вяжерайте к огромной красно-фиолетовой бабочке, занесëнной невесть какими ветрами Меридиана в чахлый скверик у кафе "Светлый Яр". В общем, развлекался на полную катушку.
Ничем плохим это занятие у светлоярских старшеклассников не считалось. Если скользить по поверхности и не лезть за щиты и блоки — перебирай не хочу! Всё равно всё то же самое ребята и вслух сами с удовольствием рассказывали. Вот пытаться "стырить" у человека из личной ноосферы что-нибудь такое, о чём он не горел желанием со всеми подряд трепаться, было табу. За нарушение которого и тëмную могли прописать после школы.
По его собственным воспоминаниям сейчас тоже, кстати, кто-то лазил. Вроде бы Индеец, отвлëкшийся, хвала Зоне, от Лины Литвиновой. Рэйден сосредоточился и в мельчайших подробностях нарисовал в воображении здоровенный, могучий волосатый кулак с корявой наколкой в виде якоря. В ответ мгновенно прилетел телепатический импульс Турова:
— Да ладно тебе, Рэй, не заводись! Сдалась мне твоя Фея Озера…
Рэйден, так и быть, позволил кулаку раствориться.
К самой Лине он, конечно же, тоже в мысли заглянул. Но она думала не о летних приключениях, а о станции. О компенсаторах давления и скорости выгорания сборок на третьем блоке. Таковая почему-то опять была немного выше рассчëтной.
— Дайичи поправит, — послал ей Рэйден коротенькое мысленное сообщение. И тут же осознал, что он неуклюжий идиот. Потому что Лина и так злится из-за того, что сама вчера разобраться не смогла, так и передала Чернобыльникову. А тот, зараза и разгильдяй, конечно же, тоже ни хвоста уранового не понял.
— Рэй, на тебя я не злюсь, — протелепатировала Лина, — Я на себя злюсь. Там опять аномальная активность неизвестного характера, а я её не поймала!
— Но никакой аварией, по крайней мере, и не пахнет! — ответил Рэйден, — Я бы почувствовал. И сам бы там жить поселился. Просто эта активность, наверно, ещё до конца не проявленная.
— Да уж, ясен стронций, что непроявленная! — в импульсах Феи Озера было столько досады, что сделалось кисло во рту, — Ладно, Рэй, без обид, но отключись пока. Я ещё поанализирую.
Для пятерых активити (Не самое удачное название, но все другие почему-то не приживались) руководство Светлоярской атомной станции придумало особую должность: ОСРБ — Особый специалист по радиационной безопасности. И, честно говоря, аббревиатура была подобрана совершенно от балды, потому что как раз за радиационной-то безопасностью и так было кому следить. Но, в конце концов, не называть же их какими-нибудь СИАЧами — Старшими Инженерами по Аномалиям и Чертовщине!
Ни на какой другой станции в СССР, да и во всём остальном мире никаких ОСРБ вообще не имелось. Потому что они на фиг там никому не были нужны — все АЭС, кроме Светлоярской, вели себя как порядочные электростанции. Ток давали. Периодически в их работе, конечно, там и сям что-то разлаживалось, а потом чинилось и приводилось в порядок. Но — в полном соответствии с нормальными законами физики и химии.
А вот на СвАЭС с двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года творилась сущая мистика. И вот как раз специалистами по мистике, точнее, по тому, чтобы она не гробила оборудование и не пугала операторов до обморока и были ОСРБ. То-есть активити. Существа, рождëнные станциями и на станциях. Альтернативная форма разумной жизни, в обиходе попросту альты. Самые редкие из обнаруженных и описанных.
Кроме светлоярской пятëрки вообще до сих пор не было доподлинно известно вообще никого. Некоторые теоретики даже утверждали, что способность "обзаводиться детьми" — исключительное свойство АЭС с разных параллелей Земли, такая вот индивидуальная особенность. Одни исследователи с этим утверждением полностью соглашались, другие, как водится, с пеной у рта его оспаривали. Не особо успешно.
