Почти все.

На полке осталась одна.

«Отцы и дети».

Стояла с краю. Странно. Марсель вспомнил — отец читал другую. Всегда.

Зачем ему две?

Он потянул за книгу. Раздался щелчок.

За декоративной панелью открылось углубление — небольшой сейф. Прямоугольный. Бумажный. Именно такой, каким бы его выбрал отец. Без излишеств.

Марсель ухмыльнулся краем губ.

Отец всегда говорил: «Без бумажки ты букашка».

Он всё дублировал в бумажном виде — договоры, документы, даже некоторые фотографии, что вклеивал в альбом.

Хотя, обычно хранил всё это в ящике стола. Закрытом на ключ, который лежал в органайзере, что стоял на столешнице. Предсказуемость — второе имя папы.

Даже документы на владение землёй и контракты с закупщиками лежали в столе.

Но сейф…

Марсель открыл его.

Внутри — несколько папок с логотипами неизвестной компании. Тонкие, аккуратные. Бумаги сжаты резинками.

И сверху — один белый лист.

Исписанный вручную.

Марсель сразу узнал почерк Алена.

***

«Марс, если ты читаешь это письмо — значит, меня уже нет. Я так и не смог сказать тебе этого при жизни…Прошу, пойми меня… и прости».

Марсель прочитал вслух первые строки и мрачно посмотрел на Лену.

— Давай-ка я выйду. Позови, когда закончишь… Уберу книги потом, — она кивнула в сторону беспорядка.

— Нет, не уходи. Посмотри, что там в папках, пока я читаю. Ладно?

— Марс, там явно что-то личное… я не…

— Лен, посмотри, пожалуйста, чёртовы папки.

Ему уже не нравилось то, что он прочёл в самом начале. А то, что может оказаться дальше, — возможно, ещё хуже.

Цинично? Да. Но пусть сперва Лена глянет. Словно дегустатор.

— Хорошо, — кивнула она, — но если что… выгоняй.

Марсель глубоко вдохнул и вновь уставился в лист.

Он начал читать про себя, всё больше погружаясь в отцовский почерк:

«Марс, если ты читаешь это письмо — значит, меня уже нет.

Я так и не смог сказать тебе этого при жизни. Надеюсь, что наберусь смелости… но с каждым днём это всё труднее.

Прошу, пойми меня. Прости.

Я не умею говорить о любви, но знай — я любил тебя всегда.

Да, я хреновый отец. Но я пытался. Прости меня за это.

Сегодня, когда ты попал в аварию, но чудом выжил — я переписываю письмо. Предыдущее я сжёг. Потому что, всё-таки, смог немного облегчить то, что должен был когда-то признать.

Да, я о том, что сказал тебе в амбаре.

Мальчик мой… ты принял этот удар гораздо спокойнее, чем я представлял. Ты не представляешь, как я был горд.

Ты сильный. И я уверен: ты справишься со всем, сынок.

Марс, я надеюсь, что ты так же стойко примешь то, что я должен тебе сказать теперь.

Я постараюсь подготовить тебя, но не знаю — успею ли. Сердце хватает всё чаще. Сегодня я едва не потерял сознание.

Похоже, времени у меня осталось мало, а сказать я должен много.

Держись.

Теперь — к делу.

Те папки, что лежат в сейфе, ты должен изучить внимательно.

Там — канцелярщина. Много формальностей, сложной лексики и завуалированных формулировок.

Будь осторожен. Корпораты умеют прятать зло за формулировками.

Я всё вычитывал. Разбирал построчно. До последней нитки.

Марс…

Ты уже знаешь, что ты приёмный. Мы взяли тебя ещё малышом. Это ты знаешь.

Но это — только верхушка айсберга.

Ты… непростой ребёнок, Марс.

Я не знаю всех деталей. Пытался копать, но мне били по рукам всякий раз, как я выходил за рамки.

Знай: все кредиты, субсидии, помощь в строительстве — всё это было не просто так.

Это было благодаря тебе, Марс.

Точнее — благодаря нашему участию в программе усыновления.

Когда мы впервые увидели тебя — всё было неважно.

Ты был чудом.

И, чёрт, я бы забрал тебя даже без всех тех «бонусов», что они нам навешали.

Тогда, когда нам с твоей мамой предложили это… нам показалось, что это хорошая идея. Нам много чего пообещали. И хорошо заговорили зубы. Чёртовы ублюдки умеют убеждать. Только годы спустя я понял, что мы ввязались во что-то...

Но подписи уже стояли. Бумаги были подписаны.

Они почти ничего не требовали.

Только одно: чтобы мы тебя растили.

Как собственного.

Никаких отчётов, проверок — у них свои способы всё знать. Поверь.

Единственное, что нас тогда немного смутило — это пункт о твоих детях, Марс.

В бежевой папке описаны все условия.

Там много текста. И ты, как и я тогда, не поймёшь его с первого раза.

Но суть в следующем:

Ты должен стать отцом. Им нужны твои дети.

Прости, что говорю это прямо.

Но их интересуют только дети, рождённые естественным путём.

Никакие донорства, никакое искусственное оплодотворение — всё это не подходит. Я спрашивал.

Их условие: твои дети должны будут учиться в их школах.

Что-то, связанное с колонизацией Марса.

Я не смог докопаться до сути. Но всё упиралось в «программу будущего».

Они называли это важной миссией.

Говорили высокопарно, красиво, вдохновляюще…

Но там что-то другое. Я это чувствовал.

Это была международная программа.

Было много семей. Я пытался найти других участников.

Но все объявления, все запросы — исчезали.

Будто бы их удаляли, прямо на моих глазах.

Потом они позвонили.

Сказали — не ищи.

Я понял.

Марс…

Не знаю, что ты сейчас чувствуешь.

Надеюсь — поймёшь.

Я не смог сказать тебе это лично.

Может быть, ты возненавидишь меня.

Знай — я сам себя ненавидел.

Но я рад, что ты был моим сыном.

И я всегда гордился тем, что знал тебя.

Отец.»

***

— Это что за херня… — Лена, хмурая, словно туча, уже в третий раз перечитывала письмо.

Она не смотрела на Марселя, который напряжённо ждал, пока она что-то скажет.

Сам он пытался думать, но в голове стояла серая муть — ни одной чёткой мысли, ни единого оформленного ощущения.

Он даже удивлялся, как не может сформулировать то, что чувствует. С ним такое случалось впервые. Оставалось только ждать, что Лена скажет что-то, за что можно зацепиться. Но, судя по её лицу, она была в таком же состоянии.

— Марс, я… — Она нервно перевернула лист, словно надеясь, что на обратной стороне появилось что-то новое, пока она читала, — …если бы не документы, я бы подумала, что он сошёл с ума на старости лет.

Лена быстро отложила письмо на стол, будто оно обожгло ей руку, и уронила голову на руки, зарывшись пальцами в волосы.

— Он не рассказывал мне этого, клянусь. Только то, что ты приёмный — и то я сама это вытянула. Я не представляла, что там что-то ещё, кроме обычного попечительского фонда… Он говорил о какой-то «большой тайне» и о том, что хочет рассказать тебе всё сам. Но я даже подумать ни о чём таком не могла! — Она покачала головой. — Потому и не задавала других вопросов, ведь…

— Ведь сам факт усыновления уже тянул на большой секрет, — закончил за сестру Марсель.

Она закивала.

— Знаешь… я тогда решила, что это был пьяный бред и шок. Но Аня говорила, что у неё в чате пропадали сообщения. Она тогда много говорила про паранойю Олега и про то, что он считал себя сумасшедшим, но… — Лена осеклась. — …я ведь правда тогда подумала, что она тронулась.

— Ты о чём?

— Она знала, что Олег сирота. Ну и… он тоже был в таком вот фонде. Или в каком-то похожем. Она прямо не называла, но... Его тоже обучали в каком-то центре, во время колледжа. У них это поставлено на поток… Она тогда ещё много наговорила, всё казалось какими-то теориями заговора.