— Нет, Дарси, ни хрена с ней не в порядке. — Я тотчас жалею, что заговорил с ней таким образом. Мне нужно остыть.

Я делаю три глубоких вдоха и встречаю взгляд Дарси.

— Она в той ебанной психушке, в которой находилась, когда пыталась наложить на себя руки. И точно так же, как я поступил в десять лет… я проберусь туда и вытащу ее оттуда на хрен.

ШЕСТНАДЦАТЬ

ВЛОМИТЬСЯ В КУКУШКИНО ГНЕЗДО

Я попросил Дарси подкараулить, потому что не знаю, в какое дерьмо мне предстоит вляпаться.

В прошлый раз я дал себе слово, что такого больше никогда не повторится, ведь мама больше никогда не окажется запертой в этом месте. Именно поэтому я решил улучшить нашу жизнь любыми способами.

Но когда я перелезаю через высокую кирпичную стену, создается впечатление, что у жизни хреновое чувство юмора, ибо вот он я снова здесь.

Я держусь в тени, придерживаясь своего прозвища, потому что никто не замечает Рэва. Я крадусь к черному ходу, где, как я знаю, обленившиеся санитары проводят большую часть своих ночей, обкуриваясь или закидываясь наркотой, которую они тащат из шкафчиков с лекарствами.

Я высовываю голову из-за угла и вижу, как клубы дыма заполняют беззвездное небо. Мужчина в белом халате курит косяк, просматривая свой телефон. Я взвешиваю свои возможности: либо убрать его, либо сыграть по-умному и найти общий язык.

Я решаю выбрать последнее.

Накинув на голову капюшон, я опускаю подбородок, чтобы скрыть свои ушибы, и непринужденно иду к мужчине.

— Эй! Здесь нельзя находиться.

— Ш-ш-ш, остынь, мужик, — спокойно отвечаю я. Если я буду вести себя, как будто что-то не так, и меня здесь не должно быть, то мое прикрытие будет раскрыто.

— Я вызываю охрану. — Он достает свою рацию.

— Нет, никого ты не вызовешь… Майкл, — с усмешкой возражаю я, глядя на его пластиковый бейдж. — Я вполне уверен, что они не очень-то обрадуются, узнав, что ты накуриваешься на работе.

Его удальство вскоре угасает, как я и предполагал.

— Чего ты хочешь?

Я останавливаюсь в нескольких шагах от него. Если этот план провалится, мне придется прибегнуть к варианту номер один.

— Внутри находится моя девушка. Я здесь, чтобы уложить ее спать. — Я не вдаюсь в подробности.

Мужчина недоверчиво фыркает от смеха.

— Ты что, блядь, прикалываешься?

Медленно снимая капюшон и приподнимая свой подбородок, я с удовольствием наблюдаю, как этот недоносок ахает и немного отступает назад при виде моего избитого лица.

— Разве похоже, что я, блядь, прикалываюсь?

— Я не могу тебя туда пустить.

— Кто так сказал?

— У меня будут неприятности, — нерешительно отвечает он, а я закатываю глаза.

— Только если ты попадешься.

Он смотрит слева направо, явно борясь со своими моральными устоями. И я решаю облегчить ему задачку.

Покопавшись в кармане, я достаю пару сотен баксов и пакетик с травкой, который я стащил из бардачка грузовика, который мы угнали. Знал же, что пригодится.

— Я не расскажу никому, если ты будешь держать рот на замке. — Я протягиваю ему бабло и траву, и он жадно смотрит на них.

Люди настолько предсказуемы, что блевать охота.

Он тянется за взяткой и быстро засасывает ее в карман.

— Договорились?

Он кивает, в последний раз затянувшись косяком, прежде чем потушить его.

— Идем.

Как только я переступаю порог этого места, на меня обрушиваются воспоминания, и мне требуется секунда, чтобы настроиться.

Запах лекарств, смешанный с отчаянием, все еще витает в воздухе, отчего меня мутит. Белоснежные стены кажутся еще ярче благодаря флуоресцентным лампам, и мне остро хочется надеть темные очки, чтобы отгородиться от всего, что это место представляет собой.

Мои ботинки скрипят по отполированному линолеуму, и я надеюсь, что оставляю за собой след грязи, чтобы запятнать идеальное покрытие. Это место должно быть прибежищем для нуждающихся в помощи, но на самом деле это просто сверкающее узилище.

Я не могу перестать прокручивать в голове то, сколько раз я проникал в это место, будучи ребенком. Неудивительно, что я такой ебанутый, ведь каким бы мрачным ни было это место, оно все равно кажется знакомым, словно дом.

— Как ее зовут? — тихо спрашивает Майкл, пока мы шагаем по коридору с бесчисленными дверями.

Небольшая стеклянная панель — единственный взгляд на внешний мир у людей, запертых за этими дверями, но львиная доля пациентов в целях «безопасности» прикованы наручниками к пустым кроватям, поэтому единственное представление для них о внешнем мире — это потолок, на который они пялятся, считая каждую секунду, кажущуюся годами.

— Джун Блэквуд.

Ключи Майкла перестают позвякивать у него на бедре, когда он ненадолго останавливается и оборачивается через плечо.

— Она твоя девушка?

Я невозмутимо смотрю на него.

— Ага.

Он не выпытывает детали и продолжает шагать, останавливаясь, когда мы подходим к двери. Я знаю, что за дверью.

Он отпирает ее и ведет меня по коридору, наполненному маниакальным бредом и смехом, от которого меня бросает в дрожь. Мне ненавистен тот факт, что она снова здесь, в отделении для «особенных». В месте, куда отправляют безнадежных. В месте для людей, о которых общество позабудет, потому что сочтет их запущенными, чтобы помочь.

Я заглядываю в каждую дверь, когда мы проходим мимо, и с каждым шагом мой желудок скручивается в узлы. Многие привязаны к кроватям коричневыми кожаными ремнями. Те, кто не привязан, качаются на полу, взывая к своим матерям, чтобы они пришли и спасли их.

Хочется их всех спасти, но как быть, если я не в состоянии спасти даже одного человека, которого обещал оберегать?

— Она здесь. — Майкл стоит у последней двери слева и, кажется, дает мне последний шанс пойти на попятную.

Если бы все было так просто.

Увидев, что я никуда не собираюсь уходить, он отпирает дверь. В отличие от других дверей, в которые я спокойно заглядывал, в эту я заглянуть не могу, потому что человек внутри — не первый встречный. Я знаю ее тайны и от этого я люблю ее еще больше.

Глубоко вздохнув, я захожу в палату и вижу свою мать, привязанную к кровати за запястья и лодыжки. На левом запястье у нее белая повязка. Видимо, передоза оказалось недостаточно. Ей пришлось перерезать и руку.

Дверь за мной закрывается, и я молча стою, нуждаясь в минутке, чтобы осмыслить увиденное.

Она этого не заслуживает. Никогда не заслуживала. Но, похоже, некоторые люди обречены на дурную стезю, как бы сильно они ни хотели измениться.

Джун поднимает голову с матраса, ее глаза широко распахиваются, когда она замечает меня. Я удивлен, что они не накачали ее успокоительным.

— Рэв? — она моргает, неверяще глядя на меня.

— Здрасьте, Джун.

Она всхлипывает.

— Тебе сюда нельзя. У тебя будут неприятности, если они тебя поймают!

— Разве меня это когда-то останавливало? — я иду к ее койке, изо всех сил стараясь не показывать ей своих страданий от того, что она связана таким образом.

Опустившись на колени, я начинаю расстегивать пряжки на ее запястьях, но она качает головой.

— Нет, оставь меня здесь. Так будет лучше.

— Быть связанной, как животное, отнюдь не «лучше», чем любой другой возможный сценарий. Все будет как в прошлый раз.

— Что случилось с твоим лицом? — ее беспокойство тревожит меня, так как я не могу вспомнить, когда я слышал его в последний раз.

— Не парься об этом. Давай просто вытащим тебя отсюда.

— Я же сказала, нет! — кричит она, ошеломляя меня. Это что-то новенькое. — Не в этот раз. Я не позволю тебе еще больше вляпываться в неприятности! Это я должна защищать тебя, чего я не делала в течение очень долгого времени. Позволь мне начать сейчас. Пусть твой отец…