Я стучусь в облупленную дверь, и когда она открывается, улыбаюсь маленькой старушке с серебряным крестиком.

— Добрый день, мэм. Меня зовут Холден Джеймсон, а это Вероника, моя жена. У Вас есть минутка, чтобы поговорить о нашем Господе и Спасителе, Иисусе Христе?

Дарси изо всех сил старается сохранить невозмутимое лицо, пока я прижимаю к груди книгу, делая вид, что это Библия.

Это, должно быть, бабуля Черпака.

Я не обращал внимания на слухи, потому что меня это, откровенно говоря, не колышет, но, по всей видимости, мать Черпака бросила его с отцом и бабушкой и сбежала с рабочим, когда ему было пять.

Больше я ничего не знаю, кроме того, что Черпак — тупой говнюк, дважды проваливший первый класс.

Женщина улыбается, — похоже, возможность поболтать о Боге ее радует. Она открывает дверь и приглашает нас внутрь. Это место знавало лучшие дни: все покрыто пылью, старомодная мебель с цветочной обивкой выцвела от солнца.

Кто-то смотрит футбол, и когда мы подходим к кухне, оказывается, что это пожилой мужчина — отец Черпака. Он ест запеканку за столом и, заметив нас, замирает с набитым ртом.

— Эти милые детки хотят поговорить о Господе. Может, помолимся?

Отец Черпака качает головой и кладет вилку на кайму тарелки.

— Мама, что я говорил о том, что нельзя впускать в дом посторонних? Простите, дети, она уже сама не своя с тех пор, как…

И он не договаривает.

«С тех пор как ее внук превратился в ебанного насильника?».

Я молча восполняю паузу.

Его мать, однако, не обращает на него внимания и подает нам запеканку. Отказываться было бы невежливо, поэтому мы с Дарси садимся за стол. Отец Черпака, похоже, потакает своей матери, и я удивляюсь, как его сын оказался такой падалью отбитой, учитывая то, что его отец и бабуля кажутся славными людьми.

Он возвращается к просмотру телека, и бабуля улыбается, намекая на то, что желает, чтобы мы съели то, что она для нас приготовила. Но, естественно, не раньше, чем мы возьмемся за руки и произнесем молитву.

Еда вкусная. Как бы абсурдно это ни звучало, мы разделяем трапезу, «вечерю» с семьей козла, которому мы вот-вот причиним боль — очень-очень сильную боль.

Когда слышатся скрип лестницы и приближающиеся шаги, Дарси отодвигает от себя нетронутую тарелку, ибо пришло время порезвиться.

Черпак выходит из-за угла и замирает, моргнув один раз, чтобы убедиться, что я и Дарси, сидящие за его обеденным столом и поедающие его говяжью запеканку, не мерещимся ему.

Дарси машет пальцами, а я улыбаюсь. Если честно, не уверен, что он нас узнает.

— Сэмюэль, эти милые ребята хотели поговорить о Господе.

Черпак не двигается с места, поскольку до него доходит, бабуля или нет, но я сделаю все что угодно, чтобы Дарси получила то, ради чего она сюда приехала.

— Ты мог бы научиться у них кое-чему. Или всегда можно пойти со мной в церковь, вместо того, чтобы рубиться в свои видеоигры.

Но Черпак не слушает ее. Он знает, что у него есть три секунды, чтобы увести отсюда бабушку и отца, пока они не стали свидетелями того, как его выпотрошат подобно свинье.

— Недавно мистер Дональдсон звонил и спросил, сможешь ли ты к вечеру завезти мешки с зерном.

Отец Черпака роняет вилку, и она бряцает о его тарелку.

— И ты решил сказать об этом только сейчас?

— Извини, я забыл.

— Я должен устроить тебе взбучку, мальчик. Ты же знаешь, что мистер Дональдсон — наш важнейший клиент. — Сердитый отец Черпака отодвигает свой стул, скрипя им по линолеуму.

Мы смотрим, как бабушка Черпака рыщет по кухне в поисках контейнера «Тапперуэр», в который хочет положить остатки запеканки. Происходящее было бы довольно комичным, если бы не тот факт, что я осматриваю кухню в поисках предметов, которые можно использовать в качестве оружия. Эта терка на кухонной стойке выглядит весьма соблазнительно.

Отец Черпака хватает ключи от грузовика с крючка у задней двери. Не прощаясь, он захлопывает за собой дверь, отчего фарфоровые тарелки, висящие на стене, дребезжат.

Дарси откидывается на спинку деревянного стула, упираясь двумя ногами в пол. Она раскачивается взад и вперед; стул скрипит от каждого ее движения. В воздухе стоит напряжение, что меня чертовски возбуждает.

— Чего вы хотите? — спрашивает Черпак, скрещивая руки на груди.

Руки у него большие, и я как вспомню, что эти лапы сотворили с Дарси, мне требуется вся сила воли, чтобы не сломать в них все кости.

Дарси спокойна. Чересчур спокойна. Это объявление долбанной войны.

— Чего я хочу? — спрашивает она, смеясь. — Чего я хочу так это не вспоминать, как ты двигался во мне. Не хочу вспоминать, как эти руки проникали в меня. Вот чего я хочу на самом деле. Но я никогда не забуду этого… и поэтому я согласна на кое-что получше.

— И на что же?

Дарси перестает раскачиваться и бесстрастно отвечает:

— На твои руки.

— Сэмюэль? — пищит его бабушка с глазами, полными ужаса на ее несчастном личике.

Я не свожу взгляд с Черпака, поскольку через пять секунд я перепрыгну через этот стол и вырву ему долбанную селезенку.

— Советую Вам уйти, душечка, — говорю я бабуле. Я не смотрю на нее, но она понимает, что разговариваю с ней я.

Она не улепетывает и начинает вопить.

Я закатываю глаза и, вздохнув, беру ее за руку, спокойно провожая ее в кладовку, и закрываю дверь, продев сквозь ручку вилку, чтобы она не смогла выбраться и стать свидетельницей расплаты.

Без понятия, кто нападает первым. Дарси запрыгивает на стол, затем спрыгивает на Черпака, отчего он теряет равновесие, и валит его на пол. Он легко отбивается от нее, так как весит около ста фунтов. Она катится по полу кухни, как хоккейная шайба, и умолкает, врезавшись в дверцу духовки и разбив голову о стекло.

Когда вижу кровь, я рвусь через кухню и хватаю Черпака за шею, в то время как он стремится к Дарси.

Она качает головой. По-видимому, ей нужно время, чтобы перевести дух.

— Мужик, она, блядь, сама напрашивалась! — кричит он, пытаясь отбиться от меня.

В ответ я ударяю его головой о дверцу микроволновки — один удар, два, три удара, — и останавливаюсь только потому, что дверца гнется под силой.

Он пытается оттолкнуть меня, и я, движимый яростью, использую его морду, чтобы освободить стол от грязной посуды, прошибая его башку им.

Стаканы, тарелки и кастрюли валятся на пол, дополняя хаос, однако этого недостаточно.

По-прежнему обхватывая его затылок пальцами, я вставляю пробку в раковину и открываю холодный кран. Он отчаянно борется, но никуда он не пойдет. Слышу, как бабуля колотит по буфетной двери и голосит о помощи.

— Чего ты трясешь кулаками за нее? Ей же понравилось! Ее маленькая тугая киска молила о наших членах! Как и ее жо…

Он не успевает произнести эти мерзкие слова, потому что я окунаю его башку в раковину, принуждая его глотнуть воды. Он прижимает свои большие руки к раковине, его босые ноги скользят по разлившейся воде, а из порезов на ступнях сочится кровь, благодаря разбитому стеклу.

Я вытаскиваю его голову и смотрю, как он задыхается, словно рыба на суше.

— Скажи ей, что ты сожалеешь! — кричу я, поворачивая его голову, чтобы он посмотрел на Дарси, которая, кажется, приходит в себя.

В ответ он плюет на нее.

— Ладно, ну тогда будь по-твоему.

Я снова окунаю его морду, сильно вцепившись в его волосы, отчего клочья оказываются в моих руках. Не могу остановиться. Зная, что он сделал с Дарси, я хочу прикончить этого подонка голыми руками.

Вдруг из укрытия выскакивает бабуля с метлой. Выносливая такая эта старушенция. В ней есть борьба, но сейчас правда неподходящее время. Дарси подбегает, выхватывает метлу из ее рук и выталкивает ее через заднюю дверь.

Черпак издает булькающие звуки. Пузырьки всплывают на поверхность, когда он пытается втянуть воздух; единственное, что этот уебок получит, это разбитое стекло в заднице, если будет продолжать пороть гадости о Дарси.