Выехали вскоре после завтрака на двух машинах — наконец-то Рустам расчехлил свой лимузин — с пулемётом на «Антилопе Гну», во избежание всякого внезапного. Я, оруженосцы мои, сама княжна, тётка конечно. Марьяна пригласила с собой Ангелину, чем ту несказанно обрадовала. Ангелина нарядилась в свое выходное придворное платье и вообще намеревалась блистать и производить впечатление.

У графской резиденции в Номоконовске нас уже встречали, круто все-таки обладать телефоном там где их больше ни у кого толком и нет. Позвонил, предупредил, и вот. Подъезжаешь, а тебя уже встречают, только что красную дорожку не раскатывают, проводят в графские покои в ожидании аудиенции.

Но должен сказать, что вся эта обрядность гостеприимства, вся эта придворная движуха в конце-концов изрядно меня поддостала. Хотелось просто выйти отсюда на свежий воздух, выпить кофе и перевести дух.

Поэтому, когда я заметил графского лакея, что-то шепнувшего Степке, отчего мой оруженосец заозирался, разыскивая меня взглядом, я только воодушевился, готовый мгновенно сбежать из этой протокольной чехарды, в которой княжна и тетка моя чувствовали себя как рыбы в воде.

И когда Степка приблизился ко мне и склонившись шепнул:

— Батюшка желает говорить с вами до аудиенции, приватно, — я тут же поднялся со своего места, извинился перед дамами и ушел оттуда.

Граф принял нас в своем кабинете, заставленном до отказа книжными шкафами. Он встал приветствуя нас:

— Какие гости! Какие гости! Это честь для меня, видеть вас в моем доме снова.

Мы пожали руки, а Степана граф обнял:

— Степушка, вернулся! Месяц не видались, а вырос-то как! Совсем мужчиной стал, молодец. Хорошо служишь? Молодец, да. Все ли у тебя в порядке? Вот и хорошо, что хорошо. А как брат твой, Степушка? — спросил граф. — Пишет ли? Все ли у него хорошо?

— Пишет. Вроде, справляется, — с поклоном ответил Степка.

Это он о брате своем старшем, о данайском, говорит. И, кажется, у брата этого есть какие-то личные сложности, о которых Стёпка всегда умалчивал — хоть клещами информацию тащи.

— Если брату твоему нужна помощь, — к месту произнес я. — Всегда буду рад ему помочь.

— Благодарю вас, Александр Платонович, — поклонился Степка. — Я передам при случае. Он будет весьма польщен. И благодарен.

— Славно, славно, — обрадовался старый граф. — Ты извини меня Степушка, нужно мне переговорить с Александром Платоновичем с глазу на глаз. А ты иди к дамам, развлеки их пока беседой, мы с тобой позже ещё увидимся.

Степан перечить отцу не стал, низко поклонился нам обоим и немедленно вышел.

— Боюсь предположить, зачем князь прислал ко мне свою дочь, — произнес граф, едва за Степаном закрылась дверь.

— Прощупывает вашу лояльность, — усмехнулся я.

— И зачем же это? — удивился граф. — Это же вы отныне первый дворянин Долины, вы первый меч и защитник графства, если ничего не переменится в сложившемся балансе влияния главных земельных родов. А не похоже, что что-то переменится. И моя роль тут сугубо представительская, чем я, кстати, совершенно доволен. Моя лояльность, это ваша лояльность. Вы определяете нашу политику.

— Тогда мы следуем в фарватере княжеской политики, — пожал я плечами. — Враги у нас общие, и действуем мы сообща.

— Рад это слышать, Александр… Петрович, — улыбнулся старый граф.

Ну вот, и этот спешит поломать остатки моего инкогнито, зовет настоящим отчеством.

— Тогда поручаю княжну Марьяну вашим заботам, Степан Иванович, — усмехнулся я в ответ. — Не стану обременять ваш политический прием своим угрюмым обществом. Выйду на площадь, взгляну чем народ обедает.

Поклонился и вышел из графского кабинета.

Нет, на прием этот я точно не вернусь. Ну их. Хочу кофе, просто невероятно. Могу же я себе позволить выпить чашку кофе в одиночестве без этих ваших куртуазных расшаркиваний? Пойду, найду кафе, тут их полно вокруг площади.

И, спускаясь вниз по широкой лестнице графского особняка я согласился, что да, граф прав. Я — первый меч Долины и мое слово теперь здесь первое и главное. Пора это самому признать. Я добился своего. Долина моя. Сюзерен доверил мне свою дочь, граф наших земель признает мое первенство. У меня действительно все хорошо. У меня всё под контролем.

Ну, так я в тот момент искренне полагал.

А я решил пойти кофе попить.

Вышел из графского особняка, огляделся и не спеша пересек крохотную местную площадь в направлении единственного приличного здешнего кафе.

Только я устроился на другой стороне площади от графского особняка, за столиком с белоснежной скатертью под уличным навесом, и приятная официанточка в белом передничке забрала мой заказ, ко мне подошел смутно знакомый джентльмен, в светло-сером костюме, в соломенной шляпе, с лакированным плоским ящичком под мышкой. Этакий добрый мордастый дяденька-дачник, с некоторым лишним весом и вальяжной походкой в развалочку.

Он доброжелательно мне кивнул, отодвинул стул, сел и произнес:

— Я, пожалуй, займу это место.

И занял, что характерно, фиг сотрёшь. Я с некоторым недоумением разглядывал непрошеного соседа с ног до головы, но тому было явно всё равно, что я о нем думаю или, что найду сказать. Он поставил ящичек на белоснежную скатерть, разделив пространство между нами ровно пополам.

— Чем обязан? — вежливо поинтересовался я, немного стесненный такой его бестактностью.

— О! Очень и очень многим, — усмехнулся джентльмен в соломенной шляпе, этакий дворянин на отдыхе. Дача, рыбалка, шашлыки — ну, вы понимаете. Улыбчивый, холёный, но нечто острое в лице не даёт расслабиться.

Где-то я такие лица уже сидел.

Тем не менее, он мне улыбался, я ему улыбался. Ну, а чего, не ногой же в морду сразу бить? Можно сначала и поговорить немного.

И потом я понял. Интуиция недобро шевельнулась. Мафиозо на покое, вот он кого мне напоминает! Дон на покое, под прикрытием. Сам мог стать таким же в прошлой жизни, если бы не погнался дальше — за атомоходами, космодромами и прочим.

А наша милая необременительная беседа — это мягкая подводка к навязчивому безусловному рэкету.

— Я так понимаю, список моих долгов у вас с собой? — усмехнулся я, приглашая перейти к сути.

— Ну, а как же, — с воодушевлением отозвался джентльмен. — И список такой есть. Почитываю, знаете ли, на досуге, периодически, чтобы не упустить детали. Ночей, можно сказать не сплю, ищу возможность подытожить расклад, так сказать. А тут вижу, вы идёте — лично. Какой, думаю, великолепный случай нам потолковать накоротке о делах наших нелёгких.

Я с молчаливой иронией во взгляде ожидал, чем дело разрешится.

— Думаю, настало время нам пообщаться лично, — добавил он.

Опа, тут я прищурился:

— А мы уже знакомы заочно?

— Лично мы ещё не общались, да — усмехнулся джентльмен. — Но, как мне сообщали, вы читали мое письмо.

Я нахмурился. Письмо? Какое ещё к черту письмо? Я невесть кому писем точно не писал. И не получал тоже. Хотя…

Я вспомнил. И все понял.

Я понял, кого он мне напоминает и кто он такой вообще.

— Рудльф Вадимович, — произнес я, быстро озирая окрестности. — Замойский.

Каких-нибудь стрелков, занимавших позиции на крышах вокруг площади я не заметил. Подозрительных личностей, обремененных оружием, но без обременения условностями я за соседними столиками тоже не разглядел. Только тёмный мрачный худой мужик в чёрном котелке стоит у входа, изображает торшер, я его даже помню, камердинер Замойских. Прохор, кажется…

— Вижу, ты вспомнил, наконец, — усмехнулся старик Замойский, ненавязчиво переходя на «ты».

Тот самый Замойский, патриарх рода, обещавший мне собственноручную месть в коротком, но емком послании полученном мною не так уж и давно. Просто столько всякого с тех пор случилось, я даже позабыл весь этот род, как факт.

А они обо мне не забывали.

— Ну надо же, — проговорил я. — Не ждал вас так рано.