— Слушай, давай мы сейчас решим проблему с твоей сенной девкой, а потом уже будем разбираться, кто прав! — проворчал Антон. — Поехали, поговори с ней, забери её! Только все — кроме неё!

Он указал трясущимся пальцем на тётушку Марго, которую окружали подростки с хутора.

— Я останусь при условии, если вы выдадите мне двоих человек, — хмуро сообщила она. — Без оружия. По эту сторону ворот. Постоим снаружи, посторожим, пообщаемся, пока Александр прокатиться к вам в гости.

Сторожить пути отступления — это разумное решение, подумалось мне.

— Эта стерва хочет взять моих людей в заложники⁈ — взъерепенился Замойский.

Я покачал головой.

— Во-первых, не стерва. Во-вторых — не в заложники, а в свою личную охрану. Забери стволы у этих двух людей и отдай их тётушке Марго.

Замойский сделал небрежный жест рукой, скомандовав двум охранникам пойти к Марго. Странный жест, подумалось мне. Или он настолько пьян, что не понимает, насколько это опасно, или он настолько верит способностям своих людей…

Я взглянул на тётушку Марго. Похоже, её ситуация устраивала. Ну, мы и поехали.

Я наконец-то очутился в логове врага.

Мимо нас проносились поля, тепличные комплексы, мини-фабрики Замойских. Гаражный бокс на двадцать с лишним машин. Конюшня — с тем самым дорогим скакуном для скачек и мини-ипподромом. Здания старые, лет тридцати-сорока, не меньше. А замок Замойского вырастал впереди. Он казался всё больше и больше, нависая над дорогой и хибарами черни. Именно хибарами — прислуга у «барей» жила, судя по всему, в максимально хреновых условиях.

По правую руку в километре тянулся горный кряж — куда-то туда по просёлочной дороге должен был вырулить Рустам на Антилопе Гну. Эх, всё же, криво мы рассчитали по карте. Далековато — почти километр. Конечно же, пистолета-пулемёта оттуда не хватит.

Да и вообще, вдруг вспомнил я — большинство стрелковых орудий в этом мире не бьют на дальность выше одного-двух километров. Тут тебе дальнобойные гаубицы и противотанковые орудия бесполезны. Только ближний бой.

Мы остановились у вторых ворот — за сотню метров перед имением. Там раскинулся небольшой сад, Башня возвышалась на уровне пятого этажа. И как только красный кадиллак Замойского проехал через ворота, короткая автоматная очередь расчертила улицу.

— Ложись! — заверещал Замойский.

Степан едва не въехал в бампер кадиллаку. Интересное бы тогда ДТП получилось, подумалось мне. Хотя больше всего я почему-то запереживал про лошадей. Видимо, потому что помнил откуда-то, что раненая лошадь порой способна наделать куда больше делов на поле сражения, чем пуля ранившего её стрелка.

Где-то в кустах у замка стонал и хныкал раненый подручный. Оттуда раздалось два выстрела в сторону окна на последнем этаже башни.

На узком окне виднелись приделанные на старинный манер решётки из кованых лент — неплохая средневековая броня, как раз, чтобы ствол выставить. А шальная пуля из чего-то некрупнокалиберного вполне в таких лентах увязнет.

Замойский тут же юркнул под приборную панель.

— Дура! Больная! Александр, сделай что-нибудь!

За спиной Макшейн прошепелявил внучатому племяннику:

— Чего стоишь, болван! Снимаешь? Хорошо! Такие кадры!

Я не торопился ничего делать. Наблюдал, как к Замойскому подбежал, на корточках, перебежками от укрытия к укрытию какой-то лысый мужичок, судя по одежде, похожий на камердинера. Видимо, докладывал ситуацию.

Ситуация, очевидно, была крайне, крайне хреновая. Замойский вскочил, обернулся на меня и проворчал:

— Она ранила моих людей! В ноги! Вы мне будете должны мне двух бойцов!

Я усмехнулся.

— Как будто бы это я в этом виноват. Замойский, выбирай более безопасных девушек для кражи в своё имение! Предупреждал же. Смертоносная Дева же.

Похоже, меня услышали, и из башни донёсся голос Ангелины:

— Александр! Это ты?

— Ага! — крикнул я в ответ.

— Это ты чего… за мной пришёл?

— За тобой, ненаглядная. Слезай давай.

— Не вылезу! Скажи, а я много подстрелила?

Я взглянул на Замойского. Он почему-то тихо показал мне на пальцах и прошептал «два».

— Двоих, говорят.

— А я им яйца отстрелила? Я целилась в яйца!

— Только в ноги.

— Вот чёрт! Теряю навык! А можно ещё пару раз попробую?

— Ангелина. Хватит шутковать. И не пали куда не попадя, тут ещё и… наши люди есть. И лошади! Вылезай давай. Я с Замойским уже поговорил, он больше не будет.

— А вот и не вылезу, а вот и нет! Тут пулемёт ещё есть… Я, правда, с таким не работала, не могу разобраться, как ленту вставить… сейчас снова попробую!

— Пулемёт! У неё пулемёт! — запаниковал камердинер. — Хозяин, прикажите…

— Ещё не время, — проворчал Замойский. — Мы подождём. Дадим время — минут двадцать. А после…

— И чего после? — я насторожился.

Замойский снова принял свой издевательско-надменный вид.

— Думаешь, только у тебя есть хитрые пробирочки, де Онисов? Мой двоюродный братец тоже много чего умеет! Бранимир! Твой выход!

— Ну-ка сукиные дети, а ну где, порешаю, на! — раздался сиплый голос.

Камера Тима развернулась на звук, ну а дальше начался форменный цирк.

Из крохотной избушки, притаившейся в кустах напротив особняка, вышел он. Или, точнее, ОНО. Это был глиняно-соломенный голем без головы, приземистый, коренастый и широкоплечий. Вместо шеи у него было седло, на котором сидел Бранимир Сологуб-Замойский — это позже я выяснил, как его зовут. Один его вид заставлял поёжиться от дискомфорта. Это был горбун неопределённого возраста, косматый, с весьма уродливым и безумным лицом, одноглазый, очень маленького роста, почти карлик, и, судя по всему, обезноженный — худые, босые ноги болтались на груди голема.

На седле и груди у алхимика в три ряда висели пробирки. А его голем светился серебристо-голубым сиянием в сочленениях и упрямо шагал в мою сторону.

— Ух, твари, ух, черти позорные, удушу-загною, вот я сейчас вам!.. — продолжал он бессвязно бормотать, доставая одну пробирку и откупоривая пробку.

— Стой, стой! — крикнул Замойский, очевидно, сообразив, что перегнул палку. — Я имел в виду просто…

Поздно было — я уже действовал на упреждение. Неужели они серьёзно решили, что я позволю сделать глоток боевого эликсира раньше меня?

Глотнул, скорчился, едва не заныл, выплюнул-выдохнул… И снопом пламени достал почти до юродивого алхимика, опалив ему волосы на руках. Пробирка, которую он держал в руках, не то вскипела, не то загорелась, он заорал и выронил её на землю, потом последовала цепная реакция эликсиров на поясе, а голем принялся ходить по небольшому кругу, как заводная игрушка. Послышались выстрелы, видимо, кто-то попытался палить в меня. Я отпрыгнул к тарантайке Степана, прикрывшись дверью, но Замойский, залегший в укрытии, вовремя прикрикнул:

— Не стрелять! Стоп! Хватит!

Надо же, иногда у него есть мозги. Алхимик, отряхнувшись от пепла и продолжая что-то бормотать, наконец, справился с управлением и ушагал к себе в берлогу.

— Довольно! — сказал Замойский, вылезая из укрытия и пытаясь сохранить лицо. — Думаю, ты всё хорошо понял, Александр?

В такие моменты я часто взрываюсь. Чтобы не пальнуть в эту наглую рожу прямо сейчас я компенсировал свой гнев небольшой лекцией.

— Понял⁈ Да уж, я оценил. Это ж каким… каким надо быть идиотом, чтобы хранить эликсиры в открытом виде над одеждой, без защиты от огня, ещё и в стеклянных колбах все так кучно! Где несгораемый плащ⁈ Этому же учат на первом курсе! — не выдержал я. — Это просто непрофессионально! Затем, Замойский, это ты меня сейчас пытался замотивировать угрозой? Ты жен понимаешь, что это сработает только на самых дебилах, бездельниках, лентяях? Остальных угроза демотивирует, а демотивация в нашем с тобой случае чревата перестрелкой и кровавой баней. Поэтому давай закончим этот дурдом. Хорошо? Эй, Ангелина, спускайся! Мы прикрываем.

С этими словами я зашагал к парадному входу в здание.