А вот они на него уставились, даже с испугом, потом женщина достала телефон и сделала пару снимков, оставшись незамеченной.

Даша его ждала и сразу кинулась на шею. Данил даже не успел оценить ее умопомрачительное голубое платье с разрезами.

Они выпили шампанского за успех, французского, подарок Майи, уничтожили шоколадный торт и рассказали истории по два раза. Даша потребовала, чтобы Данил вселился в нормальное, достойное его подвигов жилище, а он в ответ взял с нее клятву выбрать себе машину, об остальном позаботится. (И подумал «не надо тебе больше мотоцикла, я неживым примером»). Права у Даши были, тут просить Майю покривить законом не пришлось бы.

На миг Даша стала грустной и спросила:

— Слушай, ты бы меня искал? Вот сотни лет?

Данил возвел очи к потолку, потом обнял ее и сказал:

— Я б тебя не упустил. Не в темные века живем. А тебе я прокушу шею и вставлю туда чип, будешь знать как сомневаться, потерянное поколение. Сейчас не найти можно, если не искать только.

Как он был прав, он еще не знал.

Не полторы, две недели прошло, прежде чем они собрались в подвальчике Ольгера.

На резных дверях под щитом и драконом висела табличка «Закрыто на переучет» но Даша и Данил как свои открыли незапертую створку и вошли. Снаружи остался совсем зимний холодный туманный день.

Даша сбросила Данилу на руки красно-золотую курточку, оставшись в синем платье с обнаженными плечами, волосы стянуты в хвост, серебряные серьги старинной работы с аквамаринами. Данил вспомнил, с каким трудом отбился сначала от фрака, потом от двубортного костюма и получил милостивое согласие на кожаную косуху и серый пуловер с джинсами.

В зале, за накрытым столом, где чего только не было и где несли караул темные винные бутылки, их ждали.

— Вапнатак отважным! — возгласил Ольгер. Нет, с облегчением понял Данил, не во фраке, просто в темном дорогом свитере, ну хоть, упокой Боже душу Леви Штрауса, в джинсах. Зато в руках у него были топор и щит, и берсерк, натурально, от души врезал обухом по вощеной коже пару раз.

Рядом с затянутой в бирюзовое Майей сидел светлокудрый красавец в форме гражданского летчика, белейшая рубашка под синим френчем с золотыми нашивками первого пилота. Данил уже видел его пару раз, и кивнул с искренней симпатией. Неизменно ядовитый индейский змей в перстнях, черной и красной коже ухмыльнулся знакомо.

А рядом с хозяйским местом сидела брюнетка с алмазной тиарой на венце из кос, в бархатном темно-багровом, под цвет глаз, платье с низким вырезом. Как из дикарки она успела обрести осанку и манеры герцогини? Может, раньше не нашлось повода явить себя истинную?

— Привет, Дария и Данил, мы с моим вождем всегда рады, — почти чисто произнесла она на русском. — Я Сайха, его ра…

— Подруга жизни, — сказал Ольгер, — а теперь, я надеюсь, будет госпожой в смерти.

— Господин великодушен к невольнице, — сказала Сайха как-то чересчур кротко и опустила ресницы. Даша подумала, бедному викингу не спастись. Он и не хочет спасаться.

— Оле, ты хоть сказал прекрасной фрекен, рабство в здешних диких краях отменили, не так давно, лет полтораста как, но все же, — елейно спросил Аренк, разглядывая рубиновую влагу в бокале рубиновым взглядом.

— Она в курсе, — сказал Оле, — все время она как проклятая душа училась. Всему. Мы прерывались только, гм…

Даша поспешила сказать:

— Очень чистый и верный выговор, Сайха. Правда, если честно, болтовня моя работа, за это теперь платят, и вы могли бы разогнать конкуренток. Тем более с такой красотой.

«Женщина скорее поцелуется с чертом, чем признает другую красивее себя», вспомнил Данил и улыбнулся воспоминанию. Нет, только не Даша.

Сайха благодарно качнула короной.

— Вы самая храбрая из нас, Ольгер передал вашу историю. Я хочу порасспрашивать вас обо всем на свете потом. Можно?

— В любое время, — Даше она нравилась все больше.

— Тост! — сказал Оле, когда старинные бокалы звездного стекла наполнили, — за прекрасных дам! За их вечную молодость и красоту, подобных Фрейе!

«Да он и правда очеловечивается на глазах, где наш варвар?» подумал Данил, глотая ледяное шампанское. Дошла очередь до темных древних вин, и до запеченной вепревины, до дичи и копченой рыбы, трюфелей и сыров, коньяков и наливок, никто на столе не остался обиженным.

Хотя хмель неохотно липнет к мертвым, Данил расслабился и потерял нить беседы, кажется, летчик и кормщик обсуждали аэро и гидродинамику в смежных средах… Даша и две покойницы шептались о… тройная свадьба в исторических костюмах? Она с ума сошла? Какой он ей жених, нынешний?

Данил давно решил половину денег сохранить на ее имя. И пусть обвиняет в жлобстве, зато по миру не пойдет. Не в этой жизни, милая, я тебя в нищету не пущу. И не дам умереть глупо, как сам. Пусть я чудовище, пусть деспот и мещанин. Тиран и собственник. Плевать.

— Живые и мертвые, камерадос, — воскликнул проклятый ацтек. — ведь Ольгер Бьернссон тоже хватил при рождении меда скальдов!

— Из-под орлиного хвоста, — грянул барсерк, — хоть ты не позорь мои седины!

— Нет у тебя седин, и не будет, не ври, — отозвался Аренк, — а вот арфа тут есть. Совсем случайно висела в простенке, а?

Он подал викингу темный от времени инструмент, похожий на огромный навесной замок, полукруг-резонатор, и дужка с загнутыми деревянными рожками, со светлыми серебряными струнами.

— Для меня, герой, — тихо сказала Сайха, но все услышали и примолкли.

— Для тебя… тонкая ель злата, — ответил викинг, пробежал сильными пальцами по струнам, выбив летучий серебряный аккорд.

— Только так… на северном языке не все поймут. Я переведу на ходу, ладно? Brinnande skep…[68] как лучше-то.

Перехватил арфу, словно готовился идти в атаку, и запел:

..Лицо мне все еще лижет жар

Горящего корабля.

Зачем мне был этот тяжкий дар,

Зачем чужая земля?

Я измерил ногами тысячи лиг,

Я видел сотни смертей,

И в каждой рвался последний крик

Нерожденных наших детей…

Я искал тебя в море, искал в траве,

Среди троллевых скал искал.

Чужая кровь на моем рукаве,

В моем теле чужой металл.

Мой дробитель шлемов[69] колол черепа

Как яичную скорлупу,

И вьюнком оплетала твоя судьба

Ледяную мою судьбу.

Нагльфар и Вальхалла не ждут меня,

Кормило не помнит руки.

Но тебя я вынесу из огня

С того берега смертной реки…

Даша и Данил вернулись к ней на такси.

Дверь хлопнула.

Даша сбросила туфли, скинула куртку, поцеловала его в прохладные, навсегда прохладные губы, и пошла снимать платье.

В самый, хорошо, почти самый неподходящий момент заиграл Данилов телефон, запиликал старый ирландский марш.

На экране высветился тот, кого Данил уж точно не ждал и не хотел услышать. Упырь Антон Иваныч.

— Да, слушаю, Антон Иваныч! По делу, я думаю? — с тревогой Данила разобрало и любопытство. Нечего тут политесы разводить.

— Вы простите, Даниил, пришлось побеспокоить. Видите ли, я сразу к делу, вы правы. (ну, благодарение черту) Через одного старого знакомого из Питербурха узнал. Кто-то вас видел и донес до ваших родителей. Видел здесь уже, после гм, кончины.

Они, бедные, в ажитации, и особенно ваша почте-енная матушка, — протянул высушенный голос в трубке, (Данил подумал, как же зря отговорил берсерка изничтожить манерного и после смерти аристократишку). Они хотят эксгумировать вашу могилу. Я просто звоню предупредить.

— Спасибо, — сквозь зубы сказал Данил, — вы просто ангел-хранитель, Антон Иваныч!