Бухта Тихая, когда-то тут работала самая северная в мире полярная станция. Острые каменные грани скал, вершины в вечном снегу, бурое-серое-белое, вечный покой… да черта с два, гудок корабля поднял над маленьким заброшенным поселком стаи оручих птиц.

Бревенчатые дома станции, большей частью из лиственницы, посерели от лет, но и не думали разваливаться. Не мертвые места, приезжают экспедиции, устроили привал для туристов… даже почтовое отделение, домишко с голубой вывеской, есть… без почтальонов, конечно. Может, и музей будет. На флагштоке у невысокого деревянного причала колыхался вбель выцветший триколор.

Еще крепкий домик подобрали без труда. Баркас вонял ржой и дизелем, но Даша радовалась воле, жалела немного разве — не будет больше прощального огненного борща и соленой горбуши. Ничего, фигура постройнеет.

Перегрузка и заселение прошли на диво быстро и гладко, Майя явно с огромным опытом руководила исподтишка пялившимися моряками. Ну, на Майю трудно не пялиться, самокритично подумала Даша, поймавшая, впрочем, немало откровенных взглядов. Никто не пялился только на Колю, а тот, кажется, успевал везде и то помогал устанавливать на бревнах топливный бак, то возился с генератором у крылечка, то с освещением в двух комнатках, незаменимый человек, точно. Судя по оброненным им словам, спец в электрике, внешность старичка-моховичка Дашу больше не обманывала.

Они провожали корабль на берегу, как полагалось. Холодом тянуло с воды, хорошо еще, далекое маленькое солнце согревало море и камни. Майя сунула Даше оранжевый пластмассовый пистолет-ракетницу, и пластиковую коробочку с ракетами.

— Сможешь заряжать? Возьми вот зеленую, на прощание, — сказала она.

— Я умею обращаться, мы в море снимали сюжеты, — ответила Даша. Довольно сноровисто зарядила толстый алюминиевый патрон с зеленым пыжом. Ракеты в коробочке помечались разноцветными красками, и чаще всего красной.

— Пусть всегда при тебе, — сказала Майя. — Я хоть и не чую ни одного белого медведя в трех километрах, все равно. Памятку Геоарктики помнишь? Стрелять перед мордой в землю, не в него!

У нее самой за спиной висело изящное (Майя же) ружье, вороненая сталь и черный углепластик, «Бинелли», кажется. На поясе добротный походный нож, такой же она лично повесила под курточку Даше. А вот Коля держал в смуглых руках маузеровский карабин 98 курц, заслуженный, с вытертыми до блеска кромками металлических частей, на темном дереве приклада ряд светлых зарубок. Медведи… люди? Или те и другие?

Двое подняли оружие, Даша тоже задрала толстый кургузый ствол, как у игрушечного пугача. Залп. Зеленая ракета ушла в голубое небо с дымным следом, лопнула там изумрудной звездочкой.

— Завтра, пожалуй, полетим, к девяти я вертушку подготовлю, — сказал Коля, — сегодня уж по хозяйству.

Майя чуть поморщилась, но спорить с голосом разума не стала. Отошла, вглядываясь в снеговые вершины… где-то не так уже и далеко. Что самолет упал на сушу, Майя рассказала еще в Анапе, она-то получила доступ к радиограммам перелета еще тогда, до войны. Когда большие начальники решили поиски не развертывать, ограничились совсекретными указаниями всем, кто будет идти в виду архипелага. Никто не верил в спасение летчиков, судя по последнему, прерванному сообщению, красный АНТ врубился в скальные клыки. Садиться на суше там негде, совсем негде даже маленькой «шаврушке», амфибии «Ш-2».

Коля щелкнул золотой ронсоновской зажигалкой, насколько Даша могла судить, настоящей, и раскурил кургузую костяную трубочку. Пыхнул чем-то ядреным, но точно не табаком. Заговорил.

— У меня самого бабка была шаманка и внучка сильного шамана, Айга звали. А дед вовсе нечисть, вроде нее, — он непочтительно кивнул в спину Майе, — бабка меня мал-мало учила по мелочи. Зверя там подманить, от умкы[46] тихо уйти, злого человека отвадить. Да я все забыл, старый стал дурак, на собачье мясо только годен.

Баркас подходил к черному борту «Менделеева», гудок последний раз порвал тишину и смолк, они остались одни.

Даша думала, на ужин ее отправят открывать консервы, и душой приготовилась к тушеночно-сгущеночной диете (ах, корабельный борщ). Однако Коля притащил три коробки армейских пайков, с неплохой снедью, шоколадками, джемом и сухими напитками. Сказал, хватит на месяц, если что, но тушенки и каш тоже полно. Грызя неожиданно вкусную галету с паштетом, Даша успокоилась насчет своей кулинарной негораздости.

Майя больше молчала, Коля, посасывая трубочку, рассказал, как пришлось удирать от умкы-ин[47], белой медведицы, когда он «сослепу по дурости» вышел прямо к ее медвежатам. Вряд ли, правда, все обстояло так забавно, как в его пересказе.

— А чего не стреляли? — не выдержала Даша.

— …Что ты, экык![48] — Коля удивился непритворно, глаза расширил, — Она мать, она ненененг[49] своих бережет. Это я сдуру влез. Неможно так, сам виноват, а детей сиротами оставил! Ну, тот раз повезло, она к ним от меня вернулась, поняла, я не по их души шел.

Дочки говорят, уймись ты, батя, сиди старый пень, дома! Деньги есть, хозяйство, побираться в старости не придется! Дошаришься, сожрет умка, или келе под воду утащит. Нет, не могу сидя смерти дожидаться. Видно, не придется им меня хоронить. Да и лучше, меньше слез и мешкотни. Пропал дед и келе с ним.

Улеглись рано, то есть они с Колей в своих комнатах, голубой мягчайший и легкий арктический спальник показался Даше настоящим сокровищем. Майя отбросила маскарад и всю ночь сидела с планшетом, что-то соединяла в чемоданчиках аппаратуры управления, кажется, даже мурлыкала песенку без слов. Остров явно повлиял на нее ободряюще.

Даша проснулась со словами «Данька, ты приехал» и первые секунды не могла понять, с чего она в спальном мешке, на дощатых нарах в деревянной избушке. Но память сработала мигом, всегда бы так, а снаружи опять затрещал и застрелял разбудивший ее мотор внутреннего, конечно, сгорания, но не мотоцикла.

На табуретке у девичьего ложа лежала круглая коробочка с яблочным пюре и пластиковая ложка из пайка. Что же, Даша надорвала язычок фольги и быстро слопала кисловатую вкусную мякоть. Как в детстве, детское питание в таких стеклянных баночках с зелеными крышками… с довольно противным младенцем на этикетке, он Даше и маленькой не нравился… вспомнится ведь… она уже одевалась, сполоснула лицо под жестяным стерженьковым умывальником холоднючей морской водой, и выскочила наружу, там за домом была нужная будочка.

На площадке перед избушкой дроноводы выложили чем-то красным на песке и гальке большой крест, в его центре стоял обтекаемый ярко-желтый с черным вертолетик, на высоком полозковом шасси, а под брюшком серая коробка с антеннами. Пропеллер крутился вхолостую, у самодельного дощатого стола возле площадки стояли Майя и Коля, смотрели в экран массивного ударостойкого ноутбука, вертели ручки какого-то пульта, впрочем, электронных блоков на столе еще хватало на маленький космодром. Ружье и Колин карабин стояли прислоненными к краю стола, наготове.

Майя кивнула Даше, поманила рукой.

— Медведей все еще нет. Кажется, одного ночью я чуяла километрах в пяти к северо-востоку, но все равно, ракетница при тебе… и вот еще возьми.

«Опекать так опекать, явно у тебя детей не было, на мне оттягиваешься» подумала Даша, принимая тонкую дужку с наушниками и микрофоном, такие же сидели на головах обоих. А точно ли не было детей там, при жизни? Даше почему-то стало стыдно. Она не спрашивала никогда. Подруга, ага. Нипочем бы не подумала, а придется стыдиться перед ожившей покойницей. Хотя теперь-то в общем безумии… как сказал Данька, «попала собака в колесо Сансары, пищи, но беги». Даньке чего не философствовать, у него впереди почти вечность. Она не успела представить, как станет старой и беззубой.