— Ну как, готовы смотреть? — политесы явно не привлекали сэкка.

— Готовы, давно… очень давно! — сказал викинг, со стуком поставил череп на стол, расплескав вино, встал и шагнул вперед. Протянул ладонь.

— Можно и нам? — Дашка, какие сомнения. Она и черта обаяет.

— Конечно!

Данил и Даша поднялись и коснулись серой шерсти на загривке одновременно.

…До того Данил видел только передачу, или как лучше назвать, подумал он мельком, серых полузверей из настоящего, местного, хм, времени. Из настолько далекого прошлого еще ни разу. Глубока кроличья нора? Насколько богаты воспоминания сэкка? Троглодиты? Динозавры? Допустим, они не вмешиваются в историю, а если решат размять лапки?

Пейзаж показался смутно знакомым. Невысокие холмы, заросшие буйными травами, небо, где к голубизне примешивались теплые золотистые оттенки. Вечер. Еще не закат, но скоро. Морок, или он почуял запах дыма, жареного мяса и… свежепролитой крови.

У подножия ближнего холма темная прямоугольная масса оказалась костром. Высокая, в человеческий рост поленница, и размером с небольшую избушку. На ней, словно на капитанском мостике, острый Данилов глаз разглядел сидящую на корточках мужскую фигуру в кольчужном доспехе, меховой шапке, вокруг на дровах лежали пестрые свертки, тючки, какое-то трудноопределимое, но нужное, видно, барахло. Вроде бы край круглого щита. А вон то темное, длинное сбоку, не иначе труп лошади. Попали.

Люди возле крады[44] сидели прямо на земле перед кострами, это оттуда доносился мясной дух. Кое-где над кострами темнели котлы и звериные туши.

Вопреки историческим фильмам дурного стиля, ничего дикого и бродяжьего в их облике не было. Молодые крепкие мужчины. Бородатые или длинноусые, в цветных рубахах, широких штанах и сапогах, оружные прямыми мечами в украшенных ножнах, несколько женских фигур в покрывалах разносили чаши и блюда со снедью. Кто-то пел протяжно, и степной ветер бросал звуки дурно настроенных струн, кто-то размахивал руками, горячо споря, но в потасовку не переходя. Люди как люди.

Про обычаи предков Данил не так чтоб много знал, но вся картина ему напомнила не то Рериха, на то иллюстрацию к песне о вещем, да не больно толковом Олеге. Только обстояло все не так красиво, без седых Баянов и бородатых идолов с золотыми… хм, пупками.

Тот, чьими глазами они смотрели, приблизился, можно разглядеть черты лиц отмечающих. Теперь Данил чувствовал где-то рядом — Дашину тревогу и любопытство, и тяжелое раздражение викинга, уж ему сцена ясна вполне.

На свободное место перед костром вышли двое мужчин, один молодой, почти безусый, в простых портах и серой рубахе, в стоптанных рыжих сапожках, второй старше, с сединой в темной бороде, рубаха синяя с вышивкой, теплые штаны да сапоги отличной выделки. И ножны меча в серебре, рукоять блестит самоцветом, не чета простой вощеной коже у молодого и грубоватому черену.

Поклонились мертвецу, поглядели друг на друга без следа вражды, вытащили мечи и подняли клинки, салютуя невысокому солнцу. Блеснул металл. Шагнули разом и замахнулись.

Даже Данил сразу понял, не бой, изображение боя. Двигались оба чисто и своеобразно красиво, мечи летали ладно, почти не соприкасаясь в парированиях, оба успевали отступить, отклониться. В движениях не виделось угрозы, налета хищности. Милость богов призывают, надо думать. Умерший был воин, положено почтить.

Закончили, разом опустив клинки, убрали в ножны, поклонились друг другу в пояс. Постановка.

А вот теперь очередь женщин. Первой крепкий мордастый молодец вывел невысокую светловолосую девушку, косы распущены и закрывают заплаканное лицо, почти белая рубаха до пят с черно-синей вышивкой по вороту и запястьям. Руки связаны спереди.

Эге, Данилу картина не понравилась. А вот за ней двое дюжих рыжебородых бугаев, не иначе братьев, тащили рослую женщину в рубахе с зеленой вышивкой. И тащили с трудом. Черноволосая выворачивалась, дергала плечами, можно представить, какие слова и плевки летели бы, не завяжи ей рот бурым платом.

Данил хоть и не видел Сайху никогда, характер ее примерно представлял.

Теперь от костров люди подходили, собирались кругом, но по выражениям лиц, похабных речей не вели, очень уж серьезными взглядами обменивались.

Со стороны костра явились двое, вот уже воистину день и ночь, жизнь и смерть. Древняя старуха в серой нечистой рубахе, грязно-белесые, не седые даже, космы распущены до колен, лик как печеное яблоко, губы ввалились, нос крючком, Яга, чистая Яга, только без деревянной ноги, иначе прихрамывала бы.

За ней муж нарочитый, вспомнил откуда-то Данил. Пузатый, лохматый, по рыжей масти схож с теми двоими. Борода лопатой, видна обширная лысина, шел без шапки. Богатая малиновая рубаха с золотой вышивкой по вороту, синий плащ, полосатые форсистые порты и мягкие сапожки с беличьими хвостиками у голенищ. И меч на поясе в забранных золотым узорочьем ножнах, золотое навершие рукояти вроде звериной головы, не разобрать, какой. Данил не удивился бы, если медвежьей. На шее золотое крученое украшение как ошейник, гривна. Вождь? Воевода?

Налитой бугай, подумал Данил. Но не медведь, тоже… имитация.

Где-то, может и в небесах, дрожали ниточки человеческих жизней.

Старая ведьма подошла к первой девушке, конвоир дернул ее за связанные руки, заставляя наклониться. Придушенно прохрипела сквозь тряпку вторая, сверкая раскосыми темными глазами. Старуха откуда-то вытащила кривой бронзовый нож, привычным движением чиркнула светловолосую по белому горлу и отступила от алой струи. Девушка еще жила, может быть минуту, еще билась на траве, но на нее уже смотрели без интереса. Где-то высоко оборвалась золотая нитка, подумал Данил с отвращением. Никакой жажды крови у него забой не вызвал, одну холодную ярость.

Вторая? Ее дернули к старухе те двое, сыновья вождя, деловито и споро. Людей, а тем паче женщин в жертвах уже не видели.

А зря.

Как она сумела? Видно, особой ловкости пальцы, знакомые и с иглой, и с вязанием, и с ножом. Сайха (конечно, теперь Данил был уверен, кто еще) обмякла в мужских руках, повисла, будто перед обмороком. И тут же ее свободная рука взвилась, выхватила жертвенный нож из лапы убийцы, чиркнула ее по морщинистой шее.

Люди вокруг не различили того, что видел полузверь, а теперь и мертвецы. Еще движение — нож глубоко вошел в пах одному из рыжих стражей, видно было, как набрякли его бурые штаны темной кровью, как судорога скрутила здоровенное тело. Бывший мужчиной еще секунду назад — схватил себя за промежность, рухнул на колени и раскрыл рот в диком, животном вое.

«Берегись коровы спереди, кобылы сзади, а ведьмы со всех сторон» — подумал Данил. Сглазил?

Сайха крутнулась и достала-таки второго брата в бок, ужаленный пламенем боли, тот рванулся в сторону, споткнулся об истекающее кровью из славно распоротого горла тело жрицы, упал под удивленные крики окружающих и скорчился, зажимая рану. Первый брат катался рядом по траве, издавая вовсе уже кромешные звуки.

Ведьма добила бы обоих, вмешался отец. Хоть грузный, но воин из лучших, он выхватил меч и рубанул наискось, не выбирая, сам перепуганный горем сыновей.

Клинок вошел женщине меж шеей и плечом. Данилу показалось, кто-то рычит возле уха, и не сэкка.

Сайха упала, перевернулась на спину, вороная волна волос рассыпалась под сапогами ее убийцы. Тряпка слетела с лица, Данил увидел широкую улыбку. Кровь хлынула, черные глаза погасли, но дикой красоты смерть ее не лишила.

Еще одна нить где-то там, за окоемом жизни отозвалась для неживого чутья Данила пронзительной черной струной и лопнула.

Картину скрыли мечущиеся фигуры. Кто-то поднимал уже еле шевелящегося скопца, кто-то волок носилки, подготовленные, конечно, заранее… но теперь пришлось укладывать на них не тех. Вождь что-то рычал, указывая мечом на будущий костер, ну да, жертвы нужны в любом случае, иначе всем беда.