«Такие городки хорошо грабить раним утром», вспомнил он бессмертного героя.

Их черный экипаж проскочил мимо раскрашенного красным и синим домика с портретами Маркса, Ленина и почему-то Калинина на фронтоне, миновал каменную глыбу с высеченным напоминанием, мол, Старая Ладога первый град Рюрика… и с неправильной датой (Данил и при жизни не жаловался на память, теперь же что угодно, особенно факты практически бесполезные, приклеивались к ней с прочностью цианакрилата). Оле явно знал куда ехать без навигатора. Нарядно выкрашенные черным и белым поребрики мелькали в глазах.

— А ты часто тут бывал? — спросил Данил. — А то я почитал кое-что про городок, но не так чтоб.

— Не. Раз ходили с белым щитом. Но тогда все было чуть иначе. Гостиный дом там, где теперь крепость. Дрэка мы через волок вели. А содрали кстати серебром, троллевы дети. Да ничего, места знакомые. Кабак и постоялый двор я найду везде и в любом веке.

Маленькая частная гостиница предоставила им пару темноватых комнат, а их коню место во дворе.

— Пошли погуляем так, пешком? — предложил Ольгер. — Раз ты читал, грамотей, будешь моим экс-куроводом. Или как там?

Данилу показалось, тот валяет дурака. Но он не стал отказываться. Теплый, ясный день, нежаркое солнце сквозь облака-паутинки еще греет вовсю, а устать до смерти им не грозило.

Оле, конечно, взял сумку с «кое-каким барахлом» и хорьком. Тот высунулся в расстегнутую молнию, вглядываясь, нюхая и слушая. Данил позавидовал — звери не маются «и повторится все, как встарь», им все всегда внове.

Они прогулялись к старой серой крепости, с островерхими кровлями над круглыми башнями.

Оле ткнул пальцем в изрядно заросший раскоп у надвратной прямоугольной башни — здесь, мол, и был большой дом северных гостей. В крепости, после краткой беседы с дружелюбной старушкой-смотрительницей — «приятно видеть энтузиастов, молодежь еще тянется к истории», особенно на в молодежь годился викинг, еще ухмылялся, змей, — побродили по маленькому музею внутри. Где самым большим экспонатом был недурной макет крепости, времен польского нашествия, когда она еще была кому-то нужна.

Заглянули в белую квадратную церковь Георгия Победоносца, первую каменную на Руси, даже внутрь удалось зайти, по земляным ступенькам вниз, ибо за десяток веков строение ушло в почву.

Взамен экскурсовода Данил указал на фреску сурового, резкого письма, в палевых тонах.

Там Георгий ехал на белом коне, но не поражал никого копьем, а рядом черноволосая царевна вела на пояске усмиренного змея, мордой похожего на таксу. Данил чуть не сказал «прямо с тебя писали». Вот тебе, Егорий, свечка, а тебе шиш, окаянному. Хотя тут куда попадешь.

— Знаешь, а мне гуманный вариант легенды нравится больше, — признался он, — правда, чего со змием делать, непонятно. Довольно прожорлив, и все мясо подавай.

— Отправили жрать тогда еще нехристей, — сказал Ольгер, — за ними всегда водилось. Господа гуманисты женосжигатели. Девица-то крута…

На миг его лицо стало грустным.

— Пошли на берег, ээ… подышим, — предложил молодой энтузиаст энтузиасту старше дряхлой крепости.

— Идем. Там хоть воспоминания не одолевают.

Над рекой он стоял долго, впитывал солнечное тепло, глядел на бегущую темную воду и низкие, зеленые еще курганы кругом. Данил не мешал.

Они побывали и в мужском монастыре, причем на освященной земле Ольгер и не подумал мучительно страдать, с видимым удовольствием слушая колокольные голоса.

После монастыря Данилу позвонила Даша. Виртуально расцеловала и попросила прочесть «один интересный текстик, мне знакомая случайно в архиве нашла, может из поминальника. Она и сама не знает откуда».

Текстик оказался подслеповатым сканом странички с репринтными ангелочками по сторонам слащавого заглавия «Благодетельная сила детской молитвы», с ятями и конвоем твердых знаков. Но, вчитавшись, Данил забыл и ангелочков, и лапидарно-нелепый стиль неведомого автора.

«…итак, мы приехали паломницами в Свято-Успенскую обитель, чтобы молить о здравии моего дорогого хворающего супруга и отца моей пятилетней дочери. Ибо он все сильнее страдал коликами чрева, и мы в страхе Божием и трепете готовились к самому худшему.

Погоды стояли вьюжныя и по пути со станции в открытых санках мы изрядно продрогли.

Дочурка моя Нина у ворот монастыря нашла замерзшую птичку. Сия пичужка на вид была мертвее мертвой, и Ниночка горько заплакала над тельцем. Но когда мы подошли к вратам собора, я услыхала ея радостный вскрик! (ея это дочки или птички?) Ниночка держала в ладони ожившую пичужку, та взлетела и скрылась в вышине!

«Мамочка, милая мамочка, я горячо молилась чтобы Боженька воскресил сию птичку, и видишь, Он услыхал! Она жива!»

Поистине, я была поражена сим несказанным знаком Божией милости к невинным деткам. Я попросила Ниночку «молись, крошка, за здравие папеньки, молись горячее!» И как же утешилось мое сердце, когда в соборе ея серьезное личико и крестное знамение ея тонкой ручки сопровождалось ангельским пением…» и так далее, и тому подобное.

Понятно, по возвращении папенька животом маяться перестал и все семейство благодарно возрыдало, воссоединившись. Под текстом стояла дата, 1898 год, и Данил подумал — куда занесло потом сию малышку Ниночку, в семнадцатом году ей стукнуло двадцать пять. Стала машинисткой в каком Главначупре или стамбульской гетерой?

Он пересказал Оле содержание.

— А! Вот тебе и след!

— В женский монастырь вообще-то нас не пустят. Ты за паломницу не сойдешь с бородатой разбойничьей рожей. Дашка бы смогла попасть, она обаятельная…

— Придется романтически идти туда без спроса, о юный гололицый брат мой в покойниках. Идем после полуночи. Пока предлагаю пойти, найти и сожрать чего-нибудь скоромного. Вывеску кафе я видел в центре.

Данилу показалось, ночь пахнет ладаном. Хотя к монастырю они только-только подошли. Мутно белели стены, чем-то похожие на хребет скелета динозавра во мраке. Ветер шевелил кусты, и листья шептались с высокой травой. Живым бы пригодились свитера.

Он оглянулся.

— Трусишь по старой памяти? — хмыкнул Ольгер, — сейчас самые опасные твари на тыщу лиг мы с тобой.

Они оба в темных куртках даже в упырином зрении почти сливались с темнотой, и луны не было.

— Погоди, — сказал Данил, ощущая спиной взгляд, не злой, но пристальный. — Я ж чую на нас кто-то пялится. И вряд ли монашки. Звери?

Вот тогда на фоне беленой стены появилась фигура вроде крупной собаки. Подошла ближе, теперь Данил отчетливо различил вместо нормальной, пусть и злобной морды — почти человеческое лицо, с грубыми чертами и широким носом. Лицо обрамляли патлы, словно облезлая львиная грива.

— А-а, чтоб вас к троллям и в горы, — без видимого волнения сказал берсерк, — опять любопытная морда. Брысь.

Существо широко и безобразно улыбнулось, именно человечьей улыбкой, и кануло во тьму совсем беззвучно, показав на прощание лохматый длинный хвост. Что за нечистая неведомая сила?!

— Да не трясись, кутенок. Просто иногда они болтаются рядом, подглядывают за нашим братом. Давно уже не видел, думал, передохли. Вреда от них нет.

— От кого от них, страшно любопытно узнать? — Данилу хотелось напустить яду, но пробить многовековой иммунитет викинга к иронии не удалось.

— Я их зову полузвери, башка вроде человечьей. Восточнее, слышал, они сэкка. Шляются везде, живут то ли на этом свете, то ли на том, а то ли там и там одновременно, иногда могут помочь, вывести если заблудился, например. Как попросишь. Так-то соображают хорошо, даже говорить могут. Чтобы напали на кого из наших, не слыхивал. А на людей плевать.

— И это все что знаешь?

— Мне хватит. Пойди поймай поспрашивай, коли охота. Зачем мы сюда пришли? Напомнить?

На стену Оле закинул небольшую кошку с тросиком, подергал, кивнул Данилу, пошарив в нагрудном кармане.

— На тебе перчатки, руки пожалей.