— Идем, идем в душ.

— Мыло там есть? Даш, все потом, просто не могу, — Данил всегда был жутко чистоплотен, Даша прекрасно его понимала.

Они добрались до кабинки в огороде.

Даша дала своему воскресшему черный пластиковый флакон "Шапунь-геля для всех типов волос".

— Тут цепочка, у лейки…

— Да я понял, — он вполне уверенной рукой взял флакон и скрылся. Потекла вода.

— Теплая? — спросила Даша, все еще не веря до конца. А если у нее галлюцинация? Если она все вообразила, сошла с ума, увидев в гробу… останки?

— Вроде нормально, — ответила за дощатой дверкой галлюцинация, — знаешь, я как мороженый какой-то, не могу согреться. Но ничего, жить буду.

Мороженый. Ну да, хладный ты мой.

ЖИТЬ БУДУ.

Она еще раз проверила в кармане амулет. Тут он, все в порядке.

Прижалась лбом к углу кабинки и затряслась от смеха, слез и огромного, невероятного облегчения. Из нее словно уходил, вытекая, ужас с отчаянием и застарелым горем. Вода все шелестела, воскресший что-то бормотал, похоже, ругался. Долго булькал, полоскал рот и горло.

— Жаль, зубной щетки нету… Даш, расчески не будет?

— Дань, все в доме. Завернись хоть.

(Если соседи увидят в огороде голого мужика, вот уже трагедия, репутация погублена — ей снова стало смешно)

— Пошли, мое стихийное бедствие (он и раньше звал ее так, редко, в минуты особой близости), все расскажешь. Какого… у вас творится. И что со мной. Знаешь, я почему-то нормально вздохнуть не могу. Серьезно, забыл как дышать.

Он хмыкнул, и Даша вздрогнула.

В домике она накрывала Данилу на стол. (Данилу. Вытащенному ей из могилы. На стол.) пока он переодевался. Продукты она вчера взяла долгого хранения.

Вчера Данил был гниющим трупом в гробу. Два метра под землей. Да что там, до сегодняшнего… она глянула на часы на стене, простенькие, кварцевые, с нарисованным на круглом и белом, как утренняя луна циферблате рыжим котенком, играющим с цифрой семь. Десять минут седьмого. Так много времени прошло? И так мало.

А теперь он сидит за ее столом и расчесывает мокрые, но уже чистые волосы ее расческой. Запасенная ею черная футболка с серым волком и алой надписью WERВОЛЬФ, синие спортивные штаны, все пришлось впору. Она прекрасно помнила его размеры.

— Голодный? — спросила, словно ничего не было. Будто все, и могила, и синий гроб, и черные осколки пластика на асфальте — сон, кошмар, и теперь они проснулись. Вышли из комы, разом оба.

— Вроде бы, — недоуменно сказал Данил. — Знаешь, немного странно. Должен быть голодный, зверски, а в животе не сосет. Только ощущение "надо поесть, пора".

Она выставила на столик черный хлеб, ветчину в банке, корейскую морковку в прозрачной пластиковой ванночке. Пачку ананасного сока, Данил его любил.

— Водки нету, — сказал он, сев на старый диван в цветочках и принимаясь за еду, — хоть продезинфицировать себя изнутри. Пакостно во рту. Его мне что, зашили? Даш, говори наконец. Кто меня и почему похоронил? Бандиты? Враги? Как ты меня нашла?

— Родители, — сказала она, садясь и снова ощупывая в кармане талисман. — В общем, ты только в обморок не падай.

— Не буду, я уж належался, походу, — сказал он, местной алюминиевой вилкой цепляя кусочек розовой ветчины.

И она рассказала все с самого начала. С того дня и часа, как позвонила Маринка. Ничего не скрывая.

Данил скоро перестал есть. Сидел, глядя в стол черными, слишком черными глазами. Теперь Даша видела, белки на месте, только глазные яблоки стали, кажется, больше. И иногда отблескивали темным рубином.

— Можно посмотреть ту штуку? — попросил он.

Она отдала.

— То есть вот это вот меня оживило? И держит на свете?

— Похоже на то. Теперь он всегда должен быть с тобой рядом.

— А иначе в лужу гноя?

Она кивнула.

— Бедствие ты мое… Даш, я не знаю что говорить. Правда. Я помню, как на дороге вылетел встречныйв лоб, какой-то джип. В июне. И все. Никакого того света. Никаких ангелов и чертей. Просто ничего, пустота. А теперь ты. Спасибо. Дай хоть обнять тебя.

Она подошла негнущимися ногами, села рядом. Обхватила его прохладные плечи, уткнулась в грудь и заревела, отчаянно, радостно и свободно.

Он гладил ей спутанные волосы, целовал в макушку, в висок. она сама нашла его губы губами, ощутила привкус тлена, но слабый, едва ощутимый. Сама стянула с него футболку, целуя в белую мощную шею. Если этим он превратит ее в вампира, что за беда — теперь?

Все было почти как раньше. Но еще острее и сильнее, наслаждение до боли. Только он был прохладным, словно вернулся с холода. И хотел об нее согреться.

Потом они долго-долго лежали, обнявшись, Даша глядела на солнечный луч на нечистой побелке потолка, совершенно ничего не соображая и чувствуя только покой и счастье.

— Вот для чего ты меня оживила, я понял! — сказал ей на ухо Данил, и она невольно прыснула.

— Устал?

— Знаешь, совсем нет, — ответил он. — Бодр и полон сил, даже удивительно. Слушай, мы даже не проверили, а я отражаюсь в зеркале?

— Не придумывай, — Даша ощутила тень страха.

— А мы проверим! — он вскочил гибким, хищным движением, и подставил ладонь под солнечный свет. — Ааааа, жжется!

— Данька! Ай!

— Шучу. Даш, ты очень легковерная.

— Данька, я тебе сама откручу голову. Погоди…

Она встала, обнаженная ведьма, прошлепала в угол, к сваленным вещам.

— Вот, — принесла маленькую красную сумочку-кенгурушку на ремне, взяла со стола амулет, уже не светящийся, вложила и застегнула молнию.

— Будешь носить с собой. Всегда и везде.

— Да ничего, носят же инсулиновый пластырь. Или пакет для мочи.

— Даниил!

— Дева была фраппирована? Давай шокирую ещё сильней, иди сюда.

Тот день Даша запомнила как самый безмятежный в жизни. Они танцевали под музыку с ее смартфона, валяли дурака, съели и выпили все запасы и чуть не проломили старенький заслуженный диван. В дашином карманном зеркальце Данил вполне отражался, кстати.

Гуляли по участку. Данил вглядывался в мир новыми, странными глазами, говорил, теперь все немного иначе, он слышит и чует не так. Объяснить детально, впрочем, не брался.

Подошли к гаражу. Данилова улыбка пропала, когда он потянул створку. Поглядел на свою бывшую обитель. На грязную, с черными пятнами, тронутую тлением, когда-то белую обивку внутри. Оттуда все еще неприятно пахло, Даша поморщилась. Ей на минуту стало страшно и гадко. Сказала, обняв Данила за плечо:

— Как-то надо от него избавиться. Не оставлять же. Хозяйка не оценит.

— Да уж, подарок. Слегка подержан, пробег всего два месяца. Выставим на продажу на авито. Даш, не волнуйся, я просто закопаю его вечером, по темноте. Лопату я тут видел.

Даша предлагала Данилу оставшийся ей фонарик, но он отказался. Сослался, что лунного освещения хватит, и лучше не привлекать внимания. Луны убыло ненамного, света хватало. Но на самом деле он хотел кое-что проверить.

Могила для пустого гроба углублялась возле кустов, у забора, но усталости Данил (или как ему теперь себя называть? Данил-два? Дубль-Данил? Зовите меня Даниил-Лазарь?) не ощущал вовсе. Как и сонливости. Он совсем привык не дышать, новое тело не только не утомлялось, но и не потело. Оставалось сильным (насколько?) и бодрым.

Как сильно его побило тогда? Никаких следов увечий, переломанных костей, пропал даже маленький шрам у основания большого пальца на левой руке, памятка подвернувшейся в детстве на заборе колючей проволоки.

Он не удержался. Попросил у Даши маникюрный набор. Ногти не отросли, сказки, будто они растут у покойников. Но пока она не видела, царапнул себя по тыльной стороне руки. Не больно, скорее неприятно, словно прикосновение проводка под током. Нажал — кожа разошлась, а кровь не выступила. Он убрал острие, розовая ранказакрылась… через минуту царапина побелела, через две пропала. Чистая кожа младенца с температурой градусов в двадцать-двадцать пять. Градусника в доме не нашлось. Пульса у себя он не нащупал, как ни старался. Вот так.