— Н-нет, — Клеп спешно заткнул золотую находку под подушку. — Заходи.
Тална просочилась в комнату, и дверь мягко закрылась за её спиной. Одну руку девушка прятала за спиной, второй — теребила полы распахнутой верхней куртки. Для неё, обычно завёрнутой в три слоя плотной ткани — небывалая вольготность.
— Надо же, ты даже одет. Непривычно.
— Ты чего-то хотела?
Шальная мысль сама собой зародилась где-то под затылком и кольнула череп. Среди старых томов изыскателей в книгохранилище Даллы Клепу попадались и хроники куда более лёгкие. Там о таком рассказывалось: тихий вечер после потрясения, подвыпитый настрой, разгорячённая девушка забредает в комнату к новому знакомому…
«Да нет, это ж бред,» — убедил он себя.
— Я кое-что принесла, — Тална наконец показала правую руку: на ладони её разместился тугой мешочек. — Это, кажется, твоё.
Клепсандар подошёл поближе и кивнул. Его, не иначе: эту лемийскую меру он дал Талне задатком в первую ночь в иллюзорном лесу. В знак доверия — как принято в Своре.
— Значит, Йору тебе всё выдал? — подметил Клеп.
Тална надула губы и кивнула:
— Он, кажется, перебрал и от стола отклеиться не может. Пришлось обойтись без него.
— Ты что, опять…? — Клеп вытянул шею и сощурился.
— Да нет, дурень. Нотонир выдал вместо него, — Тална усмехнулась. Клеп раньше и не замечал каким длинным был её клык. — Это одна из них, кстати. Ту, твою, оставлю на память.
Клеп принял звенящую ношу, бережно уложил на середину кровати. Он почти закончил перебирать предыдущие: вот и будет, чем заняться.
Но перед этим — был один терзающий вопрос. Даже два, если задуматься.
— Тална, как поговорили с Нотониром?
— Обстоятельно и слишком долго, на мой вкус, — девушка зажала прядь между двумя пальцами и потёрла её. — Вообще-то он просил никому не говорить…
— Знаю, со мной так же было, — Клепсандар кивнул. — Но это значит, что ты… С нами?
— Ничего это не значит, — Тална ощетинилась, подступила спиной к двери. — Просто идём пока что в одну сторону.
Клепсандар прикрыл глаза. Так оно обычно и начиналось: поход в одну сторону, раз уж так веселее, да и выжить на ничейной земле легче. А потом моргнёшь лишь раз — и ты уже голый посреди священной рощи, прячешься от пепельного духа.
— Тална, я тебя кое-о-чём попрошу, — тихо проронил Клеп.
— Чего ещё? Мошну я вернула.
Дело было не в том, что Тална отдала, а в том, что выдать отказывалась. И Клепа это беспокоило с первых же привалов.
— Пока ты нами… — Клеп осёкся. — Пока мы идём в одну сторону, не нужно нам врать. Так выжить будет легче.
— Не понимаю тебя, — дрожащий прищур говорил об обратном.
— Не знаю, говорил ли тебе Нотонир то же, что нам с сестрой… Но наверняка упомянул про то, как важно прошлое. Многие в Лемии от него отрекаются, бегут как можно дальше, — он заморгал, чтобы смыть башенки Даллы, проступившие на глазах под шелест моря. — Но прошлое, даже самое стыдное — не слабость. Мы тут оказались только благодаря нему. Если забудем прошлое, то быстро потеряемся.
Тална вжалась в дверь, пальцы скрежетнули по доскам:
— Тебя куда понесло, Клеп? Головой ударился?
— Ты не из Левентии пришла, — твёрдо сказал он. — Я вспомнил, что про норинтов из Левентии многое слышал на Далле. Жил у нас один, рассказывал про свой народ… Они — такие же традиционные каззиты, как весь Шаадамар. Только там гонлийские императоры не сумели выжечь старые верования. А говор их… Певучий, как показывал Арачи за столом.
— Теперь тебе не нравится, как я говорю? — Тална старательно изображала злость, но даже руками выше груди взмахнуть не сумела. — Может, мне всё-таки в другую сторону пойти?
— Это необязательно, да и решать не мне, — Клеп помотал головой, подошёл поближе к ней. — Просто признай, что ты из Гонлии.
Тална надломилась. Скорчился нос в болезненной гримасе, задрожали щёки. Она торопливо свернула голову набок, чтобы не выдать слёз.
Клеп сложил руки на груди и поспешил объясниться:
— Ничего такого в этом нет, Тална! Мне просто важно знать…
— Ничего такого нет? — повторила та надрывно. — Выйти на площадь и закричать на всю округу, что я — ебаная демоница из проклятой империи, так? Кровь от крови тех, кто сжёг половину Большой Земли.
Это было давно. Сотни лет прошли с тех пор, как древианцы Гонлии откликнулись на воинственные призывы еретиков-шуллитов и пошли войной на всех соседей. И почти три века уже минуло с тех пор, как остальные Земли раздробили империю, заключили её в тесные оковы.
— Ты же ничего не жгла, просто там родилась…
— И теперь ничего такого в этом нет. Наверное, поэтому твои сородичи-коварантцы держат нас на цепи. Клеймят, решают, кем нам быть и где жить. Когда умирать. Норинты, гонлийцы — вам без разницы, если уж уродился на проклятой земле.
Клепу захотелось приобнять девушку, помочь ей с беглой слезой, что уже добралась до края веснушчатой щеки.
— Тална, я многое могу сказать, но вряд ли что-то поменяю, — он позволил себе коснуться её руки, чуть ниже плеча. Тална зашипела, дёрнулась и всё же замерла. — Просто знай, что мы прокляты ничуть не меньше. И, в отличие от твоего народа, грехи эти — наши, не предков.
— Мне-то какое дело? — похлюпывая носом, она утёрла слезу рукавом. — Что ещё, Клеп? Чего ты так смотришь?
Сказать это было трудно — и, пожалуй, не очень-то уместно. Клепсандар изучал те немногие клочки кожи, которые Тална открывала взгляду: только лицо да ладони. Он знал, что надзиратели павшей империи клеймили каждого гонлийца. Обычно тавро ставили на щёку, чтобы видел его каждый: бывало, и веко зацепляли, заодно раня глаз.
— Оно не всегда на лице. Всё зависит от того, чем тебе велено заниматься, — Тална затряслась от частых вдохов. — Если ты — товар, то и лицо портить нельзя.
Она втянула воздух, будто собираясь с силами, напрягла губы. Дрожащими руками задрала три слоя одежды с живота, тут же занялась завязками на штанах и стянула их до колена, вместе с панталонами.
— Нравится? — спросила Тална тоном столь же далёким от довольства, как и вершина горы — от морской пучины.
Дыхание Клепа перехватило. Внимание сковал символ, грубо въевшийся в кожу там, где бедро смыкалось с туловищем. Некогда гордая, ширококрылая птица на ветвях Вечного Древа, придавленная едва различимыми на смуглой коже знаками. Шестиконечная Звезда, каззитское Древо, неразборчивый круг Единства.
Три веры, что сломили шуллитов. В те времена, когда этот знак служил гербом Гонлии, они были внизу, сломленные у корней. Теперь же символ служил напоминаем новым поколениям проклятых. Растянутый, обрамлённый загрубевшими шрамами — нанесли его давно. Слишком давно.
— Поверить не могу, — Клеп забылся и потянул пальцы к выпуклым чёрным линиям.
— Хватит, — Тална звонко хлопнула по его ладони сверху и подтянула штаны. — И с меня — тоже. Увидимся завтра, наверное.
— Я никому скажу, — сказал Клеп, когда она уже протискивалась из комнаты. — Расскажешь сама, когда решишь.
— Это вряд ли.
Дверь захлопнулась, и Клепсандар вновь оказался один. Сердце пыталось выскочить из-за грудины. Ничего не выходило, и в отместку оно лупило его внутренности гулким эхом.
Нужно отвлечься: вывалить свежую меру на стол, зарыться в монеты и безделушки. Пусть разум отдохнёт.
Находки оказались любопытные. Среди старых, поблёклых дисков с лист толщиной вдруг показалась подлинная диковинка. Тяжёлая монета с восемью углами продавила ладонь. Её покрывал выпуклый узор, явно ведающий что-то важное, но разобраться в нём Клеп не мог. А этот блеск…
«Неужто золото?»
Что-то в монете было не так. Не только блеск, не только роскошный материал и фигурный узор. Она казалась тёплой, почти что дышала на сухой ладони Клепа.
С лестницы донёсся громкий, утробный рык. Либо Хозяин Корней воплотился в гостевом доме при Ставке, либо же так кашляла Висида, не под стать внешности Далльской дамы. Различив шаги по вдавленным половицам, Клеп спешно сгрёб остатки награды по сумам и растянулся на кровати.
