Череп раскололся со смесью треска и влажного хлюпанья. Марадо отпихнул обмякшее тело ногой, тут же встретил выпад справа. Меч скрестился с топором, а краем глаза он видел, как сзади уже набегает молокосос с парой охотничьих ножей.

Марадо согнул колени. Пока правая нога держала весь его вес, правая с силой распрямилась. Получилось здорово: даже рёбра хрустнули под стальными набойками подошвы.

Рука с клинком распрямилась сама в тот же миг: даже смотреть не пришлось, как остриё прошивает горло сельчанина вместе с хребтом.

— Замри!

Голос — глубокий, отдающий весенним громом — разлетелся по пещере. Вдруг стало светло: вспыхнули один за другим врезанные в стены символы. Марадо ощутил силу, которая протянулась к нему от этих рун, сотканных из глубоких линий. Она сомкнулась на его ногах и запястьях тесными кандалами, обхватила живот, сдавила горло так сильно, что и вдохнуть нельзя было. Меч выскользнул из дрожащих пальцев и звякнул о камни.

— Замри! — повторил человек, и хватка магии стала сильнее.

Перелив теней скрывал его лицо. Марадо видел вытянутую фигуру, полы светлого плаща цвета сухой поросли, раскинутые крестом руки. Бессилие душило его, объединившись с кандалами мерцающих рун. Хлад вгрызся в грудину, требуя продолжения.

— Зря ты пришёл, — прошелестел Боррос из-за спин уцелевших сельчан, готовых обезглавить Марадо, едва вор закончит глумиться. — Это наша земля, это наши недра и наша сила. Смирись с этим.

Они этого не сделают. Им нельзя: убить его может лишь тот, кто подослал Борроса. Иначе — не откроется то, что сокрыто под плащом вора.

— Зря… — просипел Марадо, растянув губы в болезненной усмешке. — Зря ты не ушёл.

Он прикрыл глаза. Незримые линии протянулись от разума туда, где должна покоиться его душа. Пальцы коснулись Хлада, комка ледяных игл в груди, и Марадо воззвал к нему.

«Откройся, Хлад, — в ответ на призыв мороз захрустел заиндевевшими гранями. — Пурга.»

Буря выврвалась из-под кожи ослепительным заревом, видным одному лишь Марадо. Холодный порыв ударил по окружившим его бездарям, сковал их пальцы, ужалил ноги. Затаившийся рядом с Борросом колдун вздрогнул, когда иней проявился на его коже.

Кандалы магии поддались Хладу. Освобождённый Марадо вспорхнул над каменистым скатом пещеры и разрубил двух сельчан, что оказались на пути. И рыпнуться те не успели, прежде чем клинок вспорол их животы.

Строй смыкался с двух сторон в надежде закрыть брешь. Слишком медленно: и без того предсказуемые движения сковала Пурга, и теперь они казались Марадо всё равно что попытками станцевать под водой.

Колени мягко приняли его вес. Едва приземлившись, Марадо прокрутился на одной ноге. Бил не прицельно: скорее, надеялся отогнать настойчивых защитников Борроса. Ему не было дела до их жизней, но каждый стоил ему драгоценных мгновений, за которые вор ушёл бы дальше в тоннели под Рощей.

Дряблая плоть разошлась под клинком распоротым швом. Олончане прижали руки к животам в попытке запихнуть обратно хлынувшие через разрез внутренности. Марадо не дожидался пока они попадают.

Пурга несла его вглубь пещерной утробы, помогала лавировать между каменными выступами. Где-то за спиной остался колдун, скованный инеем. Впереди же шлёпали широкие подошвы Борроса. Всё ближе и ближе.

— Стоять!

Завеса Пурги истончилась. Марадо собрал остатки её энергии в один жгут, который накинул на Борроса. Вор взвизгнул, когда зябкие иглы пронзили колени, обожгли глаза. Задубевшее тело подвело его и завалилось вперёд.

— Дай-ка сюда, — Марадо потянул его за плечо и перевернул на спину.

— Кх-х, — только и смог сказать Боррос. Упал он на лицо, и от удара нижняя челюсть разломилась надвое. — Кх-х-х!

Марадо поморщился, уворачиваясь от брызг крови из разодранных губ. Он ударил Борроса в грудь и распрямил его руки, чтобы ничто не мешало рыскать под плащом вора. Улыбка сама вернулась на лицо, когда ладонь ощутила тяжесть находки.

Вытянутая, с острым кончиком — точно яйцо, отлитое из золота. Завитки неподвластных уму символов покрывали металл, а между ними пролегали глубокие бороздки. Марадо провёл по ним большим пальцем и ощутил биение магии такой же старой, как сами Земли, в толще золота.

Находка помещалась на ладони, и всё же оставалась такой же тяжёлой, как полный воды бурдюк. Тепло вдруг наполнило грудь, и даже отголоски Хлада в нём растворились, как последний весенний снег. Чувство было знакомым и неумолимо далёким одновременно: Марадо словно вернулся домой, пусть и оставался в глухом чреве пещеры.

— Имей в виду, Боррос, Маалит тебя очень крепко подставила, когда попросила украсть филактерию. Она отправила тебя на убой, — Марадо сел на вора, колени расставив по бокам от него, и занёс меч обратным хватом. — Можешь винить её, если будет легче.

Остриё ушло глубоко в его грудь. Красная пена раздулась пузырями в ноздрях и уголках губ. Её брызги окропили лицо Марадо — даже на глазах проявились багровые потёки.

Боррос ещё трясся в надежде увернуться от силков смерти, когда он поднялся. Из-за спины доносились голоса: это собранные вором тугодумы из Олони остервенело материли что Марадо, что обескровленного нанимателя. Но двинуться вслед не решался даже моложавый маг, избежавший чернённого клинка.

Слишком многих они уже потеряли в этой Роще.

***

Йору глотал ртом воздух, но всё не мог надышаться. Тонкое покрывало обратилось наковальней на его груди, а под градом ледяного пота пылали его лёгкие. В ушах ещё стоял звон стали, но он не в силах был заглушить стоны олончан, хруст их рёбер и влажные шлепки внутренностей о камни.

Стойкий вкус крови объял язык. Йору даже вытянул его между зубов провёл по кончику. Лишь вязкая слюна осталась на мозолистом пальце.

Хрип не унимался. Йору нащупал пол пальцами ног и, не обуваясь, бросился прочь из комнаты. Тёмным коридором он добрался до опустевшего питейного зала. Щеколда поддалась лишь с третьей попытки, и Йору вынырнул в объятья ночи.

Окруженное лесом, Марау дремало, как и положено в такое время: лишь одинокая собака захлёбывалась лаем где-то на задворках селения.

Йору уселся на верхнюю ступень крыльца и сдавил ладонью неприкрытую грудь. С каждым толчком сердце под ней билось всё размереннее.

— Ты чего? — прозвучал над ухом скрипучий женский голос.

— Висида, — сказал Йору поверх одышки. — И почему ты не спишь?

— Я первая спросила.

Коварантка расправила подол ночной рубашки, чтобы не садиться на остывшие доски, и разместилась рядом. Видать, торопилась за ним, раз даже посох не прихватила: обычно Висида даже спала в обнимку с этим деревянным шестом, покрытым рунами.

— Хуёвый сон приснился, — сознался Йору, пусть и не полностью.

— У нас и явь обычно хуёвая, — Висида пожала плечами. — Неудивительно, что и сны такие же.

Йору эту связь понимал, но всегда считал нечестным поступком со стороны Единства. Если уж явь становилась такой паршивой, хотя бы во сне он желал отдохнуть от крови и смрада смерти.

Но всё меньше ему казалось, что речь шла именно о сновидениях.

— Тебе тут ничего странного не мерещилось? — вдруг спросил он. Сам не знал, зачем: когда дремал Хлад, с ним зачастую ускользал и расчёт.

— Даже не знаю… — Висида натянула волнистую прядь между пальцами. — Лес из пыли, возникший из ниоткуда. Старик с лосиными рогами, который его создал… Нет, пожалуй, ничего такого. Всё совершенно, блядь, нормально.

Она засмеялась, Йору ответил тем же. В снах, посланных Марадо, было много скверного — но хуже всего было одиночество. Только он — и кровь его врагов.

— Я вижу странные вещи. Как будто сон, только ярче, — произнёс Йору. — Чем ближе к Олони — тем чаще.

— Что за вещи? — Висида насторожилась. Она наклонилась вперёд, чтобы пересечься с его опущенным взглядом.

— Много крови и смертей. Я будто ищу что-то важное, и плачу за эту такую цену, — Йору расставил пальцы и надавил на виски. — И ещё это поганое ощущение… Будто я во всём виноват, в каждой смерти.