— Тогда дай мне попробовать, ангельское личико. — Он отстраняется и отпускает мою грудь, глядя на меня так, словно хочет, чтобы я подчинилась.

Я так и делаю, отодвигая чашечку пеньюара от левой груди, позволяя ей выскочить наружу.

Взгляд в его глазах становится диким, и он наклоняется вперед, чтобы взять мой сосок в рот. Когда его губы смыкаются над кожей, горячий огонь пронзает меня, и мой разум становится пустым.

Его язык кружится вокруг моего соска, делая его напряженные вершины еще туже, болезненно туже, и я стону от удовольствия.

И тут я понимаю с долей паники, что чувствую настоящее удовольствие. Когда я чувствовала это в последний раз? Не помню.

Даже если бы я могла заставить свой разум вернуться так далеко в прошлое, это, вероятно, не сработало бы, потому что я заставила себя забыть об этом намеренно из-за Джуда.

Однако этот человек пробудил мое тело и заставил меня почувствовать то, о чем я хотела забыть, но могла чувствовать.

Полосы раскаленного, дикого удовольствия рябью проникают в мое тело и пульсируют прямо в мою киску, когда он начинает сосать сильнее, и, черт возьми, я начинаю представлять, каково это, когда его язык пробует меня там. Прямо там, между моих ног, в том месте, которое я жажду больше всего.

Эта мысль заставляет меня выгнуть спину, глубже вдавливая грудь в его рот. Я удивляюсь, когда он успокаивает меня неожиданной нежностью и хватает за талию, чтобы притянуть ближе.

Мои колени слабеют, и я чувствую, что они могут подкосится, поэтому я прижимаю руки к его груди, мои пальцы соприкасаются с гранитными мышцами, что возбуждает меня еще больше.

Я вся мокрая, мое возбуждение липкое между бедрами, а его прикосновение только усугубляет ситуацию.

Я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы он никогда не прекращал прикасаться ко мне. Никогда не прекращал пробовать меня на вкус. Никогда не прекращал заставлять меня чувствовать, что он меня хочет.

Но затем он это делает, и внезапно его рука скользит вверх по моей шее, когда он выпрямляется и крепко сжимает мое лицо, напоминая мне, кто он и что он такое.

Страх быстро сменяет возбуждение, когда он поднимает мой подбородок выше и пристально смотрит на меня с дикой интенсивностью в глазах.

— Ты моя, пока я не скажу, иначе. Это касается всего — и стен внутри этого здания, и того, что снаружи. Понимаешь?

Господи Иисусе… Во что, черт возьми, я ввязываюсь?

Мои глаза расширяются от его слов и темной одержимости, которую я наблюдаю в его выражении. Он смотрит на меня так, будто действительно владеет мной, и это совсем не похоже на то, что было несколько дней назад, когда Джуд напомнил мне, что я принадлежу ему.

Это другое. Темнее и смертоноснее, как будто за неподчинение придется заплатить.

Он выглядит так, будто заявляет свои права на все, что делает меня мной.

Сердце, тело, разум и душу.

Это ужасает меня во многих отношениях. Хотя мне пришлось отказаться от своего тела, я годами охранял все остальное, как могла.

Я хочу сказать ему, что он не может владеть мной, и я не могу принадлежать ему, но я знаю, что не могу. Поэтому я должна заставить его поверить в то, что мне нужно.

— Понимаешь? — спрашивает он по-русски, снова спрашивая меня, поняла ли я.

— Понимаю, — отвечаю я и пытаюсь собраться с духом.

— Хорошо, ангельское личико. Это значит, что твоя киска принадлежит мне, как и твое тело. Это ясно?

— Да, все ясно.

Я пытаюсь обуздать свои эмоции и сосредоточиться, хотя не знаю, кого бы это не смутило, если бы Пахан печально известного Братства объявил его своим.

Эйден отпускает меня и делает шаг назад.

— Раздевайся, сейчас же. Оставь каблуки.

Когда слова слетают с его губ, время вокруг меня замедляется, и даже я чувствую, что замедляюсь.

Мое сердцебиение учащается, когда я понимаю, что произойдет дальше.

Вот и всё.

Мне придется с ним переспать.

Сейчас это уже не имеет значения, но мне вспоминается взгляд, которым меня наградила мама, когда я сказала, что найду способ убедить Эйдена, и я чувствую себя шлюхой.

Я должна сказать себе, что это просто секс. Та же самая мантра звучала в моем сознании последние пять лет. Каждый раз, когда я была с Джудом, я должна была говорить себе одно и то же. Секс стал для меня ничем много лет назад, в то время, когда я стала никем.

Так что позволить Эйдену трахнуть меня — это пустяк. По крайней мере, это будет первый раз за долгое время, когда я согласна без того, чтобы ядовитые слова Джуда шептали мне на ухо, как яд для моей души. Трахни меня или она умрет.

Это была угроза жизни моей матери, и она никогда не знала. Или, может быть, знала, но знала, что не сможет меня спасти. Она больше ничего не сказала, когда несколько дней назад между нами установилась высказанная правда, и она, должно быть, знала, что мне придется сделать, чтобы убедить Эйдена Романова.

Сначала я снимаю пеньюар, позволяя ему струиться по моим ногам и собираться у моих ступней.

С этим я практически голая. Я не могу назвать стрингами тот кусок ткани, что прикрывает мою киску. Это просто маленький треугольник.

Взгляд, который Эйден сейчас на меня бросает, более дикий и расчетливый. Как будто он планирует сделать со мной всякие штуки.

Он только что объявил меня своей, так что ясно, что он хочет меня. И это то, что я могу использовать в своих интересах. Это значит, что он у меня там, где я хочу, с его вниманием ко мне и единственным инструментом, которым я обладаю.

Мое тело.

Он смотрит на мое тело, на мою колышущуюся грудь, пока я стягиваю стринги с ног и выпрямляюсь.

Я голая, именно такая, какой он хочет меня видеть.

Расправляя плечи, я принимаю на себя уверенность, которой на самом деле у меня нет, и размышляю о том, как я могу воспользоваться этой возможностью, чтобы получить то, что мне нужно.

Мне нужна информация и подтверждение.

Знает ли он, где Эрик?

Это золотой вопрос, на который мне нужен ответ. Но этот вопрос я не могу задать ему напрямую.

Не сегодня.

Сегодня вечером мы собираемся сблизиться. Достаточно близко, чтобы приблизиться еще ближе, чтобы я могла попытаться склонить его к предоставлению мне нужной информации.

Объявление меня его собственностью — это большой шаг в правильном направлении. Так что пришло время поднять планку и воспользоваться этой возможностью такой, какая она есть.

Я продолжаю эту мысль и снова удивляю его, расстегивая верхнюю пуговицу его рубашки.

— Что ты делаешь, ангельское личико? — Медленная легкая улыбка расплывается на его красивом лице. — Никто не прикасается ко мне, пока я не скажу им, что они могут это сделать.

Настал тот момент, когда я должна убрать руку и стать той кроткой маленькой женщиной, какой он меня ожидает.

Но мужчины вроде него не всегда хотят, чтобы их женщины делали то, что им говорят. Им нравятся вещи, которые выделяются. Вещи, которые отличаются от того, что они ожидают.

Эта разница заставляет их жаждать этого еще больше.

Вот почему я держу руку у него на груди.

— Я подумала, что ты захочешь, чтобы я сняла с тебя одежду, сэр.

Я заслужила награду, вот что. Потому что я его обманула и назвала его сэром, и это только подсластило сделку.

— Ух ты, Ангельское Личико, разве ты не драгоценность, — говорит он, выдавая ласковое обращение на английском языке. Почти как будто он делает заявление. Это не имеет того же сексуального настроя, как ангельское личико, но это все равно делает то же самое с моими внутренностями. — Давай, сними с меня одежду.

Я спускаю его куртку с плеч, и мы смотрим, как она падает на землю. Затем я продолжаю расстегивать его рубашку, и как только хлопок расстегивается, я спускаю ее с его плеч, обнажая его идеально вылепленный мускулистый торс. Он помогает мне, стаскивая ее и бросая рядом со своей курткой.

Перенося вес на пятки, я опускаю взгляд на татуировки, покрывающие его грудь, и понимаю, что не могу отвести от них взгляд.