Но теперь я точно знаю: что-то во мне умирает вместе со мной.

Я начинаю терять что-то важное. Мысли путаются, образы смазываются. Каждое новое пробуждение приносит всё меньше воспоминаний. Кем я был? Что я делал до этого? Почему я здесь? Я пытаюсь собрать разрозненные фрагменты в единую картину, но они словно песок ускользают сквозь пальцы.

— Это не должно происходить… — голос звучит где-то внутри меня, но он уже не мой.

Вспышка.

Лена.

Смерть.

Тьма. Голоса уже не просто боятся — они вопят, бьются в истерике. Их всё больше, но смысл их слов теряется. Крики, рыдания, бессвязные фразы. Они тонут, размываются в общей какофонии безумия.

Я чувствую, как часть меня исчезает с каждым новым циклом. Я больше не уверен, кто я. Или был ли я кем-то вообще.

Я пытаюсь бороться. Тело подчиняется мне с трудом, как будто меняют куклу на нитях. Когда я снова открываю глаза, я пытаюсь отстраниться, пошевелиться, но… поздно. Лезвие вновь вспарывает мою плоть, и мир исчезает.

Сознание медленно проясняется. Или, наоборот, погружается в ещё более густую мглу? Я не понимаю. Я… не помню. Я ощущаю себя, но не могу сказать, где я, что я делаю, как сюда попал. Будто бы моё сознание зависло в пустоте, как обрывок бумаги, унесённый ветром. Воспоминания… где они? Я пытаюсь ухватиться за что-то знакомое, за хоть одну ниточку прошлого, но пальцы сжимаются в пустоте. Всё размывается, как следы на песке под приливной волной.

Я был кем-то. Я что-то делал. Но что?

Я заставляю себя сосредоточиться, напрячь мысли, но чем сильнее я стараюсь, тем отчётливее понимаю — это бесполезно. Я словно стекло, из которого стерли краски. Я есть, но меня нет.

Но если я здесь… почему?

Этот вопрос вспыхивает во мне искрой среди темноты. Я чувствую, что он важен. Почему я здесь? Что привело меня в это место? Какой дорогой я шёл?

Пустота. Молчание.

Я пытаюсь копнуть глубже, заставить себя вспомнить хоть что-то. Любое воспоминание, любое лицо, любой момент. Какой день был до этого? Что я ел на завтрак? Где я жил? Кто мои друзья?

Ничего.

Но вдруг…

Юля.

Имя всплывает в сознании, как забытая мелодия, что сама собой возникает на губах.

Юля…

Я знаю это имя.

Я помню, что это девушка.

Но кто она?

Я чувствую, что она важна. Это не просто имя, не просто обрывок информации. Оно значит что-то большее. Оно… связывает меня с чем-то.

Но чем сильнее я пытаюсь ухватиться за образ, тем он более призрачным становится. Как будто кто-то стирает его прямо у меня на глазах, оставляя лишь бесформенные очертания.

Почему я помню её?

Кем она была для меня?

Ответа нет. Только имя, звучащее в пустоте.

Глаза распахиваются.

В голове шумит, будто издалека доносится гул тысячи голосов, но они растворяются, оставляя после себя лишь тяжелую, давящую тишину.

Передо мной снова её лицо.

Лена.

Её взгляд кажется пустым, словно в глазах нет ничего, кроме бездонного мрака. Улыбка всё та же — мягкая, но теперь в ней есть что-то чуждое, тревожное.

Рука взметнулась вверх.

Я не думаю. Просто двигаюсь.

Холодное лезвие с силой входит в мою ладонь, пронзая плоть. Острая боль пронзает руку, но я не выпускаю нож. Я сжал его, чувствуя, как металл режет кожу, но не позволяя ему зайти глубже.

Глаза Лены расширяются. Она не ожидала этого.

Я же… просто дышу. Глубоко, прерывисто, с гулким эхом в висках.

Капли крови стекают по лезвию, окрашивая его в тёмно-красный цвет.

Но я жив.

Лена резко выдергивает нож, и боль пронзает меня с новой силой, словно каждый нерв в теле взрывается в огне. Я пытаюсь дышать, но воздух кажется слишком густым, как если бы его не было вовсе. В последний раз я вижу её лицо — холодное, пустое, как если бы она была лишь тенью. И в этот момент я снова умираю.

Тьма.

Но теперь она не молчит. В ней — не пустота, а единственный голос. Он звучит как эхо, и я не понимаю, откуда он доносится. Он говорит сам с собой, как если бы кто-то вел бесконечный разговор с тенью, пытаясь найти в ней смысл.

«Они все исчезают... все… все... а я… я здесь, и это не имеет значения. Почему это происходит? Почему я не могу уйти?»

Слова, лишённые эмоций, сначала звучат равнодушно, как если бы он говорил о чём-то совершенно неважном. Но затем его голос меняется, появляется тяжесть, тоска, словно он находит что-то глубокое, болезненное в своих собственных словах.

«Мне одиноко… Всё исчезает, и я остаюсь. Я не знаю, что делать, не знаю, где… где они? Я не знаю, почему я до сих пор здесь…»

Тоска, горечь — в его словах теперь слышен страх, хотя он всё ещё говорит без всякого отчаяния. Но вот он снова обрывает свою мысль, и в его голосе появляется нечто другое — почти тихое, словно скрытая тревога.

«Я боюсь…»

Он замолкает, и это молчание растягивается на века.

Я снова открываю глаза. Лицо Лены озаряет лучезарная улыбка — она как будто наслаждается моментом, словно живёт этим ужасом, который она мне готовит. Мгновение, и вот летит нож, сверкающий в свете тусклого освещения.

Но в этот момент, инстинктивно, я сжимаю кулак и резким взмахом руки ударяю точно в руку, которая держит оружие. Траектория ножа сбивается, и он с глухим звуком втыкается в кресло рядом с нами. Мои глаза следят за этим с тревогой, но я не даю себе времени на размышления.

Не думая, я быстро наношу удар ногой. Мой ботинок встречает её ногу с такой силой, что она теряет равновесие. Её нога начинает менять форму. Это не просто удар — моя сила превратила её ногу в нечто хрупкое, её суставы не выдерживают напряжения. Лена, или то, что ей является, кричит от боли, её лицо уже не выражает радость.

Она пытается восстановиться и вытащить нож. С горьким выражением на лице она снова бросает его в мою сторону. Он пролетает мимо, но в следующий момент я ощущаю холодное лезвие, которое почти касается моего глаза. Быстро и метко, нож оставляет порез на моей щеке, и я чувствую, как кровь струится, но я не могу остановиться. Это ещё не конец.

Лена снова делает попытку вытащить нож, но теперь её движения замедлены. Я использую этот момент. В этот раз я не бью, я захватываю её руку, ту самую, с которой она тянет нож. Мой захват сильнее, чем она могла ожидать, и в её взгляде читается замешательство — она не понимает, как всё так быстро изменилось.

Хруст, её рука была сломана.

После этого я наваливаюсь на неё всей своей силой, не давая ей времени на реакцию. Мои руки сжимаются вокруг её живота, и, несмотря на её слабость, я чувствую, как её тело сопротивляется. Но это неважно. Моя решимость сильнее её боли.

Я выношу её, как тяжёлую ношу, по узкому проходу автобуса. Лена слабо пытается вырваться, но её движения уже не столь уверенные. Одна её рука, ещё способная двигаться, обвивает меня, цепляется за мою спину, её когти проходят сквозь одежду, отдаваясь жгучей болью. Я не позволяю себе даже взглянуть на её лицо — мне нужно просто довести это до конца.

Лена не сдаётся. Её глаза всё ещё полны ярости, и даже несмотря на сломанную руку, она пытается заставить меня почувствовать её боль. Её дыхание становится прерывистым, но её другие силы всё ещё не угасли. Она сжимает меня, используя последнюю возможность.

Мгновение, и Лена летит вниз головой. Её тело резко и безжизненно обрушивается на холодный металлический пол автобуса. Хруст — и она застывает, её тело обмякло, не подавая признаков жизни. Я стою рядом, ощущая тяжесть каждого моего дыхания, но не позволяя себе ни расслабиться, ни повернуться к ней.

Она больше не сопротивляется. Всё, что осталось, — это её иссушённый взгляд, в котором теперь не было ни ярости, ни боли, а только пустота. Тишина оглушала, её агония исчезла, оставив лишь эхо сожжённого взгляда.

Я ощущаю, как всё внутри меня на мгновение остывает. Я не знал, чего ожидать, но я не мог позволить себе сожалеть.

Вытаскиваю нож из спинки кресла, после чего выхожу из автобуса.