Глаза стали тяжёлыми, веки опустились сами собой.

Так я и уснул.

Кто бы мог знать, что это был последний раз, когда я видел свой настоящий мир…

Таким незамысловатым образом я оказался в лагере "Совёнок".

В первые минуты после пробуждения мне казалось, что это какой-то странный сон или, что ещё хуже, галлюцинация. Я не мог понять, как оказался здесь, что вообще происходит и каким образом это возможно. Даже мелькнула мысль, что, может, со мной что-то не так, что моя голова попросту не выдержала одиночества, и я начал сходить с ума.

Но со временем пришло осознание: это было реально.

Я действительно переместился во времена СССР. Яркое летнее солнце слепило глаза, в воздухе витал запах хвои, а вокруг сновали пионеры в белых рубашках и красных галстуках. Совсем недавно я был в холодном зимнем городе, а теперь стоял посреди лагеря, где стояла жара и не было ни единого признака цивилизации, к которой я привык.

Как будто этого было мало, я ещё и помолодел на пару лет.

И вот что самое странное — спустя некоторое время я понял, что никто из местных не считает меня чужим. Для всех я просто очередной пионер, который приехал в "Совёнок" на смену. Вопросов ко мне никто не задавал, а если я сам пытался выяснить хоть что-то — ответов не было.

Вскоре я познакомился с местными. Они вели себя вполне обычно: кто-то был дружелюбным, кто-то замкнутым, кто-то чересчур наглым. Потом я встретил вожатую, Ольгу Дмитриевну, которая тут же взяла меня под своё крыло. Она следила за порядком в лагере и всеми силами пыталась заставить меня работать, а я, в свою очередь, делал всё возможное, чтобы избежать её внимательного взгляда и очередных поручений.

Дни проходили за днями.

Постепенно я привык к лагерному распорядку. В процессе я сблизился со Славей, самой доброй и заботливой девочкой среди пионеров. Именно с ней я провёл свою первую смену…

К сожалению, время в этом месте — нечто далёкое от привычного. Здесь оно не течёт по линейному пути, а скорее петляет, зацикливается, раз за разом возвращаясь в одну и ту же точку. Впрочем, дело не только во времени — весь этот лагерь не мог считаться обычным местом.

Вначале я даже не замечал подвоха. Обычная смена, новые знакомства, привычный распорядок дня. Я проводил время с разными пионерками, беседовал, помогал, конфликтовал, пытался что-то понять… а потом неделя заканчивалась, и я снова оказывался в самом её начале.

Сначала мне казалось, что это просто дежавю.

Но в какой-то момент истина ударила по мне с такой силой, что я едва не потерял рассудок. Внезапно, словно в каком-то научно-фантастическом романе, вся накопленная информация о прошлых сменах обрушилась мне в голову. Все воспоминания, все принятые решения, все разговоры, что я вёл с местными… Всё это всплыло перед глазами в один миг.

Я впал в отчаяние.

Этот мир оказался замкнутой тюрьмой, лабиринтом без выхода. Всё, что бы я ни делал, не имело смысла, потому что рано или поздно всё возвращалось на круги своя.

Лена, Славя, Алиса…

Я проводил с ними время, узнавал их, становился для них другом — а затем новый цикл всё обнулял. Они больше не помнили меня. Их тёплые улыбки, их доверие, моменты, которыми я дорожил… всё это обращалось в ничто.

Но со временем я всё же смог взять себя в руки.

Да, было тяжело. Да, было больно. Но если этот мир и вправду тюрьма — беспощадная, бесконечная, лишённая смысла — то я должен найти способ выбраться.

Так я и оказался здесь.

Сидя напротив памятника неизвестному деятелю старой эпохи, я размышлял. Человек, увековеченный в камне, казалось, скрывал в себе тайну, разгадать которую никто в этом лагере не мог.

Генда.

Просто монумент, статуя, безмолвно взирающая на лагерь.

Я пытался узнать, кем он был, но все мои попытки оказались бессмысленны. Обитатели лагеря — кем бы они ни были — не могли дать мне ответов. Они напоминали болванчиков, запрограммированных на определённые реакции и слова. Как бы ни хотелось думать иначе, реальность оставалась именно такой.

Задав простой вопрос — "Какой сейчас год?", "Где мы?", "Как далеко до райцентра?" — я неизменно натыкался на стену непонимания.

Они начинали мяться, нервно отшучивались, некоторые и вовсе крутили пальцем у виска, а затем либо старались перевести разговор в другую тему, либо попросту уходили.

Всё это только подтверждало мои подозрения:

Этот лагерь — не просто место.

Он — чей-то тщательно продуманный эксперимент.

Мои размышления прервал звук горна, возвестившего об обеде.

Я встал, стряхнул с себя пыль и направился в столовую.

Внутри уже царила привычная суета. Пионеры с разными цветами волос бегали между столами, переговаривались, смеялись. Странная деталь, которую я заметил только спустя несколько циклов. Кто вообще видел пионерский лагерь, где у детей такие необычные черты?

Но теперь это была всего лишь одна из множества мелочей, которые давно перестали меня удивлять.

Заняв место за столом, я лениво ковырял вилкой в тарелке. Еда здесь всегда одинаковая. Не сказать, что вкусная, но, к счастью, и не отвратительная.

Я машинально скользил взглядом по лицам пионеров. Они выглядели счастливыми, беззаботными, словно для них каждый день был праздником.

Но я знал, что за этим весельем скрывается нечто большее.

Что именно?

Вот в этом-то и был вопрос.

После обеда я покинул столовую и направился в лес.

Здесь мне всегда было спокойно.

Густые кроны отбрасывали тень, скрывая меня от палящего солнца, а деревья, высокие и молчаливые, казалось, наблюдали за мной своими вековыми взглядами.

Я нашёл знакомый пень, сел на него, достал из кармана помятую пачку сигарет и закурил.

Вдох.

Выдох.

Сигаретный дым закружился в воздухе, неспешно растворяясь среди ветвей.

Как и мои мысли.

— Шестнадцать смен, — пробормотал я, глядя перед собой. — И всё без толку.

Я сидел на пне в глубине леса, покачивая в руках едва тлеющий окурок, и пытался собрать в голове все события, которые пережил за это время. Шестнадцать циклов. Шестнадцать раз я проходил через одни и те же дни, знакомился с одними и теми же людьми, делал схожие выборы — и снова оказывался в самом начале.

Я пытался анализировать свои действия, разбирал по кусочкам каждую смену, надеясь найти хоть какую-то зацепку, но процесс шёл медленно, мучительно. Я знал слишком мало.

Слишком мало о лагере.

Слишком мало о тех, кто его населяет.

Слишком мало о самой природе этого кошмара.

Но, несмотря на туман в голове, я начинал осознавать две важные вещи.

Во-первых, пионеры оставались неизменными. Они словно существовали в рамках чётко прописанного сценария, где каждый их поступок был предопределён. Они не помнили ничего из прошлых циклов, а их поведение не менялось, как бы я ни пытался на них повлиять. Будто куклы, застывшие в вечной пьесе, где каждое движение, каждая реплика давно известны и не подлежат изменениям.

Во-вторых, я застрял.

И, судя по всему, надолго.

— Хватит, — прошептал я себе под нос, бросая окурок и затирая его в землю носком ботинка. — Эти пустые размышления ни к чему не приведут.

Я мог сидеть здесь бесконечно, терзаясь вопросами, но что это изменит? Пока я ничего не делаю, время продолжает идти… Точнее, не идти, а зацикливаться, вновь и вновь возвращая меня к самому началу.

Нужно искать выход.

Если, конечно, я не хочу остаться здесь навсегда.

Я поднялся с пня, стряхнул с себя пыль и направился обратно в лагерь.

В этот раз всё будет иначе.

Никаких праздных дней, никаких попыток слиться с общим потоком и просто жить очередную смену. Я буду изучать лагерь. Во всех деталях. Буду искать ответы, разбирать этот мир по кусочкам, наблюдать, сравнивать, запоминать. Я узнаю, что скрывается за этими бесконечными улыбками, за этими безупречно вылизанными тропинками, за этим непроницаемым обликом пионерского рая.