– Знаешь, я не буду извиняться… Мне не о чем жалеть, а ты слишком легко от нее отказался.
Легко… Во мне тогда бушевала неимоверная злость, и ни о какой легкости не может идти и речи! Но он не поймет. Точно не сможет поставить себя на мое место, когда прожил довольно насыщенные годы в обществе девушки и общего с ней ребенка.
– А ты… Стоила она того? – получается как-то сипло, но сейчас на это плевать. Его слова окажутся без ответа, и он об этом знает, но все равно поджимает недовольно губы, поглаживая ребенка по голове. – Привет, малышка.
Она улыбается, доверчиво протягивает ладошку для рукопожатия и, ощутив мое прикосновение, тут же прячется в шее своего отца, подрыгивая маленькими ножками, смущаясь. Не думал, что смогу когда-то увидеть такую улыбку на лице Славика. Неописуемо нежную, которую сможет понять только его дочь и никто другой.
– Ради нее стоила…
Наш разговор и разговором-то назвать не получается. Все скомкано, неловко и довольно неприятно. Хотел бы я встретиться так еще хотя бы раз? Не думаю. Смогу ли я простить им все то, что когда-то было? Не знаю и не могу ответить на этот вопрос сейчас. Но камень, что так долго был на душе и давил своей канатной веревкой, определенно сбавил в весе, дав глотнуть свежего воздуха.
Если бы это когда-то не произошло, я бы не встретил Леру и не изменил свое мнение, лишь раз взглянув в ее хитрые хамелеоны. Не заметил бы в толпе двигающихся в танце тел одну изящную фигурку, достающую мне макушкой лишь до плеча. Я бы никогда не познал вкус ее губ, не услышал заливистый легкий смех, от которого теплеет на душе. Я бы никогда не обрел ту, которая сможет поддержать в любую минуту, а после вдобавок накостыляет. С этой любовью уже ничего не сделать…
– Сашенька! Иди, помоги мне, – прокричала старушка из кухни, куда я и направился в следующую секунду.
Эта женщина – сплошной неугомонный ребенок, требующий к себе внимания больше, чем ее дочь. Слушаться не хочет, всех посылает, а потом плачет, что ее все обижают. У нее давление, больные суставы, а она картошку в огороде весной сажает в плюс тридцать и потом же осенью заставляет копать! Жизнь ее уж точно ничему не учит.
Стоило только подойти к порогу кухни, как я тут же застыл, застав не по годам влюбленную пару за любезной беседой. Дед, сидящий возле открытой форточки, дымит, как паровоз, что-то весело рассказывая жене, а Евдокия Максимовна, запрыгивая на табуретку, стоит возле самого дальнего шкафа и достает какие-то пустые банки, отвечая ему в той же манере.
– Ба, ты чего? Я сам сейчас залезу…
– Бесполезно, я ей уже говорил, – обреченно отзывается Винцентий Иванович, делая очередную затяжку.
Ну что за женщина! Совсем себя не бережет, так еще и мои последние нервные клетки уничтожает. Точь-в-точь как своя дочь.
– Нельзя, нельзя… Тьфу на вас! Заладили… Я что, безрукая? Сама справлюсь, а ты вон лучше банки на улицу отнеси, чтобы не мешались.
В этой семье все женщины такие. Сильные и независимые… Еще и Солнцева прекрасно вписывается в эту картину. Их же теперь будет трое. С ума сойти! Теперь ТРИ женщины в нашей семье не будут давать мне покоя. Обещаю, я тогда как дед дымить начну и вместо парочки сигарет в день будет уходить несколько пачек.
На дворе глубокая ночь, все празднования окончены, блюда съедены, а сытые гости уложены спать. Осталось только разгрести образовавшийся кавардак, и можно будет к ним присоединиться. Жаль, трезвонящий в кармане телефон так не считает. Стоило только отнести к порогу пустую трехлитровую банку, как от понимания, кто именно звонит в столь поздний час, аж в груди затрепетало, а кончики пальцев закололо от желания скорее оказаться рядом с этой девчонкой.
Я ей, значит, миллион раз звонил, старался узнать, что случилось и почему она внезапно прекратила выходить на связь, а теперь сама звонит? И что с ней делать…
Я не видел ее всего несколько десятков часов, а она кажется такой далекой и недосягаемой… Как же я соскучился по этим родным мягким чертам. По этой нежной молочной коже, что кажется фарфоровой и невероятно мягкой на ощупь. По этим ярким бирюзовым глазам, которые сонно взирают на меня по ту сторону экрана ранним утром и вечером.
– Привет, Солнце! Как дела? – прошептал, усаживаясь на выставленную на веранду кровать. Так сказать, для лучшего сна на свежем воздухе.
– Приве-е-ет… Ик! Все просто прекрасно-о-о…
Стоит ли начинать беспокоиться, когда на фоне голосит Егорова, проклиная всех особей мужского пола, желая всем их стручкам отсохнуть? Да тут не за Лерку переживать нужно, а за соседей, что сейчас, скорее всего, сходят с ума от их чудной компании.
– И что за повод? – со всей серьезностью заявил я, отставляя телефон на тумбу, ставя на громкую связь, и облокотился спиной о стену, устало прикрывая глаза.
Она молчит. Уверен, улыбается, упираясь локтями в стол, и продолжает помалкивать, просверливая в телефоне взглядом дыру. Возможно, девушка нежно водит пальцем по экрану, разглядывая мою фотографию на иконке контакта, которую сделала исподтишка, думая, что не замечу, и, кажется, даже здесь я чувствую ее прикосновения к своей коже.
– Саш, я люблю тебя…
Признание на пьяную голову – это не то, чего я ожидал, но каждый раз приятно, что и ответить нечего. Сейчас я даже ругать ее не смогу, поэтому просто желаю спокойной ночи и отключаюсь, заваливаясь на подушку, решив, что мой ночлег сегодня будет практически на улице.
Она так и не объяснила причину, по которой напилась до звездочек перед глазами, но я впервые вижу ее такой. Открытая, честная и не скрывающая своих желаний. Я каждый раз узнаю что-то новое в ней, и мне безумно нравится каждая из ее сторон. Даже реакция на кружевной трофей, выхваченный из ее шкафа, что до сих пор хранится в кармане моей дорожной сумки.
Интересно, она убьет меня при встрече или просто покалечит за забранную вещь? Может, пригрозит? Но тогда я обязательно ее остановлю. Не дам даже усидеть на месте, распаляя и захватывая в плен.
* * *
Добраться сюда оказалось не так сложно, как грозил Козлов. По его словам, это место находится за горами и туманами, куда еще не ступала нога человека и все в таком духе. А на деле всего несколько сотен метров от автобусной остановки и пара шагов от забора до расположившихся на берегу палаток и горящего костра неподалеку от деревянных хижин.
Ребят много. Их голоса перекрывают играющую по радио через колонки музыку. Отовсюду слышен задорный смех, испуганные вопли и ясный крик Ленки на Козлова, сделавшего лишнее телодвижение в ее сторону. Их видно среди толпы. Улыбаются, носятся друг от друга, наслаждаясь выходными, устроенными университетом. А еще видно причину их очередной ссоры, что ярко красуется песчаным пятном на темных штанах, обтягивающих ягодицы подруги.
Когда-нибудь Ромка получит от нее гораздо больше, чем простой пинок.
Ребята с потока приветливо кивают, протягивают руки для рукопожатий и довольным свистом зазывают к костру, предлагая перекусить до начала ночной активности. Вероника, кричащая мне вчера по телефону не мало нелестных слов, размахивает ладонями и стучит ими по лежащему на земле бревну, служащему своеобразной лавкой. Рядом на покрывале сидит знакомая рыжая макушка. Девушка обвивает руками плечо своего парня, радостно смеется, хлопая его по спине, а он в ответ лишь проводит по ней взглядом, словно оглаживая невидимыми прикосновениями.
Как же это знакомо. Совсем недавно я делал точно так же всю ночь рассматривая спящую девушку у себя в кровати. Оглаживал кончиками пальцев оголенную кожу на плечах. Задевал ключицы, замечая, как внезапно ее дыхание становится прерывистым. Так много всего хотелось сделать за раз. Прикоснуться губами к губам, ловя одно дыхание на двоих. Прижать к себе до едва слышного хруста позвонков. Ощутить принадлежность к другому человеку и принять ее.
Нужно сделать это сейчас. Когда живот сводит от непреодолимого желания выполнить хоть один пункт из этого списка. Когда безумно хочется еще быстрее найти в толпе знакомую фигурку, чтобы хотя бы пару минут понаблюдать издалека. Увидеть, как она общается с друзьями, как улыбается и смеется, прикрывая глаза.
