Нервно постукивая колпачком шариковой ручки по ламинату, я все же смущенно взглянула на него из-под опущенных ресниц и тихо пролепетала:

– Все плохо. Прям очень…

Он не поверил мне на слово, и это была его самая главная ошибка за вечер. Как бы он не старался вытянуть из меня хоть что-то помимо базовых «привет», «пока», «спасибо», у него ничего не вышло.

Кажется, все намного хуже, чем «очень плохо».

Как же так? Почему ему вообще нужно задавать мне все эти никому не нужные вопросы? Почему он просто не мог меня пожалеть и сделать все за нас двоих? Я бы ему в лучших традициях потом шоколадку купила или кофеек…

Как теперь мне ему в глаза смотреть? Одно дело Ирина Ивановна со своим скучающим взглядом и вселенским пониманием, а другое – симпатичный парень, из-за которого я весь день словно киплю в бурлящем котле и умираю от внутреннего жара!

– Поня-я-ятно, – выдавил он из себя, задумчиво потирая подбородок большим и указательным пальцем правой руки, укладывая ее на локоть и упирая в согнутое колено. – Придется сначала стряпать презентацию и между этим подтягивать твой совершенно неописуемо… – Неужели он меня похвалит? Даже его голубые глаза блестят и кажутся как никогда яркими в свете тусклых лампочек на люстре. Неужели он способен на нормальную поддержку? – …невыносимое познание другого языка. Надеюсь, за неделю у тебя будут хоть какие-то продвижения вверх, а не вниз…

Значит, «невыносимое»? Продвижение «вверх», а не «вниз»? Да я ему сейчас такой низ покажу, что обыкновенное дно раем покажется!

Схватив с кровати маленькую плюшевую игрушку, я засадила негодяю и обидчику маленькими черными стеклянными глазками-бусинками прямо по лбу. Меня даже не остановили дикий ор и просьбы прекратить. Он сам разбудил этого зверя, весь день меня доводил и продолжал мельтешить перед глазами, когда я всеми силами старалась о нем не думать. Пусть теперь получает сполна.

– Эй! Ты чего дерешься? – Саша вопит, строя из себя самого обиженного в мире человека, и растягивает губы в белозубой улыбке. – Хочешь лишить жизни своего единственного помощника?

Да! Именно этого я и хочу! Если мое спокойствие будет стоить всего одной жизни, то я сделаю все, чтобы облегчить себе существование.

Он не дает мне даже замахнуться. Хватает за руки, смеется и отшвыривает плюшевого медведя в сторону, укладывая меня спиной на мягкий ворс ковра. Проходится самыми кончиками пальцев по ребрам, щекоча до икоты и не останавливаясь в виде отмщения, пока из глаз не брызжут слезы, а щеки не начинают болеть от долгой улыбки.

Как он это делает? Я ведь ненавижу его всей душой, но каждый раз хочу внимательно разглядеть каждую морщинку на лице напротив. Хочу рассмотреть все темные крапинки голубой радужки возле черного зрачка, каждую ямочку на коже и небольшие трещинки на губах. Он всем своим видом манит, заставляет хотеть смотреть на него больше, но стоит только перед глазами промелькнуть паре картинок случившегося недавно, как по всей его красоте хочется проехаться катком, чтобы стереть улыбку с лица навечно.

– Солнцева, когда у тебя в последний раз кто-то был? – шепчет, тут же прекращая свои пытки, но не прерывая невыносимо долгий зрительный контакт.

Он самый непроходимый глупец и извращенец из всех, кого я когда-либо встречала. Как он вообще смеет спрашивать такое у меня? Неужели не боится последствий, которые с ним могут произойти, расскажи я брату о происходящем?

– Я… я… – голос дрожит и ломается. Я не могу произнести и слова, находясь в том самом пограничном состоянии, на грани шока и отвращения.

Была б моя воля, я бы больше никогда его не увидела. Лучше с сопливым Петькой заниматься, чем с ним! Тот хотя бы постоянно в пол пялиться и глаза лишний раз поднять боится, не то что сказать что-то…

– Солнце, – раздается звонкое возле внезапно распахнутой двери в комнату, – а у тебя нет… – брат застывает в уличной одежде в дверном проеме, держа в руках толстенную кипу бумаг, и свободной ладонью тут же прикрывает глаза, растопыривая пальчики для «лучшего» обзора. – Извините!

Парень исчез так же быстро, как и появился, вновь оставляя меня наедине с самым настоящим невыносимым искусителем. Глаза напротив расширяются до размера мячика из настольного тенниса, губы смешно приоткрываются, а настойчивые прикосновения тут же исчезают, будто их и не было минуту назад.

Собрав все свои силы в кулак, я со всего маху откинула от себя тяжелую тушку и уселась обратно на пятую точку, нервно приглаживая взлохмаченные пряди на затылке, выбившиеся из высокого хвостика, совершенно не обращая внимания на бухтящего себе под нос и стонущего паренька, обиженно потирающего ушибленный локоть.

– Что ж у тебя за привычка меня избивать? – тянет обиженно и, чуть прищурившись, вглядывается куда-то в область моего лица.

Интересно, что он там пытается разглядеть? Лихорадочно работающее серое вещество, которого, судя по происходящему, в моей несчастной черепушке осталось мало? Или его самого заклинило, что даже моргнуть пару раз невмоготу? Бедняжка…

– Это не у меня, а у тебя дурацкое желание как можно чаще ставить меня в неловкое положение! – шепчу злобно, бросая косые взгляды на закрытую дверь, за которой раздаются шаркающие в разные стороны шаги и тихий бубнеж. – Как мне прикажешь теперь брату все объяснять? Он же после этого, – обвела руками пространство возле нас над злополучным ковром, чтоб его, – мне не поверит!

Нет, даже думать не хочу, что меня ждет за пределами собственной комнаты. Смертная казнь, расстрел, гильотина… Зная старшего братца – все и сразу. Уже представляю, как яростно он будет гундеть:

– Это ж надо додуматься, незнакомого мужика в дом притащить, когда там, кроме засохшей корочки хлеба, покрытой всеми видами плесени, никого не наблюдается…

Да он же мне мозги промоет с мылом, еще и высушить феном не забудет! Нет, пропала моя невинная душенька, и никто мне в спасении не поможет. Даже подруга, и та, несмотря на всю свою неприязнь к своему «бывшему», будет согласна с каждым вылетевшим из его рта словом и оскорблением. А я даже обидеться на нее не смогу, потому что прекрасно осознаю, как это было с моей стороны опрометчиво.

– Зайцев… – рычу, подрываясь на ноги и меряя шагами пятиметровую стену возле шкафа. – Я тебя когда-нибудь придушу!

Всего лишь одно неловкое касание плечом хлипкой дверцы шкафа и, кажется, вся жизнь пронеслась перед глазами, стоило огромной куче белья свалиться мне на голову и пол. Рваные джинсы, пара блузок, свитер, домашние шорты и майки… Но с этим еще можно было бы смириться, за обычными вещами не скрывается совершенно ничего постыдного, а вот цветное кружевное белье, которое я по собственной глупости не спрятала в одну из глубоких тумбочек, заставило сердце замереть.

Позади слышится громкое веселое хрюканье, за которое я готова этого парня в очередной раз прибить. По его вине я опозорилась. Именно из-за него я попала в это неловкое положение, смахивая с головы белый бюстгалтер. И только он виноват в том, что сейчас я сижу на полу и чуть ли не рыдаю из-за того, что в порыве злости зацепилась маленьким мизинчиком на ноге за дверь!

А если сломала? Что, если я сниму носок и увижу там огромную синюю шишку? Как вообще можно носить гипс на этом недоростке?! Мне же тогда всю ногу бинтовать придется…

– Хватит ржать! Ты ничего не видел, – грозно пробубнила я, издали тыча пальцем ему в грудь, но против его смеха все мои действия оказались совершенно бесполезными.

Ему искренне весело. Это видно по растянутым чуть ли не до ушей губам, по удивленно раскрытым глазам со скапливающейся влагой на нижних веках, по безудержному смеху, от которого он заваливается на бок, обхватывая свой живот руками, и продолжает травмировать мою нервную систему.

Решив никак не реагировать на его откровенные насмешки, я развернулась спиной к развалившейся на ковре тушке и принялась с особым остервенением закидывать свои вещички на самую верхнюю полку. Что ж поделать, если Бог роста не дал! Это просторное пространство единственное не завалено кучей пожитков, которые я в силу своих возможностей оставляю на первой и второй полочках.