Машина стала посреди двора, на самом виду. На самом народе, который уже тянулся в столовую. Потапов все сидел.

— Приехали! Александр Александрович!

И Потапов очнулся. Отставить настроения! Вышел из машины, улыбнулся — в общем, никому и в то же время всем — своему институту. Затем он наклонился в раскрытое окошко к Ивану Григорьевичу, словно давал какие-то распоряжения. На самом деле он всего лишь сказал:

— Спасибо большое, Григорьич. Отлично доехали.

А Григорьич, возможно включенный в игру самим Лужком, эдак значительно наклонил голову: мол, вас понял, будет исполнено!

Он пошел совершенно уверенной походкой. С ним здоровались, ему уступали дорогу. Ему, наверное, оборачивались вслед… Нет. Без всяких «наверное» — ему оборачивались вслед! Все знали, что он запорол испытания. Да, он их запорол. И отправлен был в отпуск, в ссылку. И кое-что (большой привет от Ленули!) просочилось об Олеге. И даже, видимо, кое-что об Элке…

«Как человек грохнулся, с какого пьедестала!» Это доброхоты говорили злорадные, которые всегда существовали на белом свете, во все времена и во всех учреждениях.

Но теперь, выходит, что-то странное произошло! Вот он явился такой загадочно-уверенный… Ну допустим, половина — это наигранное, допустим. А вторая половина? И потом эта всему институту известная «Волга»…

Но больше, конечно, было тех, кто здоровался с ним от чистого сердца. Потому что его любили, Потапова: мужик толковый, честный. Хотя он и не был так называемым добряком. Но тот, кто поумнее, наверное, понимал, что на его должности добрым быть невозможно. Когда раз за разом решаешь судьбы миллионов рублей и тысяч людей, в такой ситуации точность — вот твоя высшая доброта.

Ленуля встретила его лучезарной улыбкой, Ленуля одна из тех, кто действительно был ему рад. Они расцеловались.

— У себя? — спросил Потапов.

— Прежде чем войти в кабинет директора, постучите плиткой шоколада по столу секретарши!

Это была чистой воды шестнадцатая полоса «Литературки». Но Потапов рассмеялся со всей возможной чистосердечностью. Вот и его моральная шоколадка. Лена осталась довольна.

И потом наконец произошла главная встреча! Потапов остановился у длинного стола, за которым в положенные часы рассаживались члены директората. А Луговой сидел за своим столом, в своем тронном кресле. Прошла секунда, две, три. Они как бы рассматривали друг друга. Затем Луговой поднялся. И стало заметно, что он еще малость погрузнел и седины поприбавилось. И даже сквозь санаторский загар было видно, что выглядит он не сказать, что блестяще.

Неожиданно эту самую фразу вслух произнес именно Луговой. Он пошел к Потапову, как обычно несколько по-утиному переваливаясь, сказал:

— Что-то выглядишь ты не блестяще…

— Так ведь… — Потапов развел руками, — ковырялся.

— Ладно, сойдешь и так. Здорово! — Они обнялись. — Ну давай рассказывай. — Они сидели за директорским столом не друг против друга, а рядом, как любил Луговой. — Да ты чего это? Кури! Я пока еще на инвалидность не собираюсь.

— Бросил я…

— Вот как! — Луговой удивленно мотнул головой. — А я смотрю, чего-то от тебя табаком не пахнет… — Он нахмурил лоб. — Ну а я тоже, естественно, бросил… Естественно… И надолго ты решил бросить?

Потапов пожал плечами.

— А я, наверно, навсегда… Поработать еще хочу, понимаешь?

Потапов не знал, что тут ответить, лишь махнул рукой, мол, будет тебе…

— Да нет, я… все в норме… Тут я с одним человеком лежал. Так он говорит, что инфаркт не болезнь, а факт биографии. А у меня это уже второй… факт… Ну все, все! Сейчас пойдем обедать. Надеюсь, ты голодный?

Потапов в ответ неопределенно дернул плечом.

— Надо, понял? Это надо! Надо, чтобы ты был голодный. Надо, чтоб пришли, порубали, пошутили. — И добавил уже мягче: — Ну ты все сам понимаешь.

Потапов кивнул.

— Теперь так, — продолжал Генеральный, — на комиссии помалкивай. Только заключительное слово. Придумал, что говорить?

— Ну, в общем…

— Надо, чтоб знал!

— Да я знаю! — И в эту секунду он окончательно решил, о чем будет говорить. И в эту же секунду ни с того ни с сего Валино письмо встало перед глазами. И до того грустно сделалось Потапову! Не замечая себя, он опустил голову, закусил губу.

— Ну хватит, ладно. — Луговой положил ему руку на плечо. — Знаю, что знаешь, и знаю, что скажешь как надо. Пощады от них, конечно, за просто так не жди. Но и они пусть на наш летальный исход не надеются. Согласен?

Потапов кивнул.

— Тогда пошли обедать. — Луговой встал. — Так… погоди-ка. Больше нам поговорить один на один не придется. Так что говори сейчас… Нечего? Так-так-так! И поговорить тебе с начальством не о чем! — Он улыбнулся.

В два часа началось. Ровно в два, без единой минуты опоздания, как это было заведено в системе их министерства. Коротко поторговались, кому где сесть, и Краев, председатель, сел в Сережино кресло. А Луговой на стуле у окна, там он сидел как раз в тот день, когда у него случился инфаркт. Потапов встретился с ним глазами, и Луговой громко сказал:

— Иди сюда, Сан Саныч. Местечко есть.

На самом-то деле «местечек» было полным-полно.

— Ну что ж, начнем, товарищи, — сказал Краев и посмотрел на Лугового. Тот кивнул. Это все было, конечно, из ряда вон — и то, что заседали у них в институте, и то, что при слове «начнем» председатель посмотрел на Лугового. Это все говорило об одном — об огромном Сережином авторитете.

Кроме членов комиссии здесь присутствовали наиболее влиятельные люди из их директората: Коняев, главный инженер, секретарь парткома Стаханов, еще кое-кто. И конечно, Олег. Он сидел в самом конце директорского стола, прямо напротив Краева. Этим как бы подчеркивалась некая значительность его положения. Быстро, в несколько ходов он изучил собрание. Увидел Потапова рядом с Луговым. Но никак не отреагировал, лишь задержался взглядом на полсекунды дольше. Еле заметно кивнул Потапову. На лице его было скорее всего равнодушие и чуть-чуть сожаления. Ему теперь было все равно, утопят Потапова или нет. Выгоды здесь Олег не имел ни в ту, ни в другую сторону. Он проиграл свою игру в тот момент, когда не стал и. о. Генерального. Ну а все остальное уже не имело для него значения.

Кто тут еще присутствовал из знаменитых личностей? Порохов, который теперь, конечно, выдвинулся, побыв на месте Лугового, Панов Николай Николаевич, Генеральный конторы по выхлопным трубам, ПЗ, уверенный и спокойный… как танк. Кстати, единственный среди всех, кто поздоровался с Потаповым за руку. Остальные считали это для себя неудобным, что ли. Впрочем, Панов весьма дружески подмигнул ему… когда увидел, что Потапов сидит рядом с Луговым. Был тут и сам Петр Григорьевич Сомов. Даже председатель комиссии Краев был у него в подчинении — не шутка! Краев — молодой, подающий надежды… службист. Говорят, вроде талантливый был. А теперь — черт его разберет! На министерских хлебах, на этих бумажках и циркулярах, когда к науке ты имеешь отношение только руководящее…

С ним рядом сидел Илюша Белов, зам. И еще Потапов заметил молодого инженера, совсем парнишку. Подумал: раз сюда взяли, значит, толковый. Или говорить умеет что положено.

— Позвольте мне зачитать заключение нашей комиссии. А затем прошу высказывать свое мнение, — сказал Краев суховато.

Далее он зачитал бумагу, составленную хорошим инженерно-литературным слогом. Собственно, не бумагу, а семь страниц машинописи, с которыми все присутствующие здесь были знакомы. Но таков уж существующий порядок: заключение должно быть обнародовано, что называется, официально. Это был в самом деле толковый документ и абсолютно объективный. Лишь в начале назывным порядком фигурировали фамилии Потапова, ПЗ и Лохова Евгения Ильича, и. о. директора Озерновского завода. Того самого Лохова, который представил все дело в невыгодном для Потапова и в выгодном для Олега свете. Теперь и ему досталось на орехи в золотых бумажках!