Часов около девяти вечера в кабинете Лугового зазвонил телефон. Элка, подумал Потапов. Прежде она имела такое обыкновение — гнать его телефонными звонками домой. Но тут же он сообразил, что это не может быть Элка. Ведь она не знала, что он сидит теперь здесь.

— Привет! — сказала Элка. — Ты что это у Лугового делаешь?

— Как что? В преферанс играю, — ответил Потапов.

— Саш, ты придешь вообще сегодня? Мне нужно с тобой поговорить!

Верно! Она ведь утром еще порывалась.

— Алик, извини. Через сорок минут буду.

— Ладно уж, — она смягчилась. — Не строй перед начальством примерного семьянина. Сереже Николаичу привет, — и положила трубку.

Напоследок он раскрыл папку с документацией испытаний. Тех самых… Впрочем, не нужна была ему и эта папка. Он помнил все, как говорится, наизусть — и по документам и по фактам.

Это было в конце марта. Они с ПЗ прилетели ранним утром и прямо с аэродрома поехали на завод. «Прибор» был прекрасен — могучий, удивительно красивый. В его приземистости, кубической угловатости, в каждой его линии чувствовался особый строгий разум, который, наверное, Потапов и называл про себя красотой. Он, в общем-то, хорошо представлял себе этот новый «прибор», когда читал описания, смотрел чертежи и эскизы. Но вживе, в натуральную величину, «прибор» оказался просто неотразим, ей-богу!

Да, он был всем хорош… Только почему-то без трубы.

Еще прежде чем Потапов успел высказать свое недоумение по этому поводу, он заметил, что над ним и ПЗ буквально вьются и роятся смежники — ребята из параллельной конторы, которые занимаются именно трубами. Дирижировал этим роением, между прочим, сам директор завода товарищ Ильин.

ПЗ, большущий дока по таким вопросам, сразу сказал:

— Ну-ка давайте смотреть документацию, товарищи! — И тотчас состроил каменное лицо.

Так оно и вышло. Труба документации не соответствовала!

Не будем говорить, что дело это обычное. Однако все ж скажем: дело это встречающееся… У предприятия-изготовителя не нашлось достаточной точности приборов, и попал в необходимый для трубы сплав еще некий компонент… А может, и не попал. Приборы этого просто не знали — они были недостаточно точны. Глуповаты для столь тонкой работы.

Естественно, предприятие-изготовитель делало такой сплав не без согласия заказчика — ребят из параллельной конторы.

Вы спросите: а зачем же они давали согласие?

С планом горели! Передавать заказ было уже некогда и некому. И тогда ребята из этой несчастливой параллельной конторы посчитали новый сплав, и вышло у них: не ухудшит гипотетическая примесь качество трубы!

Теперь трубачи жаждали испытаний. Потому что, если испытания не состоятся — по их вине! — тут, ясно, костей не соберешь. И у товарища Ильина был свой резон: план по испытаниям, квартальные, тринадцатая зарплата. Какой же ты будешь руководитель, если не дашь людям всего этого!

Такова оказалась раскладка сил. Трубачи божились, что они все перепроверили сто пятьдесят раз, и предлагали дружно вникнуть в их выкладки, чтоб убедиться. Ильин (который никакой, в общем-то, личной ответственности не нес) старался держаться объективистом. Но говорил при этом: я неоднократно проверял — должно работать.

Во всей этой компании если кого-то и гильотинировали бы в случае неудачи, так это Потапова и ПЗ. И потому ПЗ сразу и четко заявил:

— Я, товарищи, своего согласия на испытания не даю и не дам. Даже не будем зря ругаться. Утверждайте на эту трубу новую документацию — тогда пожалуйста!

Но утверждение новой документации — это время! Значит, дело стоит, план горит… План всего министерства! Ну и, конечно, горят застрельщики вышеозначенного мероприятия.

Все это понимал Потапов. И он жалел план, жалел ребят-трубачей, жалел и саму трубу, которая (если б действительно она прошла испытания) могла оказаться прямой кандидаткой на Государственную премию, поскольку при серийном выпуске упрощенная технология дала бы миллионные прибыли.

Вечером в номер к Потапову пришел трубач. Он был всего лет на пять старше Потапова, тоже зам своего Генерального. Так что они могли говорить друг с другом без всяких субординационных барьеров.

Трубач принес коньяк армянского разлива и папку с выкладками.

— Специально ребят гонял в командировку? — спросил Потапов, разглядывая этикетку с тремя звездочками.

— Да никогда в жизни! — закричал трубач. — У нас же в Ереване филиалец. Ну попросил, чтоб прислали. Знал ведь, что вас уламывать придется.

— Странный ты мужик, — Потапов усмехнулся. — Неужели правда думаешь, что этим можно кого-то уломать? — и он демонстративно отставил коньяк на окно.

— Да Сашенька! — весело закричал трубач, потому что почуял: лед тронулся. — Сашенька! Ты перестань мне, ради бога, лепить чернуху, то есть, говоря интеллигентно, шить дело! Коньяк коньяком, а работа работой. Давай-ка садись поближе. Я же еще днем видел, что ты наш человек!

— Имей в виду, — по возможности железно сказал Потапов, — я ничего не обещаю.

— Да я тебе сам обещаю! — закричал трубач. — Думаешь, мне охота в могилу идти? Я в этих расчетах уверен больше, чем в своей жене!

На том художественная часть была окончена, и они засели вкалывать. И просидели так часа три.

В поисках партнеров на пульку в номер к Потапову заглянул ПЗ. Посмотрел минут пятнадцать, как Потапов все более склоняется на сторону трубача, сказал:

— Ты, Александр Александрович, будто о двух головах…

— Точно, — кивнул трубач, — он у нас мужик что надо. Умный!

— Молодые вы, — вздохнул ПЗ, — не учили вас хорошим русским поговоркам… Который свою голову очень уж стремится под топор подставить, вот о том и говорят: «Ты, паря, будто о двух головах!»

— Ну, а про тебя какая поговорка существует? — запальчиво спросил трубач.

— Про меня?.. Бинтуй места возможных ранений! Вот так! — И ПЗ ушел.

Наутро Потапов позвонил Луговому.

— А ты в этом точно уверен? — спросил Генеральный. — Точно? Ну тогда смотри сам. Письменных распоряжений я тебе никаких дать не могу. И запретить тоже не запрещаю. Сам знаешь, эти испытания нам нужны позарез. В общем, сможешь, бери на себя. Либо голова в кустах, либо…

— …обойдусь без выговора, — досказал Потапов.

— Точно, — совершенно серьезно подтвердил Луговой. — Ну а в неофициальном плане скажу: конечно, в случае чего, можешь рассчитывать на мою поддержку.

— Договорились! — сказал Потапов. Он-то уж знал, что слово Лужка — гвоздь!

В тот же день Потапов подписал заключение о пригодности всей конструкции к испытанию. Тотчас вслед за этим ПЗ честь по чести написал рапорт о несоответствии фактических параметров трубы и документации на нее, а также о своем в этой связи отказе разрешить начало испытаний. И тогда Потапов воспользовался так называемым правом второй подписи. Проще говоря, расписался за ПЗ. Как представитель Генерального заказчика.

Испытания начались. Все были довольны, и ПЗ в том числе: ему-то «прибор» нужен был больше, чем кому бы то ни было! А ответственность теперь полностью лежала на Потапове… Ну, это переживем, думал он.

Испытания и в самом деле пошли успешней некуда. Потапов и трубач недельки через полторы укатили в Москву. Весь цикл был рассчитан больше чем на месяц. Но держать двух генеральных замов столько времени на испытаниях — это очень уж, извините, дорогое удовольствие. Они и уехали. И у ПЗ были свои дела. Тем более испытания шли действительно успешно.

Вот такая история…

Сорок минут прошли, прошли шестьдесят и семьдесят. Она ждала его, а он все не шел.

Грусть, обида и равнодушие странным образом смешались в ее душе. Она взяла было вязание и отложила, едва закончив один ряд.

Судя по всему, она была беременна. И не от Потапова! Она была беременна от человека, которого… которого она решила полюбить и полюбила.

Его звали Стас. Станислав Васильевич Соловьев. Он работал на Смоленской площади в высотном доме, который все москвичи всегда звали и зовут теперь Министерством иностранных дел. На самом деле кроме министерства там расположилось еще десятка полтора разных организаций, так или иначе связанных с заграницей. В одной из них и работал Стас — не очень крупным, но и не очень мелким чиновником.