Потапов отбросил карандаш, хлебнул остывшего чая… А прав был все-таки мудрый ПЗ. То есть он был совершенно не прав. Не в трубе и не в приборе дело. Так что его техническое чутье — липа. Но вот чутье на аварийные ситуации — это извините! Гений! И говорил ведь: не надо. А Потапов все-таки уперся.

И погорели испытания. Теперь-то ясно, что их можно было бы продолжать. Но поди это знай!.. Приостановлены. Больше чем на месяц. А это же убытки, убытки, план вверх тормашками.

Стоп, елки-палки! Срочно звонить. Чтоб хоть сегодняшний день отыграть! Он вскочил и тут же сел… Что ты доложишь и кому? Вот эти разрозненные хвосты и кусочки? Нет, милый, ты должен сесть и все как следует описать. А после уж докладывать. Он собрал свои бумаги, отправился наверх. Сколько здесь работы? Часа на три? А мы еще и поднажмем!

Оказалось, однако, что не на три, а на все шесть. И когда Потапов отвалился, полуживой, но весьма собою довольный, времени было уже половина восьмого… Ну и чему ты, парень, радуешься, говорил он себе благодушно, «мы сами копали могилу себе» — вот что ты сейчас делал, понятно?

Однако эта вполне справедливая мысль прозвучала для него совершенно не страшно. Главное, что Потапов теперь знал этот вопрос вдоль и поперек, мог лекции читать желающим… Ладно. Пора ехать. Звонить.

Он погнал Севкиного коня, пришпоривая и пришпоривая его. Велик послушно бежал, сам собою бренча на колдобинах звонком. Народ расступался перед ним беспрекословно. А еще бы, когда на тебя летит двухметровый детина — попробуй-ка не расступись!

Он затормозил у почты, выхватил из кармана свои листы. Почта просто оказалась на замке, а уличный автомат сломан.

Не раздумывая, Потапов снова вскочил на велосипед: в Москву или куда-то, но позвонить!

Вдруг некое короткое замыкание произошло в нем. Он бросил крутить педали. Велосипед побежал медленнее, все замедляясь. Тут ему под ноги лег небольшой уклончик. Велосипед окончательно пошел своим ходом… Больно ты здоровый, говорил себе Потапов, и больно ты импульсивный. Так не бывает. Здоровые мужики, они должны быть спокойными. Слыхал ты об этом? А иначе угодишь в лечебницу.

Ну куда ты кинулся? На улице вечер, ночь. В институте одни сторожа. А испытания под твое честное слово все равно не начнутся — это уж ты мне поверь!

Домой он вернулся пристыженный, присмиревший. Сел на террасе, включил транзистор, из которого сейчас же выскочили излишне бодрые ребята с радиостанции «Юность». Не меньше часа они мотыжили потаповский интеллект. После этого Потапов лег спать и спал всю ночь как убитый.

А действительно — кому же звонить?

Теперь, утром, когда к его услугам были и автомат и телефон на почте, он вдруг замучился сомнениями.

А в самом деле, кому? В контору — значит, Порохову. Новый Генеральный, может быть, мужик неплохой. Но знакомы они неблизко, совсем не так, чтобы по телефону можно было решать такие важные вопросы.

Значит, в министерство? Но там, в кругу административных ученых, еще более в цене был доклад, а лучше — докладная записка. Тут и за неделю не обернуться!

Неуверенно как-то, словно прося самого себя, Потапов подумал: Сереже бы Николаичу позвонить! А что, бывает ведь такое везение: может, Луговой именно сегодня на денек заехал из санатория домой — кардиологические, они все больше под Москвой. Потапов звонит, а Генеральный сам снимает трубку — ситуация в принципе реальная… Ну что ж, попытка не пытка, как говорил один инквизитор.

— Слушаю. (Голос женский… Это еще что такое?.. Из глубин памяти Потапов извлек некую сестру Лугового, которая живет, кажется, в Саратове… Стало быть, сестра. Что бы это значило?) Слушаю!..

— Нельзя ли поговорить с Сергеем Николаевичем?

— Он на службе.

Потом выжидательная пауза, потом короткие гудки. Потапов половил немножечко воздух, приходя в себя от радости…

Телефонистка, томная девушка с большими зелеными глазами, смотрела на него с некоторой надеждой на кокетство… Дает Лужок!.. Положил на блюдечко перед телефонисткой пятнадцать копеек и стал набирать институтский номер Лугового. Но почему-то не прямой.

— Ленуля! Привет. Потапов.

— Саша! — она была рада по-настоящему. И в то же время — вот же секретарская натура! — он уже не был ее начальником. Он был подчиненным ее начальника. Поэтому теперь и в помине не осталось никакого «вы» и никакого «Сан Саныч». — Куда же ты пропал на столько времени? Обещал звонить…

Этот поток надо было прервать. И Потапов вклинился довольно жестко:

— Луговой у себя?

— Да.

— Он давно на службе?

— Четвертый день.

— Соедини-ка меня с ним.

— Там у него вообще-то Порохов.

Потапов ничего не ответил.

— Ну хорошо. Сейчас постараюсь…

— Да, — сказал Луговой, — слушаю.

— Привет! — закричал Потапов, и телефонистка, которая с интересом слушала его разговор, вздрогнула. — Вы как себя чувствуете, Сергей Николаич? Дико рад вас слышать!

Так он продолжал некоторое время, пока не заметил наконец, что Луговой с ним довольно сдержан. Тогда и Потапов остановился. Как черная кошка по разговору их прошла пауза.

— Ну, чем занимаешься? — спросил Луговой весьма сухо.

— Чем занимаюсь?.. — Потапов не умел скрыть обиду. — Ковырялся — чем же еще!

Это было их студенческое слово. Хотя Луговой учился на несколько курсов старше Потапова, но слово существовало и при том и при другом. Оно значило то же, что в других человеческих компаниях значат слова: вкалывать, ломить, ишачить. Особенно его привечали в НСО, научном студенческом обществе. Теперь Потапов совершенно непроизвольно выпустил из дальней памяти это словцо.

— Ну и чего ж ты наковырял? — спросил Луговой уже несколько иным голосом.

— Все-то рассказывать будет долго, — ответил Потапов, продолжая быть в обиде. — Ну а самое на данную минуту важное: я узнал причину… неувязочки моей. Насчет «приборчика» и этой трубы… — Он оглянулся налево-направо, все пусто, а телефонистка явно не была иностранной разведчицей…

— Ну я понял, о чем ты, — прервал его Луговой. — И что за причина?

Сразу стало не до обид! Хотелось побыстрее растолковать то, что он нашел. А там посмотрим, останется ли еще у Лужка скепсис или весь испарится.

Его открытие (открытие своей вины), на одну отделку которого Потапов истратил чуть ли не целые сутки, разместилось в этом телефонном разговоре всего-навсего в двух-трех минутах интенсивного монолога. И вот, неожиданно исчерпавшись, Потапов замолчал.

— Ты уверен в том, что ты сказал? — спросил Луговой, и в голосе его Потапову послышался какой-то подвох. — Уверен?

— Ну… Не пойму чего-то… Конечно, уверен!

— А я тоже в этом уверен!.. — Луговой улыбался. — Ты опоздал, Саша. Уже получено заключение комиссии. Вывод тот же. Со вчерашнего дня испытания возобновлены. В среду комиссия докладывает результаты. У нас в конторе! — Тут Луговой сделал паузу, и Потапов догадался о ее значении: Лужок гордился собой — вот, мол, вернулся, и опять контора — центр мироздания.

— Понимаю вас, — сказал Потапов.

— Твоей судьбине, однако, не позавидуешь… Заезжай-ка, посоветуемся… Да и вообще пора тебе на работу, дружок.

Лишь секунду Потапов размышлял:

— Нет, Сергей Николаевич, не смогу, извини. Прямо на комиссию подскочу, ладно?

Луговой молчал. Было ясно, что совсем не одобрительно. Когда пауза слишком уж затянулась, он сказал глуховато:

— Не понял тебя.

— Ну… ковыряюсь тут… На час не могу отойти!

— Ты что там, эксперимент ставишь, что ли?

— Ну почти.

Генеральный опять замолчал. И Потапов понял, что Луговой испытывает те же чувства, которые он сам испытывал в первые дни знакомства с Севой, когда без конца ему казалось: ох загибает мальчик!

Неужели я так изменился за этот месяц? — подумал Потапов. Ничего себе, родной Лужок не узнает.

— Сколько у тебя отпуска осталось?

— Да вроде еще дней десять…

— Ну ладно, гляди сам. — И положил трубку.