— Здравствуйте, Александр Александрович! Звонит…

— Здравствуйте, Петр Григорьевич! Начальство пока еще узнаю.

Этим ответом Потапов, сам того почти не осознавая, пустил пробный шар: как они там?

— Вы получили письмо из Озерного, с завода? — тон весьма и весьма.

— Если к вам пришла копия, то куда-то должен прийти и оригинал.

— Давайте-ка оставим состязания в логике. Обстановка серьезная.

Да уж, подумал Потапов, коли ты вместо девяти пришел на работу в восемь пятьдесят пять — серьезнее не бывает. Этот самый Петр Григорьевич Сомов не был непосредственным куратором их института. Но все же почти член коллегии, замначальника… Был он из тех людей, кто свято исповедует принцип: кончил дело, гуляй смело. Акцентируя при этом именно вторую часть.

— Да, обстановка серьезная, Александр Александрович. И мне поручено возглавить группу, которая должна разобраться в создавшейся ситуации.

Потапов еще раз пересмотрел всю документацию, ушло на это минут сорок. Позвонил в партком Стаханову — тот заговорил с Потаповым довольно сухо, что бывало в те моменты, когда секретарь еще не решил, как ему поступить. Что ж, и Потапов ответил тем же… На разговор ушло минут пять.

Итого до выезда оставалось еще часа полтора. И понял Потапов, никакие сейчас руководящие дела не пойдут ему в ум. Он достал папку с материалами «Носа»… А когда очнулся, было уже двадцать минут двенадцатого. Лена входила в кабинет, говоря, что пора ехать и машина его ждет. Потапов набрал номер Стаханова, спросил бодро:

— Ну что, едем, Борис Парфеныч?

— Едем-едем, — несколько насмешливо ответил тот. Как видно, он уже разработал тактику… Хорошо, что Потапов не лез со своими соображениями. Стаханов до всего любит дойти сам, а уже после «посоветоваться с народом». И по голосу было слышно, что его позиция вовсе не антипотаповская!

Он первый спустился к машине, сел на переднее место. И теперь, Олежек, попробуй-ка по затылку угадать мое настроение.

Пропуская друг друга в двери, вышли Олег и Стаханов. Потапов пожал Стаханову руку, а Олегу кивнул, будто они сегодня уже виделись… Олег заметно волновался. И Стаханов волновался. Только у них было разное волнение. Стаханов волновался тяжеловесно, вроде как отец семейства перед экзаменом сынка. В Олеге же виден был азарт рискового игрока. Стаханов, который, естественно, знать ничего не знал, принял это за желание бороться и отстаивать. Он тихонько толкнул Олега в плечо:

— Ну так что будем делать?

— Разобраться надо… — это получилось у Олега не то чтобы злорадно, но как-то холодновато.

Стаханов, стреляный воробей, почуял что-то неладное. Наверное, он посмотрел на Олега, посмотрел на потаповский слишком напряженный затылок и слушающие уши. Однако ему не хотелось затевать при шофере лишних разговоров.

— Верно, Олег Петрович, — он сказал, — разобраться надо.

И так в молчании они доехали до самого министерства… Вот и все, Потапов. Пора держать ответ.

Собственно, он был совершенно готов к этому. И виноватым себя не считал! Испытания были необходимы — поэтому он их разрешил. При полной, конечно, уверенности в трубе.

Ладно… Вошли в кабинет. Поздоровались с Сомовым. И пока секретарь комиссии, инженер из сомовского подчинения, излагал известную всем суть дела, присутствующие потихоньку оглядывали друг друга. Через стол почти прямо напротив Потапова сидел ПЗ. Лицо у него было простое и чуть грубоватое. Он, как и тогда, был уверен в своей правоте. Но не кичился ею и, вернее всего, хотел помочь Потапову. Потапов был отличный работник, снимать его ни в коем случае не следовало. Но с Потаповым было трудно. И ПЗ надеялся на этой истории еще надежнее укрепить свои позиции — для будущих споров.

Имея все это в виду, он и стал говорить. Стаханов, который сидел рядом с Потаповым, слушал ПЗ, склонив голову и чуть заметно кивая.

А между прочим, речь ПЗ, когда дело касалось не разного рода перепалок, где он мог отделываться короткими репликами, уколами и усмешками, сильно теряла в своей выразительности. ПЗ то и дело довольно беспомощно вворачивал какие-то там «постольку-поскольку», «данный вопрос как таковой», «в части» (например: в части разбора этого серьезного случая) и так далее и тому подобное. А когда говоришь ты скучненько, тебя именно так скучненько и слушают. И все хитросплетения ПЗ остались для многих толчением воды в ступе. Народ чуть оживился, когда ПЗ взял последний аккорд. Впрочем, тоже довольно невнятный:

— Таким образом, товарищи, учитывая, что нам товарищ Потапов слишком хорошо известен в качестве работника ценного, давайте совершенно честно скажем, что мы на ошибках не только учимся, но и растем.

— Так вы считаете все-таки, что причина неполадок в некондиционности трубы? — спросил Сомов.

ПЗ развел руками: ну а что же, мол, еще. Все остальное соответствует документации.

— А я уверен, что труба функционирует отлично! — сказал Потапов. — И мы с вами это, кстати, видели вместе.

— Совершенно с вами согласен, Александр Александрович! — чуть ли не весело воскликнул Генеральный института трубачей, некий Панов Николай Николаевич. Своего зама, того симпатичного парня, что уламывал Потапова в заводской гостинице, Панов из осторожности не взял. И теперь он как бы защищал Потапова, на самом же деле — своего зама, а уж действительно на самом деле — себя: ведь с его, в конце концов, ведома на свет появилась такая труба!

Насколько же все-таки бывают разные люди. Панов Генеральный и Луговой Генеральный. Но если Сережа Николаич всю жизнь старается говорить дело или уж, если ошибается, что с ним, кстати, бывает, отстаивать свою совершенно определенную точку зрения, то Панов этот занимался всяческими улещиваниями, остротками, которые могли бы в принципе пригодиться для любой речи. Запиши их только, запомни и валяй.

— Это есть у нас, у мужчин, — говорил, улыбаясь, Панов. — Даже когда мы влюблены, мы косимся на других женщин.

Так он начал о Потапове, который действительно любит рискнуть, залезть в «не свои дебри».

— Это мы с вами: «Заседаем — значит, существуем». А он человек молодой, человек действия!

И что вы думаете, ведь его слушали, шельмеца! Улыбались, подавали незлые реплики… Хотя речь его была ничуть не глубже, чем у ПЗ.

Но и на старуху бывает проруха. Слишком увлекся товарищ Панов. Сомов постучал карандашом по стакану.

— Николай Николаевич, поконкретнее…

— Я сейчас специально округляю, — сказал Панов, — чтобы как раз именно прояснить не детали, которые в конце концов… — он сделал неопределенный жест рукой, — а общую картину. Мой учитель, покойный профессор Померанцев…

Потапов (и это было, наверное, тактически довольно глупо) здесь рассмеялся. Панов повернул к нему чуть удивленное и чуть недовольное лицо.

— Померанцев, да еще покойный, — сказал Потапов. — Вы все-таки как, Николай Николаевич, оцениваете ситуацию-то?

— Ну что ж, — Панов остановился, посмотрел на Потапова. Он был, в сущности, не такой уж добряк, умел защитить свой институт и не любил, когда ему становились поперек дороги. — Ну что ж, — теперь он уже обратился к Сомову. — Александр Александрович очень энергичный и молодой человек. Даже в некотором отношении слишком молодой… Впрочем, в надежности трубы я совершенно уверен. И здесь полностью разделяю точку зрения товарища Потапова. Но, с другой стороны, идеи у Потапова часто расползаются, как щенки из корзинки. И, видимо, в других узлах и блоках все же были допущены просчеты.

Это было не сказать чтобы очень веселенькое начало. ПЗ своей невнятностью как бы задал тон выступлениям. А Панов еще подпустил едкого дыму сомнений и осторожности. Так вслед за ними и другие пошли: талантливый, но молодой; в нашем деле семь раз отмерь, подумай и еще семь раз отмерь; эксперимент необходим, но не когда дело касается готового изделия… ну и так далее. В сущности, мало конкретного. Потому что пока оценивался не столько факт приостановки испытаний, сколько действия на испытаниях Потапова. А с ним ссориться никто особенно не хотел. Парень энергичный, умный. Если ты по делу, всегда поможет. Это первое, а второе: парень молодой, а уже на таком посту — мало ли куда он вырастет!