— Но разве ты ничего не можешь сделать? — бросаю в сердцах. — Ты тоже боишься Абдулова?

Озорной блеск в глазах, вызванный смехом, мигом улетучивается. Ему на смену приходит арктический холод, от которого мне моментально становится плохо. Я обнимаю себя руками, сглатываю и под пристальным взглядом Рустама хочу испариться куда-то далеко-далеко. Мы муж и жена, но такое ощущение, что даже не просто чужие друг другу люди, а враги. По крайней мере, так на меня смотрит Рустам. Холодно, ненавистно, как на ту, которая разрушила его планы и продолжает ломать просьбами и капризами.

Проблема в том, что я не специально. И я бы ни за что не стала просить за кого-нибудь другого. Лишь родители, брат и Амина — самые важные люди в жизни. Ради них я готова и просить, и стоять на коленях, и унижаться. Проблема в том, что на Рустама все это не действует. Я не пробовала, но отчего-то четко знаю, что встань я на колени — он не оценит. Но как с ним по-другому — не представляю. Угрожать, манипулировать, требовать или давить на жалость? Кажется, что ничего не сработает. Возможно, если бы перед ним была Екатерина, а не я, он бы не задумываясь стал искать Абдулова, но ради меня он не станет этого делать. А если не он, то никто. Ни мой отец, ни тем более отец Амины недостаточно влиятельны и богаты. Даже если попытаются, уверена, у них ничего не получится.

Вместо ответа, Рустам поднимается на ноги и по пути на террасу, примыкающую к номеру, достает пачку сигарет и зажигалку. Выходит, резко захлопывает дверь. Я пересекла черту? Сказала то, чего не следовало? Пока Рустам курит на улице, я схожу с ума внутри. Каждая минута промедления может стоить Амине слишком дорого, но ощущение, что понимаю это только я и никто вокруг.

Я понимаю, что Рустам может не принимать все настолько близко к сердцу, но разве ему не жаль молодую нетронутую девушку? Один бог знает, кто этот Абдулов и что он сделает с Ами. Да даже если и ничего… кто потом поверит в то, что она вернулась целой и невредимой?

Меня начинает трясти, а когда Рустам заходит обратно в номер и открывает балконную дверь, подпитанная холодным воздухом дрожь только усиливается. В нос ударяет запах сигарет, а по лицу скользит недовольный взгляд черных глаз.

— Я ничего не буду делать, Дария, — чеканит холодно, разрушая и без того крохотную надежду.

— Почему? Ты не можешь?

Лелею крохотную надежду, что это — основная причина, но судя по удивленно приподнятым бровям и поджатым губам, это вовсе не так.

Вместо того, чтобы смириться, действую импульсивно, толком не подумав. Не дав Рустаму сделать и шага, оказываюсь перед ним и собираюсь упасть на колени, но он ловит меня в последний момент. Крепко схватив за предплечья, дергает на себя и жестко чеканит:

— С ума сошла?

— Прошу… — выдаю пересохшими от волнения губами. — Помоги ей.

Прибитая к месту цепким захватом, вовсе не жду того, что слышу в ответ…

— Я не стану в это ввязываться.

Он отодвигает меня, аккуратно, но решительно, как какой-то шкаф, в сторону. Подходит к журнальному столику, забирает оттуда пачку сигарет с уродливым рисунком легких. Мне кажется, я вот такая же сейчас, как они. Иссохшая, лишенная жизни.

Сил на споры и просьбы больше нет, слезы тоже высыхают. Как и эмоции. Хочется свернуться клубочком и уснуть до тех пор, пока все не разрешится. Я очень хочу очнуться там, где все будет по-прежнему. Где улыбчивая Амина наберет меня и попросит спускаться, ведь она уже ждет меня у ворот.

Но я вдруг отчетливо понимаю, что это больше не будет. Моя прежняя жизнь кончилась. Утром я поеду не в отцовский дом, а к Рустаму. И подруги у меня тоже больше не будет, потому что ее украли. Безжалостно выдернули из семьи, потому что у человека есть власть, потому что ему позволено.

Наверное, так могли поступить и со мной. Просто вот так безжалостно оторвать от семьи и увезти.

Мама находит меня в абсолютно отрешенном состоянии на полу. Она приходит вместе с одеждой. Без макияжа, слегка опухшая. Кажется, плакала, что неудивительно, ведь они с тетей Аишей очень близки и ее горе воспринимается, как свое собственное.

— Ну что же ты, — причитает мама, поднимая меня с пола и усаживая на кровать.

Пытается привести в чувство, развеселить, так что начинает болтать о чем-то позитивном. О том, что я сегодня увижу новый дом, познакомлюсь ближе с родителями Рустама и обживусь. Еще вчера все было бы по-другому. Я бы дико радовалась всему, что мне предстоит, но уже сегодня ничего не хочется. Ни ехать к мужу, которому не нужна, ни улыбаться его родне, наверняка уверенной, что мы если не влюбились друг в друга с первого взгляда, то хотя бы нашла общий язык.

— Нужно одеться, — настаивает мама. — Позавтракать выйти, гости ждут.

Я встаю без особого энтузиазма. Иду в ванную, чищу зубы и умываюсь. Переодеваюсь в принесенную мамой одежду и вместе с ней выхожу из номера. Вчерашних гостей внизу и правда много. Они весело галдят, развлекаются. Стоит мне только появится, как все замолкают и устремляют на меня свои взгляды. Они не добрые и не злые, скорее даже равнодушные, а некоторые заинтересованные.

Я вымученно улыбаюсь, прохожу к столу, за которым одетый с иголочки сидит Рустам. Он ушел из номера давно. В этом же костюме, рубашке и галстуке. Судя по его внешнему виду — он прекрасно выспался. Или же это мне нужно много усилий, чтобы выглядеть шикарно, а ему только умыться, если он, конечно, сделал хотя бы это.

Завтрак происходит в какой-то гнетущей тишине. Мы Рустамом практически не разговариваем, хотя он спрашивает, как мои дела, хорошо ли я себя чувствую и не болит ли у меня ничего после вчерашнего.

И от этих слов напрочь пропадает и без того отсутствующий аппетит. Я откладываю вилку и нож в сторону. Смотрю на теперь уже мужа и пытаюсь разглядеть в нем того человека, в которого влюбилась.

Внешне он прежний. Тот же Рустам с правильными чертами лица, густыми бровями и ресницами, цепким взглядом и слегка пухлыми губами, но вот в остальном. Я отчего-то решила, что он — тот самый мужчина-мечта с обложки.

Идеальный, заботливый, сопереживающий.

Но оказывается, что он совсем другой.

Жестокий, циничный и беспринципный. Он тот, кто с легкостью может оставить девушку в беде, не моргнув и глазом.

Не герой, а…

Додумать не дает резко стихнувший гомон. Я оборачиваюсь. Наталкиваюсь взглядом на тетю Аишу и дядю Карима. Удивляюсь, что они заходят в ресторан с высоко поднятой головой и единственное, что выдает их — слегка опухшее лицо и красные глаза тети Аиши. А вот дядя Карим и вовсе выглядит, как ничего не случилось.

Они здороваются со своими соседями по столу, улыбаются. Кажется, тетя Аиша слегка натянуто, но в остальном, будто все в порядке вещей.

Я отворачиваюсь. Знаю, что они это не по своей воле, просто нужно держать лицо. И я стараюсь не думать о том, что им, вообще-то, вообще стоило сюда не приходить, а попытаться найти этого Абдулова.

— Дария, — голос Рустама звучит строго.

Я сглатываю, перевожу свой взгляд с полной тарелки на мужа.

— Ничего уже не сделать. Даже если Роман согласится отдать Амину, ее родители не примут ее обратно.

— Что?! — резко переспрашиваю. — Что ты такое говоришь?

— Правду, — он хмыкает. — Если не веришь — спроси у них сама.

Я бы подошла прямо сейчас, но остаюсь сидеть на месте. Жду, пока гости, распрощавшись, не разъедутся. И только тогда, уловив момент, подхожу к тете Аише. Она, мягко улыбнувшись, гладит меня по руке. И кажется, что с такой болью во взгляде, от которой физически становится очень тяжело. Я веду плечами, вздрагиваю и делаю глубокий вдох, чтобы что-то сказать, но тетя Аиша вдруг мотает головой.

— Так вышло, Дари, — говорит с сожалением и опускает взгляд в пол. — Если бы мы только знали…

— Знали что? — непонимающе спрашиваю.