Окружающие паладины — теперь уже бывшие — изменились. Их доспехи потеряли былое сияние, покрылись грубыми царапинами и дырами, проржавели. Кольца кольчуги осыпались, распались трухой. Лица и конечности постарели, плоть усохла, а кожа начала обтягивать кости. Ещё через несколько ударов сердца рыцаря окружали ожившие мертвецы в проржавевших доспехах бывших друзей. Они тянули к нему костлявые пальцы, скалили щербатые пасти и клацали зубами. В пустых глазницах плескалась первозданная Тьма.

А потом он проснулся. Нет, не в крипте, не у себя дома и не в какой-то постели. Он проснулся на полу круглого зала, чьи стены были образованы слепящим белым светом, устремлявшимся вертикально ввысь. Окон или дверей видно не было — словно бочка, не иначе.

Поднявшись, Онтор сразу заметил сухонького старичка, стоявшего перед ним. Низкого роста, он задумчиво поглаживал абсолютно белую бороду, спускавшуюся на грудь. Редкие волосы у него на голове с трудом скрывали лысину, покрытую пигментными пятнами. И только глаза привлекали особое внимание. Небесной синевы, они буквально светились изнутри, отражали мудрость веков, которые пережил их обладатель. И то были даже не годы, прожитые обычным человеком, вовсе нет. Это были тысячелетия существования. В глубинах зрачков были запечатлены целые века, помноженные на вечность.

Старик покачал головой и усмехнулся в бороду. Паладин не успел что-то сделать, спросить, как проснулся. Снова. На этот раз в крипте.

В его чувствах царило смятение. События сна казались столь реальны, в тоже время вполне могли быть наведены капсулой. Особенно учитывая тот факт, что в прошлый раз разработчики уже облажались, переборщив с чувствительностью. Был только один способ проверить.

Онтор вышел из игры.

Когда он начал писать и обзванивать близких тех, кто «ушёл из игры, но не вернулся в реал», вскрылись подробности. Кто-то уже не вытерпел, что член их семьи «заигрался», сделал попытку его извлечь и внезапно обнаружил, что близкий им человек лежит в коме. В таких случаях быстро приезжали спецы из «Нейросети» и увозили пострадавшего. Другие ещё не знали о произошедшем.

Ещё были третьи. Они не отвечали ни на сообщения, ни на звонки. В свете сложившихся событий Онтору стало страшно. По-настоящему чудовищно страшно из-за осознания того, что могло произойти с ними — с теми, кто «узнал слишком много». И что могло произойти с ним самим.

Стараясь вести себя как обычно, — куда уж там! — он снова связался со «вторыми» и под видом глупой заботы, будто «только что узнал информацию», посоветовал проверить близких в капсулах, потому что длительное пребывание в игре имело негативные последствия.

Забавно, но он даже не солгал — представители компании сами говорили, что долго находиться в игре не стоит. В итоге, Онтор и не рассказал, что их близкие превратились в капусту, и дал наводку на правильные действия.

Когда ему на телефон начали поступать сообщения, он лишь бросил на экран взгляд. Сердце сдавила тяжесть. Он давно не плакал. Не умел. И сейчас очень жалел, что не мог выпустить даже скупую мужскую слезу. Все, кому он написал, обнаружили, что их близкие впали в кому. Естественно, всех забрала «Нейросеть», но теперь Онтор знал наверняка — бесполезно. Каждый из них умер. Не здесь, нет, не в их пронизанном технологиями мире. Каждый из них умер там. В Аструме. Игра не была игрой. Теперь он был в этом уверен.

Он достал из холодильника водку. Поставил на стол стопку. Наполнил. После этого долго смотрел на прозрачную жидкость перед собой. Минут тридцать он просто сидел с абсолютной пустотой в голове.

Хоть осознание и понимание реально произошедших событий уже пришли, но где-то в глубине самого себя мужчина не мог поверить до конца. Так бывает, когда погибает кто-то очень близкий. Он уже мёртв, а сознание продолжает отрицать этот факт, даже видя перед собой труп. Кажется, что сейчас всё изменится, что всё это не более, чем кошмар.

Возникает чувство, будто скоро близкий человек вернётся домой, невредимым, несмотря на то, что уже похоронен на кладбище. Слух улавливает посторонний шорох, так похожий на его шаги или покашливание. Ты вздрагиваешь, поднимаешь голову, идёшь посмотреть… Но нет. Никого.

Тоже самое сейчас было с Онтором. Понимал. Осознавал. И не верил.

Потом он вернулся в игру. Предстояло поговорить с оставшимся в неведении братьями по оружию. Когда он собрал всех своих, то увидел, что слова были не нужны. Каждый из них знал о произошедшем. Каждый из них уже прошёл через то же, что и Онтор. И каждый осознавал, что об этом стоит молчать.

Мир вокруг был реален. И очень опасен. С этого момента их жизнь изменилась навсегда.

Принеся клятву хранить молчание о произошедшем, они совсем иначе взглянули на окружающий мир и на то, что в нём происходит. Начали изучать религию, паладинами которой являлись, углубили свои знания по части магии Света.

Через почти год от тех, кто раньше гордо именовал себя игроками, не осталось и следа. Это были молчаливые и угрюмые воины, закованные в броню, наизусть помнящие каждое из святых писаний, готовые отдать жизнь за то, чтобы остались живы невинные, находящиеся под защитой сил Света. Когда они шли в бой, то всегда помнили, что это сражение могло стать последним для кого-то из них. И это не останавливало бывших игроков, ныне являвшихся подлинными адептами Воинства Света. Им нечего было бояться. После смерти их ждали в Чертогах Света.

А потом пришло время Инициации. Онтор был избран, чтобы пройти посвящение и стать Верховным Паладином ордена, навсегда отречься от своего прошлого. Если он не пройдёт испытание — умрёт. Если справится — изменится навсегда.

Посвящение проходило в крипте. Братья по оружию выстроились полукругом. В руках они удерживали обнажённые клинки. Онтор стоял по центру, в одних только штанах. Его руки покоились на перекладине двуручного меча. Пара монахов быстрыми мазками наносила на его тело красные линии, сливавшиеся в единый узор. Могущественная древняя магия Света соединит паладина с его аватаром, возведя на новый уровень.

Когда все приготовления были закончены, верховный жрец Пресветлого Оссира затянул свой речитатив. Линии, покрывавшие тело паладина, вспыхнули алым пламенем, вгрызаясь в плоть, оставляя ожоги. Он закричал от боли, вскинув голову и уставившись в потолок. Бицепсы напряглись, а руки с силой сжали двуручный клинок, на который он опирался. Падать было нельзя — умрёт.

Чувствуя, как кожа горит и плоть плавится под действием чужой магии, воин умирал внутри, возрождался и умирал вновь. Не помня себя от боли, всё что он мог, это кричать, запрокинув голову, сжимая зубами заранее подготовленную деревяшку. Древнее, как сам мир, чародейство подготавливало его тело к вмещению иной сущности. Казалось, что эта пытка не прекратится никогда.

А затем стало хуже.

Накинув глубокий капюшон плаща, я въезжал в город на чалой лошадке. Герду оставил в Ардее. Судя по её энергетике, она теперь тоже имела отношение к Тьме. Это было чревато в контексте езды по Венгарду. Мало ли как на ней скажется магия Света, пронизывающая город. В седле передо мной сидела Илона. По бокам, спереди и сзади, заключив нас в коробочку, восседали паладины Ордена. Восемь воинов во главе с Онтором сопровождали нас в крепость.

Стоило нам преодолеть внешние ворота, как дорогу процессии преградила городская стража, а мне в уши словно протолкнули вату. Преградившие путь солдаты были как на подбор в стальных кирасах, поблескивающих в лучах солнца, закрытых шлемах и в рыжих плащах с эмблемой белоснежного солнца с шестью лучами. В руках у каждого был ростовой щит-капля и копьё. Мы остановились. По спине пробежал холодок, вызванный совсем не страхом, а начавшей сгущаться вокруг магией Света. Я поёжился от неприятных ощущений.

Из-за спин стражи вышел ещё один — по-видимому, их командир. Шлем он держал подмышкой, потому можно было разглядеть моложавое лицо ветерана. Короткий ёршик волос и щетина на лице были тронуты сединой, но судя по походке, воин был ещё крепок и полон сил.