Присев подле него, сухо бросил:

— А теперь представь, что это произойдёт со всем твоим телом, щенок.

— Ты меня руки лишил!! — птенец буквально закричал мне в лицо от боли и отчаяния.

— Не ной. Через час останется лишь ожог, а через два твоя рука будет как новенькая, — фыркнул. — И не забывайся. Пока я тебе позволяю допускать в своём отношении вольности, но когда вернусь из Венгарда и ты снова позволишь себе такое поведение в моём отношении…

Я многозначительно замолчал и поднялся на ноги. Ещё не хватало позволять щенкам на меня тявкать.

— Кстати, при регенерации организм снова начинает испытывать нехватку крови. Считай это твоим испытанием на удержание Зверя в узде. Справишься — молодец.

— Ты дашь мне крови?

— Больше нет, — покачал головой. — Довольствуйся свиной.

Кен поморщился и начал подниматься.

— И есть четвёртая причина, почему я не беру тебя с собой… — я подставил ладонь под злополучный солнечный лучик, тут же ощутив жар. До ожога было ещё далеко, потому убирать конечность не спешил. — Венгард — столица светлой магии этого полуострова. Он буквально пропитан этой магией.

Перевёл взгляд на парня, пока ещё не понявшего, к чему я веду, и зачарованно наблюдавшего за тем, как я перебираю пальцами в солнечном свете.

— Магия Света действует на вампира ещё сильнее, чем солнечные лучи. Ты просто сгоришь за секунды.

Кожа на кисти покраснела. Убрав руку, я зашёл в дом, оставив юного вампира переваривать произошедшее.

Проблема наездов на меня со стороны своего же новообращённого была совсем не в том, что я эдакий зазнайка. По большому счёту, мне было всё равно. Он мог даже поливать меня грубой бранью — меня совсем не задевали слова, зовущиеся «оскорблениями». Я относился к этому, как к мишуре, к половой тряпке.

Люди, которые оскорбляются, берут половую тряпку, которую им кинули, после чего надевают её на голову и говорят, что их, бедных, посмели оскорбить. На самом деле, оскорбление находится не в словах того, кто говорит, а в голове того, кто слушает.

Оскорбление является таковым вовсе не из-за того, что первый человек его произнёс, а потому, что второй человек считает конкретное слово или словосочетание оскорбительным. Так, например, если с детства приучить ребёнка, что слово «люблю» является смертельным оскорблением, то потом, когда ему это слово скажут в далёком будущем, уже во взрослой жизни, он мало того, что обидится, так ещё и в морду дать может.

Если человека оскорбляет что-либо, это не значит, что его собеседник весь из себя такой плохой. По сути, можно оскорбляться на что угодно — на косой взгляд, на кривую усмешку и шутку. Было бы желание оскорбиться. Это вообще модно — оскорбляться. Твой сосед улыбнулся? Смертельное оскорбление! Твоя соседка имеет юбку длиннее колен или короче бедра? Оскорбление! Как же так! Гораздо сложнее изменить отношение, чтобы то, что является для других оскорблением, не было таковым для тебя.

Я гордился своим умением полностью пропускать грязь мимо и вычленять суть. Человек не виноват в том, что выплёскивает негатив. А я совсем не обязан принимать негатив на себя и вслушиваться в него. Вся речь собеседника была для меня неким поездом с кучей вагонов. Брань являлась «пустыми вагонами», которые я пропускал, вычленяя только «заполненные вагоны».

Очень важно уметь игнорировать нападки собеседника, какими бы они ни были, вычленяя контекст и отвечая на него. Особенно учитывая тот факт, что люди, реагирующие на брань, обычно вообще теряют контекст, стоит лишь произнести одно «матное слово» в их сторону. Обычно на этом у них переключается тумблер. Они перестают отвечать на тему спора, на контекст, они переходят на новую: «ты меня оскорбил». И достучаться там уже до чего бы то ни было становится невозможно.

Проблема наезда на меня со стороны парня в данном случае означала для меня трату времени. Если он позволяет себе так себя вести в присутствии посторонних, то что мешает вести себя также этим самым посторонним? Я больше не «рядовой Шепот». Мне предстоит долгая и тяжелая война, а на моих плечах лежит бремя высокой ответственности. Я поведу в бой армию и будет смешно, если с главнокомандующим будут постоянно спорить и наезжать.

Безусловно, я докажу свою правоту, но на это уйдёт время. Гораздо эффективнее, когда одни будут меня уважать, возражая по делу, с толком и с расстановкой, аргументируя свою позицию, а другие будут бояться, не осмеливаясь пикнуть в мою сторону. Главное, что никто не будет прилюдно на меня наезжать. А то ведь и уважения не будет к правителю, которого можно прилюдно облить помоями и спокойно уйти. Какой же это правитель тогда?

Покинув лес, я взобрался в седло и помог Ариадне устроиться перед собой. Благо девушка была лёгкой и лошади её вес совсем не мешал. При этом, я всё ещё гадал, что же стало с моей парнокопытной, раз в магическом зрении она стала… не совсем обычной, скажем так.

Толкнув пегую пятками, послал её в сторону Вердамта. Сейчас выедем к деревеньке, потом по дороге до Колтара и оттуда в сторону Венгарда. Заодно посмотрю, добрались «Ящеры» сюда или нет.

В любом из случаев, даже если они уже забрали деревеньку под свой контроль, явно дежурить здесь не будут — я мог не беспокоиться, что меня увидят и уж тем более нападут. За саму деревню тоже не переживал — староста пусть и своеобразный, но всё-таки очень умный человек. Он принял в принципе верное решение — сдаться, чтобы никто не пострадал. В его положении это разумно.

Издали увидел частокол. Улыбнулся и облегчённо выдохнул. Возможно даже получится заехать, припасы купим. Взгляд зацепился за мешок, висящий на балке, служащей одной из опор для ворот.

«Чего это?»

И чем ближе мы подъезжали, тем больше каменело моё сердце. Вначале я разглядел, что это совсем не мешок. На левой воротной балке висело человеческое тело. В груди похолодело, а ещё глубже, где-то там, в недрах магического естества, зажглось ледяное пламя.

Я поздно спохватился и закрыл глаза Ариадны ладонью.

— Убери. Я хочу видеть, — сухо бросила девушка, убирая мою конечность.

Мы приблизились. Я разглядел черты трупа.

Его тело надулось, щёки стали толстыми от трупной гнили. Глазницы зияли провалами — вороньё уже выклевало деликатес. Вокруг витали мухи и смрад разложения.

Тело было подвешено не только за шею. Толстая верёвка поддерживала тело под грудью, плотно притягивая к столбу. Она же удерживала раздувшееся брюхо и ноги. Где она врезалась в плоть, синюшная кожа была чёрной.

Пухлый от разложения чёрный язык торчал из тёмно-синих мёртвых губ. Вороньё давно обклевало его, покрыв гнойными язвами. Это был староста.

«Я убью каждого, кто к этому причастен…» — пронеслась ледяная мысль.

Я въехал в деревеньку, сразу же поймав на себе испуганный взгляд жителей, быстро метнувшихся по домам. Какая-то женщина спешно подхватила маленького ребёнка и унесла в дом. «Ящеров» нигде не было.

Спешившись у коновязи, даже не стал привязывать лошадь.

— Жди тут, — скомандовал Ари и быстро прошёл в трактир. За стойкой сидела дородная женщина, под стать старосте. Возможно жена. Опустив голову на руки, она, кажется, спала.

Приблизившись к стойке, легонько коснулся её плеча.

Вздрогнув, толстушка подскочила на месте и с ужасом уставилась на меня, словно я сейчас намеревался её распотрошить. Лицо у неё было покрасневшим, а глаза заплаканными и опухшими — она явно рыдала.

— Тише. Я не враг… — поднял открытые ладони. — Вы знаете убийц?

Кто и кого убил уточнять не стал. На глаза женщины навернулись слёзы. Губы затряслись.

— Мне нужна информация, — повторил сухо. — Я найду тех, кто это сделал.

Она разрыдалась.

Тяжело вздохнув, я перегнулся через стойку и приобнял, должно быть, жену старосты.

— Ну тише. Тише. Я даю вам слово, что найду тех, кто это сделал. Но мне нужно знать, кого искать.

Трактирщица часто закивала и отстранилась.