После долгих минут утопания в душевной боли я заставляю себя допить кофе медленными глотками, зная, что менее чем через час все будет по-прежнему.

ГЛАВА 19

РАКЕЛЬ

Час пролетел быстро, и страх моего побега растет с каждым шагом, который я делаю по направлению к входной двери.

Я придумала причину, чтобы выйти наружу. Не думаю, что люди Данте откажут мне. Если они откажут, мне конец. Всем будет плохо. Моя мама этого не допустит. Я уже слышу, как она обзванивает родственников и собирает армию, чтобы забрать меня, что бы она ни сказала.

Если ее солдаты не увидят меня снаружи, в нужное время, они найдут способ достать меня, даже если это будет связано с пулями. Моя мать, может, и обещала держать оружие дома, но я ее знаю. Она проследит, чтобы каждый был вооружен. У меня такое чувство, что люди Данте тоже так просто меня не отпустят.

Данте.

Одно его имя вызывает боль в груди. Я буду скучать по нему. Скучать по тому, что у нас было — или по тому, что могло бы быть. Он мне действительно нравился, и, если быть честной, это начинало казаться чем-то большим.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я выхожу из кухни, но я быстро смахиваю их. Он не заслуживает их. Кем бы он ни был, он не тот, за кого я его принимала.

Данте был придуманной иллюзией, искушавшей меня ложью. Теперь я вижу все это. Если мама права — а у меня есть все основания полагать, что это так, — то в тот момент, когда мы встретились в баре, он знал, кто я, и знал, что делает. Все должно было быть частью его хорошо продуманного обмана.

Но почему? Как он мог так поступить со мной? Я не участвую во всем этом. Я не заслуживаю того, чтобы быть втянутой в войну между моей семьей и его. Если у меня когда-нибудь появится возможность посмотреть ему в глаза, я потребую рассказать, как он мог так поступить со мной.

Отчаяние и гнев пульсируют в каждом ударе моего сердца, проникая до самых костей и переплетаясь с моим горем.

Я его ненавижу.

Лучше бы я никогда его не встречала.

Я заставлю его заплатить за это. Так или иначе.

Я подхожу к входной двери, с каждой стороны которой стоят по два охранника.

— Здравствуйте. Простите, что не знаю ваших имен, но вы не против? — Я делаю жест в сторону двери вытянутой рукой. — У меня скоро будет доставка еды.

— Я Эллиот, мэм. Мы можем доставить ее для вас, — говорит высокий, которому, вероятно, около двадцати лет.

Другой немного старше, возможно, около сорока. Интересно, они одни из тех, кто слышал, как я подходила к бассейну?

О, Боже. Я не могу думать об этом сейчас.

Прочистив горло, я усмехаюсь.

— Я уверена, что можешь. — Мой взгляд метался между ними. — Но я буду через две секунды. Ты даже можешь посмотреть…

Мое лицо становится горячим, глаза расширяются.

— За мной. Ты можешь посмотреть, как я… эээ… забираю еду, — заикаюсь я, сглатывая комок, застрявший в горле.

Твою мать. Я даже не могу собраться с мыслями до того, как появится моя чертова помощь.

Младший немного посмеивается.

— Хорошо. Идите. Мы постараемся не смотреть слишком пристально.

Он подмигивает, и мне требуется некоторое усилие воли, чтобы не открыть рот, когда он открывает передо мной дверь. Они оба выходят, их ботинки топают по бетону, прежде чем они останавливаются на ступеньках, ведущих на улицу.

Значит, они меня услышали! Уф! Это ужасно.

Я стону от полного унижения, вдыхая аромат свежескошенной травы. Я должна радоваться, что больше никогда не увижу их… но я также никогда не увижу Данте.

Почему меня это должно волновать? Что со мной не так, что я не могу не скучать по нему?

Неужели все это было притворством? Даже после того, как он узнал меня?

Это не было так, когда я была в его объятиях. Когда он обнимал меня. Я чувствовала, что имею значение. Как будто ему не все равно.

Мог ли он действительно делать все это, если у него не было никаких чувств ко мне? Неужели он такой монстр?

У меня нет времени думать об этом, и я не хочу оставаться, чтобы копаться в секретах, которые он так хорошо умеет хранить. Между нами все кончено.

Прежде чем у меня появилось время на дальнейшие размышления, вдалеке раздается визг шин, который приближается все ближе, пока белый фургон не останавливается.

Мое сердце колотится, когда мужчины позади меня делают шаг вперед, шаги хрустят по гравию. Я бегу к фургону как раз в тот момент, когда дверь распахивается, и из него выскакивает человек в черной маске, подняв пистолет на людей Данте.

У меня нет ни секунды, чтобы закричать или убежать в безопасное место. Его рука тянется к моей руке, грубо хватает ее и притягивает меня к себе, спиной к его лицу.

Выстрел.

Выстрел.

Пули летят из его оружия с глушителем в сторону людей Данте. Я пытаюсь увернуться, когда одна из пуль проносится мимо меня в сторону фургона, и страх начинает оседать на меня.

Парни Данте бросаются к нам, продолжая отстреливаться, из дома на полной скорости выбегают еще несколько человек, но все они опоздали. Человек в маске продолжает стрелять, затаскивает меня в фургон и закрывает за собой дверь, пока кто-то еще не завел двигатель. Пули попадают в машину, но она ничего не делает, чтобы остановить нас.

Это не то, чего я хотела! Я не должна была соглашаться на помощь матери.

Сосредоточившись на окружающей обстановке, я замечаю внутри еще четырех человек в масках, которые занимают места на скамейках. Все они молча смотрят на меня.

Мои мышцы застывают, внутри меня поднимается паника. Что-то не так.

Фургон мчится по дороге с опасной скоростью. Мое тело сотрясается от напряжения, когда я стою. Мужчина, который затащил меня внутрь, все еще стоит позади меня, его рука обхватывает меня спереди, его грубые выдохи гуляют по моей шее.

Мой пульс стучит в ушах, а ужас, которого я никогда не испытывала, заставляет меня покрыться испариной.

Бум.

Я задыхаюсь от громкого звука.

Фургон, видимо, во что-то врезался, но водитель продолжает мчаться по той дороге, на которой мы сейчас находимся. Здесь нет окон. Я ничего не вижу.

Я помню, что у ворот стоял охранник, когда я впервые приехала в общину, где живет Данте. Почему он не позвал на помощь? Они причинили ему боль?

— Кто вы? — спрашиваю я мужчину.

Он не отвечает, а его пальцы все глубже впиваются в мое бедро.

По моей коже ползут мурашки. Жуткий, гнилостный ужас проникает в яму моего желудка.

— Ты не узнаешь своего собственного жениха?

Мой вдох замирает, когда кровь оттекает от моего лица, и ледяная дрожь пробегает по всему телу.

Это не может быть реальностью.

Это сон.

Она не могла.

Она не могла предать меня таким образом.

Удар.

Удар.

Мои удары сердца больше не принадлежат мне. Они учащаются так быстро, что я боюсь, что сердце вырвется прямо из груди.

— Кар-карлито? Что ты здесь делаешь? — Мой голос срывается. Я не в состоянии вымолвить и слово. Жалко, что даже собственный голос мне не принадлежит.

— Когда твоя мама позвонила и сообщила мне радостную новость о том, что ты нашлась, я не мог дождаться, чтобы приехать.

— Она позвонила тебе?

Неверие так глубоко проникло в мой тон, что его трудно расслышать. Предательство моей матери причиняет мне гораздо больше боли, чем я когда-либо смогу простить.

Она никогда не собиралась отпускать меня. Ее контроль надо мной не имеет конца. Я должна была покончить с собой, когда у меня был шанс.

Из моего горла вырывается всхлип, слезы наворачиваются на глаза и текут по лицу.

Злая усмешка вырывается из его уст.

— Боже мой, как ты ничтожна.

Он двигается вперед, теперь лицом ко мне. Его рука тянется к моей челюсти, пальцы резко сжимают ее.

— Ты будешь плакать гораздо сильнее после того, что я с тобой сделаю, — грубо выплюнул он. — Лучше надейся, что ты не трахалась с этим засранцем — или с кем бы то ни было, если на то пошло. Я убью тебя нахуй, если ты это сделала.