ГЛАВА 22

РАКЕЛЬ

После того, как Данте забрал меня оттуда, я сразу же отправилась в больницу, хотя к тому моменту это было последнее место, где я хотела быть. Я пыталась настоять на том, чтобы самой лечить свои раны, но Данте не согласился. Он не оставил мне выбора.

Я знала, что поступаю глупо, но я не хотела, чтобы в меня тыкали пальцами, даже если это могло быть для моего же блага. Я заставила его пообещать, что он не повезет меня в ту же больницу, в которой я работаю, поэтому он поехал чуть дальше, в ближайшую лучшую.

День превратился в ночь. Я пыталась уговорить врачей отпустить меня домой после того, как они обработают мои раны, но дежурный врач хотел, чтобы я осталась для обследования, и пообещал, что я смогу уехать завтра утром.

Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу тот клинок, который Карлито держал в руке. Я чувствую мучительную боль, как будто меня режут заново. Я стараюсь не спать, боясь, что воспоминания будут преследовать меня в кошмарах.

Полиция тоже заходила побеседовать. Это был интересный разговор, учитывая, что я не могла сказать им правду. Я же не могла сказать: «Извините, офицер, но на самом деле все произошло так: меня похитил псих, которому мои родители-мафиози позволили причинить мне боль, а спас меня только мой муж, у которого тоже не совсем чистая репутация».

Вместо этого я рассказала им, что выходила из нашего дома, когда откуда ни возьмись появился фургон, и один человек в маске затащил меня внутрь и избил, пока я была почти в сознании, после чего выбросил меня на улицу в квартале от нашего дома. В том районе нет камер, поэтому полиции будет трудно подтвердить мой рассказ.

Дело останется нераскрытым. На неопределенный срок. Они просто еще не знают об этом.

Я уверена, что они узнали мою фамилию, и уверена, что они прекрасно осведомлены о репутации моей семьи. Наверняка они предполагают, что то, что со мной произошло, было своего рода расплатой за что-то, что сделал мой отец. Сомневаюсь, что они потратят слишком много времени, пытаясь раскрыть мое дело.

Мои мысли перескакивают к мертвому телу отца. Эти глаза, безучастно смотрящие на меня.

В горле застывает комок. Я скучаю по нему и в то же время ненавижу его за то, что он сделал с семьей Данте.

Ранее я умоляла Данте рассказать мне все, но он сделал это неохотно. Он хотел подождать, пока я буду дома с ним, но я настаивала, а у него не было ни единого шанса, когда я умоляла.

Он не только рассказал мне о своем прошлом, но и дал мне представление о том ужасе, который причинила моя семья. Дети и женщины становятся жертвами торговли людьми и страдают.

Я знаю, что он найдет их и обеспечит им безопасность, которой они так отчаянно заслуживают.

Он не покидал меня ни на секунду. Он ушел только потому, что я умоляла его сбегать домой, принять чертов душ и надеть одежду, не забрызганную кровью. Его братья здесь, и Доминик сказал, что Киара тоже в пути.

Я не могу дождаться встречи с ней. Даже зная, что она никогда не говорила мне правду обо всем этом, когда все знала, мне все равно. Все это больше не имеет значения.

Она — единственная семья, которая у меня осталась, и я знаю, что она не хранит секреты без веской причины, или, по крайней мере, той, которую она считала веской в то время. Киара всегда прикрывала меня. Она никогда не причинит мне боль намеренно.

Я смотрю на веселые лавандовые стены, чувствуя себя не в своей тарелке. Я не могу перестать думать о звонке, который мне, вероятно, нужно сделать. Мой мобильный телефон лежит рядом со мной на тумбочке. От мамы до сих пор нет пропущенных звонков. Ей действительно все равно.

Данте рассказал мне, что он с ней сделал.

Никаких секретов, сказал он, выкладывая все грязные подробности, описывая, как он без колебаний выстрелил в нее.

Но то, как он это сказал… как будто он хочет найти ту единственную вещь, которая заставит меня повернуться и убежать. Но я не убегу. Он сделал то, что должен был сделать, чтобы найти меня, и, если бы он не причинил ей боль, она никогда бы ему не сказала. Мне не жаль ее. Если уж на то пошло, я бы хотела, чтобы он сделал ей еще больнее. Я уверена, что она знала, что сделает Карлито, и приветствовала пытку. Она сочла бы это достойным наказанием за мою неверность жениху и семье.

Но Карлито никогда не был ничем, кроме вируса, который она прикрепила ко мне. Я ничего не должна ему, и еще меньше должна ей. Сняв трубку, я дрожащими пальцами набираю ее номер. Звонок раздается дважды, прежде чем она отвечает.

— Какого черта тебе нужно?

— Я никогда не хотела от тебя ничего, кроме моей свободы и твоей любви. Но сейчас твоя любовь — это последнее, чего я хочу. — В моем голосе слышится злость, но мне уже все равно. С меня хватит.

— Хорошо. Теперь у тебя есть свобода. Я тоже не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты мертва для меня так же, как и твой отец.

Я закрываю глаза и втягиваю воздух так тихо, что она не может его услышать, прощаясь с матерью, которой у меня никогда не было.

— Я рада, что мы хоть раз пришли к согласию, — говорю я. — Однажды, когда я стану мамой, я чертовски надеюсь, что не стану такой, как ты.

Она хмыкает, вся такая высокая и могущественная.

— Когда ты станешь матерью, если ты когда-нибудь ею станешь, я надеюсь, что твоя дочь не окажется шлюхой. Вот кто ты такая. Раздвигаешь ноги для этого отвратительного мужчины. Ты знаешь, что он со мной сделал?

— Конечно, знаю. Мне только жаль, что он не сделал хуже. Ты заслужила это.

— Ты маленькая сука!

Теперь это я смеюсь.

— Ты думаешь, что ты намного лучше, чем он, не так ли? Ты всегда думала, что ты лучше всех. Но ты никогда не была такой, мама.

Я знаю, что этот разговор — последний, который мы когда-либо разделим. Это облегчение. Я наконец-то избавилась от нее. Она навсегда вырвана из моих корней.

— Лучше бы у меня никогда не было тебя, — хрипит она.

Я могу представить ее лицо, когда она это говорит. Напряжение по ее мускулам.

— Когда-нибудь, когда ты будешь старой и одинокой, ты, возможно, поймешь, какой ужасной матерью ты была, — напоминаю я ей. — Но к тому времени будет уже слишком поздно.

Ее грубое дыхание прорезает строй, и я практически чувствую, как зубы прокалывают мою кожу.

— Иди к черту, — наконец выплевывает она.

— Лучше молись, чтобы я тебя больше не видела. Потому что, если увижу, ты получишь от меня гораздо больше, чем пулю в ногу.

Она задыхается.

— В конце концов, я дочь своего отца.

— Ты никто.

Потом связь прервалась. Я задела ее, и ни одна чертова вещь никогда не чувствовалась лучше.

Я прижимаю телефон к себе, прощаясь с этой частью моей жизни и зная, что мне стало лучше от этого.

В дверь моей палаты легонько стучат.

— Войдите, — говорю я, уже зная, кто это.

Киара заглядывает в дверь, в ее круглых карих глазах плещется беспокойство.

— Просто заходи, — смеюсь я. — Обними меня уже, черт возьми.

Вздохнув, она вздергивает плечи, прежде чем войти и закрыть дверь.

— Значит ли это, что ты не ненавидишь меня за то, что я ужасная кузина? — Она оттопыривает уголок нижней губы, ее брови сгибаются.

— Нет, я не ненавижу тебя. — Я закатываю глаза.

Она бросается ко мне и садится на единственное черное кресло рядом с моей кроватью.

— Хорошо, может быть, немного, — поддразниваю я. — Как ты могла не рассказать мне обо всем этом, когда мы говорили по телефону? Кто такие Доминик и Данте? Убийство твоего чертова отца? — Мои глаза расширяются, когда я вспоминаю, что она сделала. — Как много ты на самом деле скрывала?

Нажав на кнопку, я поднимаю верхнюю половину кровати, что позволяет мне сесть.

Я вижу чистое изнеможение в ее глазах. Вижу, как это отражается на ее теле. В этом наша особенность: мы близки, как родные сестры. Я знаю каждое ее выражение, даже если оно простое, как подергивание глаз, что обычно означает, что она чертовски зла, но старается этого не показывать. Не стоит связываться с ней, когда она так злится.