На протяжении всего торжественного мероприятия Андре Рено держал зонт над ее головой, чтобы она не промокла, но это не могло защитить ее от горя и боли, которые она испытывала внутри. Брэнтон Хаббл был хорошим, порядочным человеком. Когда она впервые приехала на север, он был одним из многих, кто помогал ей с уроками. Она с нежностью вспоминала, каким терпеливым он всегда был с ней. С его смертью круг тех, кто помог ей перейти через мост от рабства к свободе, сузился, как и ее сердце. Похороны Брэнтона вернули ей воспоминания о похоронах ее тети Кэтрин. Эстер надеялась, что теперь эти двое, больше не связанные земными узами, обретут мир вместе.

Процессия на кладбище была традицией, и Эстер совершала ее в весенние дожди, в летнюю жару и в метель поздней осенью. Она никогда не видела такого ливня, как сегодня, но никто не жаловался. Они пришли отдать последние почести человеку, чья жизнь была посвящена свободе; никто из кортежа не проявил бы такого неуважения, чтобы пожаловаться на покрытой грязью обувь или промокшую одежду.

Они похоронили Брэнтона вместе с его Библией и экземпляром знаменитого стихотворения Фрэнсиса Уоткинса «Похороните меня на свободной земле».

Пока носильщики торжественно кидали землю на простой деревянный гроб, Эстер, стоя под дождем в окружении толпы, прочла стихотворение вслух ровным, ясным голосом.

"Устройте мне могилу, где пожелаете,

На скромной равнине или на высоком холме;

Устройте ее среди скромных могил на земле,

Но не в стране, где люди — рабы.

Я не смог бы упокоиться, если бы рядом со мной

Я слышал шаги дрожащих рабов;

Их тень над моей безмолвной могилой

Погрузила бы ее в жуткий мрак…"

К тому времени, как Эстер дошла до восьмой и последней строфы, ее голос прерывался от слез.

"Я не прошу монумент, гордый и высокий,

чтобы приковывать взгляды прохожих.

Все, чего жаждет мой истосковавшийся дух,

— это быть погребённым не в стране рабов!.."

В последующие дни Шу и его похитители наносили удары снова и снова, от Ипсиланти до Детройта и Монро, где он объединился с Портером Гриром и его бандой головорезов. Поодиночке они были опасны, а вместе наводили ужас.

По всей округе люди боялись выходить из своих домов. Женщины развешивали на веревках для стирки одеяла, чтобы предупредить беглецов о том, что в этом районе небезопасно. Мужчины не спали по ночам, держа ружья наготове на случай, если возникнет необходимость защищать свои дома и семьи. Шериф Лоусон делал все возможное, чтобы обеспечить соблюдение закона штата Мичиган, запрещающего насильственное похищение людей, но Шу продолжал ускользать от очень малочисленного отряда Лоусона. Эстер попросила Рено отвезти ее обратно в свой дом, чтобы она могла перенести небольшой арсенал из своей кухни на склад Галена. Эстер по-прежнему испытывала отвращение к оружию, но при необходимости была готова использовать его.

Как и в случае с Блэкбернами и Крейтонами, похищения Шу были направлены на менее известных людей, людей, которые никак не были связаны с Дорогой, за исключением их статуса беглеца, людей, которые держались поближе к дому и которых редко видели.

— Как будто кто-то приносит ягнят в жертву Шу, — сказала Эстер Рено и Эбигейл Грейсон тем утром за завтраком. Гейл вернулась из Найлза прошлой ночью. Она была очень расстроена всеми этими ужасными событиями. Вероломные действия Шу затмили даже неожиданную новость о браке Эстер с Галеном Вашоном.

Гейл согласилась.

— Это очень странно. Почему он нацелился на таких беспомощных людях?

— Потому что они беспомощны, а он трус, — заметил Рено.

Макси прервала их на мгновение, чтобы сообщить Эстер, что к ней пришел Фостер Квинт. Озадаченная, Эстер извинилась и вышла из-за стола, а затем последовала за Макси в гостиную.

Эстер вошла, полная решимости быть вежливой, но не более того. Он вывалял ее имя в грязи и наверняка не ожидал, что она отнесется к нему тепло.

— Присаживайся, Фостер. Чем я могу тебе помочь?

Он сел и улыбнулся.

— Так официально, Эстер. Никто бы не поверил, что мы собирались пожениться.

Эстер ждала.

Ему, казалось, было немного не по себе от ее поведения, но он сказал:

— Я пришел попросить тебя продать мне землю Уайаттов.

Эстер внимательно посмотрела ему в лицо.

— Земля не продается.

— Почему нет?

— Потому что не продается, Фостер. Эта земля будет принадлежать детям, которые будут у нас с Галеном.

Он горько усмехнулся.

— Дело в деньгах? Так ты поэтому отдалась ему?

— Я думала, ты здесь для того, чтобы обсудить покупку земли, не более того.

— Да, я здесь, чтобы обсудить покупку земли. Итак, сколько она стоит?

— Она не продается.

— Почему нет? Боже мой, Эстер, вы с Вашоном уже владеете целым уголком графства. Почему ты не можешь расстаться с этим участком?

— Фостер, ты выставил меня на посмешище отсюда и до границы с Огайо своей ложью. Даже если бы земля Уайаттов была выставлена на продажу, я бы лучше отдале ее, чем продать тебе.

— Ты у меня в долгу, — сердито заметил он.

— За что? За то, что заклеймил меня шлюхой? Я тебе ничего не должна, Фостер.

Она встала.

— Если тебе больше ничего не нужно, я пришлю Макси проводить тебя. Хорошего дня.

Выходя из комнаты, Эстер не стала обращать внимание на его злобный взгляд.

В тот вечер, лежа в постели, она думала о Фостере. Как у него хватило наглости подумать, что она продаст ему земли своих предков после его клеветы, было выше ее понимания. Она выбросила его из головы и заснула, мечтая о своем муже.

В течение семи дней, прошедших после похорон Брэнтона Хаббла, дождь лил, казалось, не переставая. Была середина августа, и Эстер весь день разносила экземпляры «Освободителя» мистера Гаррисона. Би была местным агентом, но она поехала в Маршалл навестить старую подругу. Если бы Эстер знала, что ей придется работать в условиях сильного наводнения, она, возможно, и не согласилась бы заменить Би, но «Освободитель» по-прежнему широко читался. Люди по всему округу ждали этого последнего выпуска, несмотря на вражду Гаррисона с большинством чернокожих лидеров востока из-за их конфронтационного подхода к аболиционизму.

Когда Эстер вернулась домой позже вечером, Макси, едва взглянув на свою промокшую и дрожащую хозяйку, немедленно потребовала наполнить для нее горячую ванну. Эстер попыталась протестовать, сказав, что, как только она наденет сухую одежду, все будет хорошо, но Макси только закатила глаза и потащила ее наверх. Пока готовили ванну, Эстер сняла промокшую одежду и надела фланелевый халат, который приготовила Макси. Она старалась, чтобы Макси не заметила, как она дрожит, но скрыть это оказалось невозможно.

Макси сказала:

— Ты хоть представляешь, как Галено будет орать на меня, если, приехав домой, обнаружит, что его жена болеет?

— Макси, это не твоя вина, что я промокла.

— Я знаю, что не моя. Ты тоже знаешь, и он тоже будет знать, но все равно будет кричать.

Поэтому, чтобы уберечь Макси и всех остальных от драконьего огня, Эстер залезла в теплую воду ванны и с удовольствием вздохнула, когда тепло прогнало холод с ее тела. К такой заботе она могла бы и привыкнуть, удовлетворенно подумала она. Мысль о слугах по-прежнему вызывала у нее дискомфорт, но такая роскошь, как горячая ванна в холодный дождливый день, была слишком прекрасна, чтобы отказываться от нее.

Она понятия не имела, как долго пробыла в воде, но, услышав тихий стук в дверь, вспомнила, что Макси обещала вернуться и принести ей чего-нибудь горячего. Не открывая глаз, Эстер сказала ей войти. Вода так убаюкала ее, что она не обратила внимания ни на шаги, ни на звук тихо закрывающейся двери. Ее единственными мыслями была благодарность Макси за то, что она вошла и не прервала ее мечтаний.

— Добрый вечер, малышка.