Когда Гален мягко и неохотно отстранился, Эстер осталась стоять, чувствуя, как внутри нее все еще пульсирует жар.

— Предполагается, что приличным женщинам это не должно нравиться, не так ли?

Он тихо усмехнулся и провел пальцем по напряженному соску.

— Это ты у нас правильная, ты мне скажи…

Она чувствовала себя бескостной, безвольной, но в то же время пылкой. Он поцеловал ее в губы, а затем начал поправлять завязки на ее платье.

Она тихо спросила:

— Что ты делаешь?

— Помогаю тебе оставаться невинной, хотя, видит бог, я этого не хочу.

Когда с последней завязкой было покончено, он снова поцеловал ее, на этот раз так горячо, что пламя снова взметнулось ввысь.

Он прошептал ей в губы:

— Иди в свою комнату, малышка, пока я не сорвал с тебя это одеяние.

Чувства Эстер бурлили. Какая-то часть ее хотела отбросить осторожность и позволить ему поступить по-своему, но она знала, что он прав. Она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в ответ, а затем прошептала:

— Мне действительно понравилось. Спокойной ночи, Гален.

Он ухмыльнулся.

— Спокойной ночи, малышка.

Несмотря на бурные чувственные события того дня, Эстер сразу же заснула, но несколько часов спустя Гален осторожно разбудил ее, встряхнув за плечо. В комнате была зажжена лампа, но ее слабый свет едва проникал сквозь полумрак. Увидев, что он сидит на кровати рядом с ней, она улыбнулась.

— Ты все же решил снять с меня ночную рубашку? — сонно спросила она.

Прежде чем он успел ответить, дверь ее спальни открылась, и в нее просунул голову мужчина, которого она никогда раньше не видела.

— Нам нужно идти, Галено.

Эстер удивленно села, натянув одеяло до подбородка, чтобы защититься.

Гален успокаивающе погладил ее по щеке.

— Он мой друг, Индиго.

Затем Гален повернулся к мужчине.

— Рэймонд, познакомься с Эстер Уайатт. Эстер, это мой хороший друг, Рэймонд Левек.

Рэймонд, который не уступал Галену ни в красоте, ни в росте, ответил с французским акцентом:

— Я рад знакомству, мадемуазель Уайатт.

— Я… тоже рада познакомиться с вами, мистер Левек, — смущенно ответила Эстер.

— Дай нам минутку, Рэймонд.

Однако, прежде чем уйти, Рэймонд перешел на свой родной французский и спросил:

— Она действительно так невинна, какой кажется, брат мой?

Гален ответил по-английски:

— Да, а теперь уходи. Я приду через минуту.

Эстер увидела, как Рэймонд улыбнулся, грациозно поклонившись в ее сторону, затем вышел и закрыл за собой дверь.

— Что он здесь делает? — спросила она.

— Он и его братья здесь, чтобы забрать меня домой. Я разбудил тебя, чтобы попрощаться.

— Попрощаться? — прошептала она.

Печаль в его глазах сказала ей всё. Ее сердце разбилось, но она стоически подавила свои эмоции и тихо спросила:

— Как скоро?

— Через несколько мгновений.

На мгновение ее глаза закрылись. Когда она открыла их, боль не уменьшилась.

Галену хотелось выругаться, завыть, сделать все возможное, чтобы это расставание произошло в другой раз. Он не хотел оставлять ее вот так, но у него не было выбора. На днях Рэймонд получил зашифрованное сообщение, которое Гален просил Эстер передать по телеграфу. Он знал, что его старый друг, не теряя времени, придет ему на помощь, но Гален не ожидал его так скоро.

— Малышка, я…

Эстер нежно прижала ладонь к его губам, останавливая то, что он собирался сказать.

— Просто уходи, Гален, пожалуйста…

Он приложил ее ладонь цвета индиго к своей щеке, затем прижал ее к губам, желая, чтобы у них было больше времени, желая, чтобы он мог остаться. Его темные глаза были мрачными, когда он прошептал:

— Я обещал, что больше никогда не огорчу тебя. Я солгал…

Он притянул ее к себе и поцеловал — сладкое, трогательное прощание. Срывающимся от волнения голосом он поклялся:

— Это всего лишь на время. Я скоро вернусь.

Он отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Когда я вернусь, ты должна будешь притвориться, что мы никогда не встречались. Ты сможешь это сделать?

Эстер понятия не имела, почему он обратился к ней с такой просьбой, но кивнула.

Гален также хотел попросить ее не выходить замуж за Фостера до его возвращения, но знал, что не имеет на это права, по крайней мере, пока. Вместо этого он попросил:

— Пообещай мне, что не будешь делать куличики из грязи с кем-нибудь еще, пока меня не будет.

Эстер не смогла сдержать слезливую улыбку.

— Я обещаю.

— По крайней мере, я заставил тебя улыбнуться, — задумчиво ответил он, нежно проводя пальцем по ее полным губам. — Это уже что-то.

Из-за двери раздался рев Рэймонда:

— Нам пора идти, Галено!

Гален сердито крикнул в ответ.

— Я иду, не снимай свои чертовы штаны!

Рэймонд прокричал в ответ по-французски:

— Я беспокоюсь о твоих штанах!

Гален прошептал тихое, но отчетливое ругательство. Время вышло.

— Я должен идти.

Он протянул руку и провел пальцем по ее нежной щеке.

— Достаточно ешь, пока меня не будет.

Она кивнула.

— Счастливого пути, Гален.

Гален медленно направился к двери. Он бросил последний взгляд на нее, на ее прекрасные глаза, которые смотрели прямо на него, и заставил себя уйти.

Оставшись одна, Эстер сначала слышала какое-то движение в доме, а потом наступила тишина. Она вскочила с постели и сбежала вниз по лестнице, надеясь, что они уезжают на карете, а не через туннель, потому что ей хотелось взглянуть на них в последний раз. Она выбежала на улицу и заняла позицию как раз вовремя, чтобы увидеть, как большая черная карета с бешеной скоростью отъезжает от дома, направляясь на восток. По бокам кареты ехало пятеро всадников, одетых в черное. Когда карета и всадники растворились в ночи, Эстер прошептала:

— Прощай, Гален…, - потому что на самом деле это было все же прощание. Она сомневалась, что когда-нибудь увидит его снова.

Она постояла на улице еще несколько мгновений, затем, чувствуя ветер на своем залитом слезами лице, вернулась в безмолвный дом.

Глава 8

Когда октябрь пошел на убыль, и ноябрьские ветры сменились декабрьским снегом и холодом, Эстер все ещё ничего не слышала от Галена. Хотя тайна, окружавшая призрачного предателя, оставалась неразгаданной, она сомневалась, что когда-нибудь увидит его снова. В конце концов, он был Черным Дэниелом. Было лучше для дела аболиционистов, когда он разъезжал по стране и боролся с рабством, а не находился здесь, в Уиттакере. На прошедшем на прошлой неделе заседании Комитета бдительности его члены решили, что разоблачение предателя вполне возможно без посторонней помощи, и Эстер была уверена, что Гален пришел к такому же выводу. Как она заявила в ночь его отъезда, это было прощание. Она убедила себя, что никогда больше не увидит его, и что это к лучшему.

Она стояла и смотрела из окна своей спальни на снег, покрывающий поля белым бархатным одеялом. Страстные воспоминания о Галене преследовали ее во сне в течение нескольких недель после его отъезда. Он приходил к ней каждую ночь, его голос шептал: «Индиго…», его ласкающие руки были такими же сильными, какими они были в реальности.

К счастью, время шло. К пятнадцатому дню нового 1859 года ее бородатый ночной любовник стал навещать ее реже — и это тоже было к лучшему. Заклинание Галена пробудило к жизни неизвестную ей сторону ее натуры, и у Эстер не было ни малейшего желания когда-либо снова освобождать эту женщину. У настоящей Эстер не было времени на куличики из грязи и мужчин, которые шептали о страсти в душных, полутемных кухнях. Вспоминая ту ночь, она была потрясена тем, каким бесстыдным, распутным созданием она стала в объятиях Галена, особенно в свете клятвы, которую она дала Фостеру. В качестве наказания она писала своему жениху каждый вечер перед сном.

В то утро Эстер планировала отправиться в город, чтобы посмотреть, не прибыл ли чек от ее английского издателя, но за ночь выпало шесть дюймов свежего снега. Снегопад с сопровождающими его порывами ветра и заносами свел на нет все ее мысли о том, чтобы выйти из дома. Вместо этого она налила себе чашку чая и устроилась поудобнее, чтобы просмотреть газеты, которые взяла у Би в церкви в прошлое воскресенье. Проблема рабства превратила страну в пороховую бочку. Конгресс был в смятении, пропасть между севером и югом казалась непреодолимой, и появились рабовладельцы, стремящиеся отменить запрет на ввоз новых африканских рабов. Запрет, введенный в США в 1807 году, был оспорен, поскольку за последнее десятилетие цены на рабов резко возросли. В некоторых районах юга цены выросли еще на семьдесят процентов по сравнению с предыдущими годами. Как сторонники, так и противники рабства знали, что незаконная торговля ввезенными рабами продолжалась в небольших масштабах, несмотря на закон, и один из самых громких случаев произошел только в прошлом году. Южный синдикат, возглавляемый очень богатым Чарльзом А. Л. Ламарром, заключил контракт на перевозку пятисот африканцев и их доставили в Джорджию на борту быстроходной шхуны «Странник». Четыреста африканцев, переживших переезд через Средиземное море, были проданы с большой выгодой. Правительство США предъявило обвинения Ламарру и некоторым членам команды, но все обвинения были сняты. Аболиционисты Севера были в ярости от вердикта жюри, но южане сочли позицию Севера лицемерной. Одна южная газета задала вопрос: «В чем разница между янки, нарушающим закон о беглых рабах на Севере, и южанином, нарушающим закон против африканской работорговли на Юге?»