В другом конце комнаты открылась настенная панель, и она села. Инстинктивно она поняла, что это Гален. Она едва заметила, как панель снова беззвучно закрылась, потому что ее сердце запело. Он пришел. Ей захотелось плакать, потому что он один знал, что она нуждается в утешении. Он пришел, чтобы обнять ее, когда она нуждалась в том, чтобы ее обняли.

Он прошел дальше в комнату. Не говоря ни слова, он широко раскрыл объятия. В ответ она молча соскользнула с кровати и подбежала к нему, позволяя ему обнять себя с такой силой, что она надеялась, он никогда не отпустит ее.

Гален долго держал ее в объятиях, наслаждаясь ею, защищая ее. Когда он смог заставить себя отпустить ее, он осторожно поднял ее на руки и отнес в кресло-качалку. Он усадил ее к себе на колени. Лунный свет и ночной ветерок струились через открытое окно.

Прижавшись к его груди, Эстер впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. После смерти тети ее жизнь стала такой безумной, что у нее едва хватало времени дышать. Ей приходилось быть сильной, целеустремленной и стойкой в ответ на все, что она испытала в жизни, но сегодня вечером она не хотела быть сильной. Хотя бы на это короткое время ей хотелось, чтобы кто-то обнимал ее так, словно она дорога ему, и чтобы этот кто-то был ее опорой.

Гален поцеловал ее в макушку и ощутил такое удовлетворение, о котором и мечтать не мог. Он держал в своих объятиях многих женщин, но не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такой внутренний покой, такую абсолютную легкость на душе. Воспоминание о ее сердитой позе с винтовкой в руках еще долго будет преследовать его. Он больше никогда не хотел видеть ее такой напуганной. Ему так не терпелось вернуться сюда и повидаться с ней, что он практически выбросил Квинта из кареты, когда кучер остановился перед его домом.

— Ты все еще сердишься на меня? — тихо спросил он.

Не отрывая головы от его груди, она ответила:

— Да.

Он тихо засмеялся в лунном свете.

— Должен ли я извиниться за то, что так беспокоился?

— Нет, но ты можешь извиниться за то, что вел себя так, будто мне нужен опекун.

— Я этого никогда не говорил. Тебе стоит злиться на бюргера, а не на меня.

— Он свое получит, будь уверен.

— Однако я ужасно беспокоился о тебе. Когда Квинт пришел ко мне, чтобы попросить моей помощи в твоем освобождении, я не колебался.

— Но с золотом ты переборщил, тебе не кажется?

Он посмотрел в ее глаза, похожие на черные бриллианты, и пожал плечами.

— Не сказал бы.

— Рено всегда носит с собой мешочек с золотыми монетами?

— Только в случае необходимости, и сегодня был именно такой случай. Я понятия не имел, кого мне придется подкупить, чтобы освободить тебя.

Она прижалась головой к его сердцу.

— Что ж, ты определенно произвел впечатление на шерифа Лоусона. И на меня тоже, если честно.

— Хорошо. Мне нравится производить на тебя впечатление.

Эстер отстранилась и посмотрела в его красивое лицо.

— Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

— Ты продолжаешь это повторять. Ты пытаешься убедить меня или себя?

Эстер снова положила голову ему на грудь.

— Мы не будем это обсуждать.

— Тогда что мы обсуждаем?

Решив поддержать разговор на нейтральной почве, она поделилась с ним своими мыслями о предательстве Блэкбернов.

Гален выслушал ее, а затем сказал:

— Возможно, ты права. Возможно, кто-то дал Шу информацию о Блэкбернах, но кто?

Эстер не знала.

— Как далеко вы с Рэймондом продвинулись со списком имен, который ты показывал мне в вечер своей вечеринки?

— Мы уже проверили почти всех, но безрезультатно. Мы не обнаружили никого, чьи долги были бы настолько велики, чтобы сделать их уязвимыми для возможного шантажа Шу, и мы не обнаружили ни одного имени, которое соответствовало бы списку известных предателей Ордена. Все, что мы выяснили, это то, что жители Уиттакера — прекрасные, честные люди. Ни одного потенциального предателя в округе.

— Я говорила тебе об этом еще в октябре, так что же нам остается?

— Понятия не имею, может быть, у членов вашего комитета есть какие-то зацепки. Когда вы снова встречаетесь?

— Согласно условиям моего залога, я не должна ни с кем встречаться, но встреча состоится в воскресенье после службы. Я посмотрю, есть ли у кого-нибудь новая теория. Если Шу мог так поступить с Блэкбернами, никто не может быть в безопасности.

Гален согласился.

Затем он спросил:

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она вспомнила о Шу и его злобном взгляде.

— Он сильно напугал меня, но мне уже лучше.

Гален обнял ее крепче.

— Когда я вошел в офис шерифа этим вечером и увидел тебя такую сердитую с оружием, а потом заметил слезы в твоих глазах, я понял, что ненавижу, когда ты плачешь.

Эстер вопросительно посмотрела на него.

— Я серьезно, — сказал он. — Это вызывает у меня желание уничтожить то, что причинило тебе боль.

Эстер подумала, что он шутит.

— Гален, это уже слишком, тебе не кажется?

— Это то, что я продолжаю твердить себе, но после того, как ты объяснила, что произошло с Шу, мне захотелось убить его голыми руками.

Его слова были простыми, а взгляд правдивым.

— У нас проблема, малышка. Я почти уверен, что влюблен в тебя.

Эстер замерла. Его взгляд был таким пристальным, что в нем можно было утонуть, и ее сердце бешено колотилось.

Он продолжил хриплым голосом:

— Ты даже не представляешь, как ты на меня влияешь…

Эстер закрыла глаза в ответ на его смелое заявление. Она не знала, что ответить. Она знала, что ей нужно встать с его колен, прежде чем она поддастся искушению, потому что была совершенно уверена, что тоже любит его. Но она сомневалась, что их любовь когда-нибудь принесет плоды из-за их социальных различий. Представители их классов редко пересекались, не говоря уже о вступлении в брак. Она не хотела, чтобы его подвергли остракизму из-за ее прошлого.

— Тебе… стоит уйти, Гален.

Она попыталась подняться, но его руки мягко удержали ее бедра.

— В чем дело? — мягко спросил он. — Я сказал тебе о своей любви, а ты помрачнела. Неужели эта мысль так удручает тебя?

Она слегка улыбнулась и покачала головой.

— Нет, на самом деле, я очень польщена, но ты не влюблен — во всяком случае, не в меня.

— Почему я не могу тебя любить?

— Потому что не можешь. Мы из разных миров.

— И что это значит?

— Это значит, что такие люди, как ты и я, не влюбляются друг в друга. И уж точно не женятся. Твой социальный круг не позволит этого.

— Ты правда веришь, что мне не плевать, что думает общество о том, кого я люблю?

— Нет, тебе, вероятно, все равно, но не мне.

Он пристально посмотрел ей в лицо.

— Ты думаешь, я бы стыдился твоего прошлого?

— Может быть, не сначала…

— Я собираюсь притвориться, что ты не говорила такой чепухи.

— Гален…

— Мы не будем это обсуждать, потому что в этом нет необходимости. А теперь поцелуй меня, чтобы я не разозлился еще больше.

— Иногда ты бываешь слишком самонадеянным, ты это знаешь?

— Высокомерный, богатый и…

Он медленно провел пальцем по контуру ее соблазнительного рта.

— …полностью очарованный тобой…

Затем он поцеловал ее медленным, сладким поцелуем, полным страсти. Внезапно она очень обрадовалась, что они с Фостером не были мужем и женой. Она никогда не испытала бы такой нежности, если бы это было так. Фостер никогда бы так нежно не прикусил ее губу и не заставил ее губы раскрыться с такой готовностью. Только Гален мог заставить ее отбросить всякую осторожность и трепетать от прикосновения его сильных рук, скользящих вверх и вниз по ее рукам. Только Гален знал, как целовать ее до тех пор, пока ее губы не распухнут от страсти. Его руки обхватили ее плечи и затылок. Он заставлял ее страстно желать почувствовать все, что он мог дать, и отдать все взамен.

Гален хотел соблазнить ее, чтобы она согласилась стать его возлюбленной. Он хотел, чтобы его поцелуи на ее шее и ленивые движения рук по ее затвердевшим соскам затуманили ее разум, и чтобы она уступила. Он пытался соблазнить ее, скользя языком по приоткрытым уголкам ее рта. Он затрепетал, услышав, ее беззвучный ответ.