— Скажи правду. Ты ела сегодня утром?

Эстер знала, что если он раскусил первую ложь, то, несомненно, раскусит и вторую. Она старалась не встречаться с ним взглядом.

— Нет, — призналась она.

Гален недоумевал, с какой стати ей лгать о такой обыденной вещи, как еда. Когда в голову пришел возможный ответ, по его телу пробежал холодок. Он медленно встал из-за стола и вернулся на кухню. В маленькой раковине он заметил одинокую кофейную чашку. Он подошел к ее шкафчикам.

Эстер зашла на кухню и увидела, что он открывает ящики и корзинки.

— Что ты делаешь?

— Смотрю, сколько у тебя еды, Индиго.

Снова это имя. Он произнес его так, словно она была кем-то дорогим ему. Но она тут же отбросила эту мысль.

— Зачем?

— Потому что ты не ела. Вчера вечером ты тоже почти ничего не ела.

Закончив осмотр, он взял чистую тарелку и вернулся в столовую. Эстер последовала за ним, затем смотрела, как он накладывает порцию со своей тарелки на вторую, затем пододвинул тарелку в ее сторону.

— Садись. И ешь, — приказал он.

Эстер села. Он выглядел таким расстроенным, что она не осмелилась спорить. Она предположила, что он обнаружил истинное состояние ее кладовой.

Он спросил:

— Почему ты позволила мне съесть всю твою еду?

— Тебе она была нужна.

— Никогда больше не отказывайся от еды ради меня.

Ей не нравилось, когда ей диктовали, даже если кто-то думал, что таким образом заботится о ней.

— Ты бы не поправился так быстро, если бы я не отказывала себе в еде. Ты был не в том положении, чтобы выписать мне банковский чек.

— Но сейчас могу.

— Вряд ли это проблема, не так ли?

— Я считаю по-другому. Как ты себя обеспечиваешь?

— Я справляюсь, это все, о чем тебе нужно знать.

— Очевидно, что это не так. У тебя в доме недостаточно еды, чтобы прокормить раков!

— Я вряд ли смогу выполнять свою работу без жертв.

— Я понимаю это, но никогда не жертвуй собой. Ты не принесешь пользы никому, если будешь полуголодной.

Она тут же обиделась.

— Я не полуголодная.

— Когда ты в последний раз полноценно ела?

Она не ответила. Он ни разу не повысил голоса во время стычки, но Эстер казалось, что они кричали достаточно громко, чтобы их было слышно в Огайо.

— Ну? — спросил он, все еще ожидая ее ответа. По ее продолжающемуся молчанию он понял, что это, вероятно, было несколько дней назад.

— Возьми вилку и съешь все это.

Эстер, сжавшая губы, подчинилась.

Гален заметил, как она упрямо сжала челюсти. Она ела неохотно, но он не обращал на ее манеры особого внимания. Вместо этого он поймал себя на том, что задерживает взгляд на чертах ее лица. Боже, она была прекрасна. Даже с его ограниченным зрением ему не составило труда разглядеть этот факт. Ее кожа выглядела как дар африканской богини ночи. Темные, как у ее предков, соболиные волосы подчеркивали сияние ее лица, чистого, как драгоценный обсидиан. Глаза, похожие на бриллианты, обрамляли ресницы, такие длинные, что они касались щек. Он знал, что это только вопрос времени, когда он поддастся желанию прикоснуться к ней. Он встряхнулся. Несмотря на все его размышления, он не имел права думать о ней в таком ключе; он уедет из Уиттакера, как только это можно будет устроить, и, возможно, больше никогда ее не увидит. Он удивился тому, насколько тревожными показались ему эти мысли.

— Как думаешь, когда будешь сегодня в городе, сможешь послать телеграмму?

— Да.

Эстер все еще переживала из-за его нотаций.

— Би может зайти позже, она хочет убрать нитки.

Он кивнул, а затем очень серьезно спросил:

— Эстер, как ты зарабатываешь на жизнь?

Эстер предпочла бы, чтобы ее финансы или их отсутствие не становились темой для обсуждения, но она знала, что он не успокоится, пока не получит удовлетворительного ответа.

— Я пишу трактаты против рабства для английского издательства. Я даю уроки игры на фортепиано местным детям. У меня есть небольшая пенсия от тети и отца. И я продаю яблоки, — объяснила она.

— И это все?

Эстер бросила на него взгляд, который мгновенно заставил его раскаяться.

— Прости, — искренне сказал он. — Я любопытный, знаю, но это только потому, что я беспокоюсь.

— У меня все хорошо, Гален. У Фостера есть некоторый доход. Если кошелек действительно опустеет, я всегда смогу продать часть земли. Мне бы очень не хотелось, но даже я знаю, что должна есть.

Ее откровенный взгляд не отпускал его. Гален испытал непреодолимое желание защитить ее, но знал, что гордая маленькая Индиго вышвырнет его вон, если он хотя бы предложит ей помочь выбраться из тисков нищеты. Он не знал, почему не догадался о ее напряженном финансовом положении раньше; ее одежда ясно говорила об этом. Ее одежда всегда была чистой и выглаженной, но манжеты на запястьях и подолы юбок обтрепались. Он знал, что она практикует Свободное производство, и считал данную ею клятву благородной, однако женщины его круга на родине давно превратили бы такую одежду в тряпки для полировки; Эстер держалась так, словно старые платья были сотканы из золота.

— Гален.

Он стряхнул с себя задумчивость.

— Прости, Индиго, ты что-то спросила?

И снова это имя окутало Эстер, как легкое облачко. С минуту она пыталась вспомнить, что собиралась сказать.

— Да. Моя тарелка пуста, могу я теперь идти?

Он приподнял бровь в ответ на ее саркастическую реплику и на огонек, вспыхнувший в ее темных глазах. Он решил, что ее остроумие — еще одно из ее привлекательных качеств. Он улыбнулся.

— Да, малышка, ты можешь быть свободна.

Эстер провела большую часть дня в Энн-Арборе, городке, расположенном всего в нескольких милях к западу. Она зашла на почту, где ей сказали, что чек, который она надеялась получить от своего английского издателя, не пришел. Она подавила свое разочарование, затем перешла улицу, чтобы отправить телеграмму Галена. Его записка казалась вполне невинной — в сообщении говорилось о заказе пиломатериалов и гвоздей, — но Эстер предположила, что это шифр. После этого Эстер заглянула в пансион Кейт Белл пообедать, после чего немного посидела и посплетничала с женщинами в гостиной Кейт. Большинство сплетен крутилось вокруг Бетани Энн Лавджой, семнадцатилетней дочери члена Комитета бдительности Уильяма Лавджоя. Бетани Энн сбежала из дома, чтобы не выходить замуж за подобранного ее отцом жениха, делового партнера средних лет по имени Джон Ройс. Слухи о том, что она исчезла в ночь перед свадьбой, дошли до самого Детройта. С тех пор о ней никто ничего не слышал. Лавджой потратил целое состояние на строительство одного из самых больших и величественных домов в округе для проживания молодоженов, но после бегства Бетани Энн он остался пустым.

К тому времени, как Эстер добралась до дома, уже сгустились вечерние сумерки. Она поставила телегу в сарай, а затем вошла в дом. На кухонном столе она обнаружила записку, оставленную Би, в которой говорилось, что нитки с бока Галена были сняты. Рядом с запиской лежал копченый окорок, который любезно передал через Би Брэнтон Хаббл, и два ломтика бекона. Эстер мысленно поблагодарила соседей за щедрость и поднялась наверх, чтобы позвать Галена. Не получив ответа, Эстер решила, что он спит. Она решила приготовить ужин, а затем подняться наверх и проведать его.

Осторожно держа поднос с едой для Галена, Эстер тихонько постучала в дверь мансарды и вошла, когда он позвал. Она застала его нежащимся в большой ванне из черного фарфора, принадлежавшей ее дедушке. Вид его золотистой обнаженной груди, возвышающейся над водой, привел ее в такое смущение, что она тут же повернулась к нему спиной.

— Я думала, ты сказал «войди»! — выдохнула она.

Гален не смог сдержать улыбки, увидев, как она смутилась, но сказал правду:

— Это я должен извиниться. Теплая вода так убаюкала меня, что я забыл, где нахожусь. Я отозвался на твой стук, не задумываясь.

— Ты хочешь сказать, что обычно приглашаешь женщин, когда принимаешь ванну?