— Раскрыли, — поправляю хмуро. — Меня киллер ждал, еле убежал. Поневоле задумаешься, откуда ноги торчат. И чьи.

Женщина покраснела, потом смертельно побелела. О, дошло.

— Жучка, Хрючка! — зову я. — Я передумал. Идите сюда, тема вас касается.

— Как дам сейчас за Хрючку! — звенит яростный девчоночий вопль.

— Сами друг дружку так дразните! Жанна, Хелена, кому сказано?

Девчонки выходят. Недовольные, с брезгливо поджатыми губами. Две дуры из ларца, одинаковы с лица. Вульгарная помада, синие тени, и тушь с ресниц кусками отваливается. И цвет волосенок помойный.

— Мое семейное имя не откроешь, я правильно понимаю? — уточняю я. — Так и думал. Тогда вопрос: куда папенька подевался?

Женщина открывает рот… и закрывает. Понятно, сложно ей с папеньками. Фрейлины — они такие фрейлины, затейливые.

— Твой супруг, где он? Почему в нищете? Где мужчина, который должен содержать семью? Почему мне никто за пьянки по шее не дал?

— Мой супруг Никол Збарский под старость лет заразился игроманией, просадил всю недвижимость и сгорел от алкоголизма девять лет назад, — сухо сообщает женщина. — И в этом смысле ты весь в него.

Недовольно двигаю челюстью. Семейная, кстати, привычка, надо бы избавиться. То, что Вера молчит про меня, понятно. Никто в таком не признается, с чего бы ей? А вот игромания — тут имеются вопросы. Она стала заразной болезнью триста лет назад. Аккурат когда появилась в мире магия. Все как положено, анаэробные бактерии, воздушно-капельный путь, все такое. А вопросы… благородные не заражаются, такие дела. Магия против. И алкоголизмом их не пронять по той же причине. Или?..

— Он из простолюдинов, что ли?

— Дворянин, — поджала губы женщина. — За особые заслуги.

— Понятно, купил.

Сестрички возмущенно фыркают. Они его помнят и считают родным отцом. Но того, что Никол Збарский дворянин по документам, а не по происхождению, их фырканье не изменит. В глазах благородного общества они полукровки. Или, как тут презрительно выражаются, буратины. Недоструганные.

— Мне вернули двести тысяч, — сообщаю я. — Долг, я сказал. За что? За все хорошее, так правильно. Вера, половина тебе, держи. Сними квартиру в охраняемом квартале, лучше всего у Меньшиковых. Потому что здесь меня убьют, и вас со мной невзначай. А я знаю, за что? Знаешь ты, но молчишь.

Делаю паузу. Вдруг сломается? Вдруг ей дочек жалко?

Но женщина молчит. Понятно, клятва сильнее жизни.

— Теперь с вами, девочки. Вы чего размалевались? Так дешево, я имею в виду? Мне без разницы, но маму позорите. Дам каждой по сотне, если смоете раскраску.

— А на покраситься тоже дашь? — бросила одна из близняшек недоверчиво.

Я ее прекрасно понимаю. За все предыдущие годы Рой Збарский кредитки не заработал. Воровал на выпивку у сестричек и у мамы, за что не единожды был бит.

Принюхиваюсь. Хелена. Так-то их без нюха не различить, однояйцевые.

— Дам. Но в натуралке вы лучше смотритесь. Спросите у мамы, она специалист. Кстати: Вера, бросай свою дурацкую работу, все равно толком не платят. Лучше девчонок фрейлинским делам обучи, им по жизни точно пригодится. Танцы-шманцы, языки, стиль, прочие дела.

— Мы на мою зарплату, между прочим, живем, — усмехается женщина. — А твои сто тысяч — сейчас они есть, а завтра их нет. Придут и вернут тем, у кого украл. Или твой запал завтра кончится. Наглотаешься пива, как обычно, и приползешь оборванный и избитый.

К деньгам на столе она демонстративно не притрагивается.

Всерьез задумываюсь над перспективой. М-да. Организм в жалком состоянии, всякое может быть.

— Может, и приползу, — говорю в результате. — Но мне за это заплатят. Кто? Все, так правильно. Все непричастные, а причастные вдвойне. Последнее: мне спать где? Надеюсь, не с сестричками?

— Рой, ты что такое говоришь⁈ Они — девочки, с ними нельзя! В моей комнате ты спишь. Когда доползаешь.

— Ни за что, я не железный! Лучше у порога на коврике! Еще лучше — на банкетке в кухне! Здесь хорошо, здесь еда есть.

У нее он ночует, ну надо же. Пятнадцатилетний гормононоситель. Задохлый, но юноша! Теперь хотя бы немножко понятны его закидоны. Каждый вечер наблюдать частичный стриптиз в исполнении бывшей фрейлины младоимператорского дворца — и у старика кукуха переклинит.

— Там ширма! — возмущается женщина и слегка розовеет. — Ты что, от своих пьянок все забыл⁈

— Тем более ширма, — ворчу непреклонно. — Тогда точно на банкетке!

А то мне ширма помешает. Демонстративно устраиваюсь на банкетке. И руки за голову закидываю. Сестрички издают губами неприличные звуки, набирают еды, пока не отобрали, и норовят свалить в свою комнату. Лениво напоминаю про краску. Смоют они свою дикую тушь, никуда не денутся. Сто рублей для них — настоящие деньги. Карманных средств девчонкам катастрофически не хватало все детство. Собственно, их вообще не было до этого момента. И смутное происхождение денег у презренного братика их жутко интересует, но только в плане как бы самим так же обогатиться. Криминал их не смущает. Подумаешь, украл. Деньги же. Очень практичные особы, мне они нравятся.

Недовольно морщусь. Не мне они нравятся, а телу. Но вообще — как-то даже жалко сопляка. Он искренне любил свою семью. Но не имел сил справиться с алкоголизмом. Да и умом явно не блистал, с такой-то ущербной рожей. За что его презирали. А он продолжал любить, как умел.

Мне хочется кушать, и кушать без свидетелей, чтоб не было вопросов насчет гигантского аппетита, но Вера задерживается.

— Ты другой! — говорит она негромко, но убежденно.

Только вздыхаю. Если бы! Ни на молекулу не изменился на самом деле, все тот же задохлый наркоман и пьяница. Потому что моя личность пока что не в теле. На самом деле я свысока наблюдаю. Из куна-чакры.

— И пить бросишь? — недоверчиво спрашивает женщина.

Молча киваю. И пить, и курить, и наркотики. Если не доставляет удовольствия, зачем тратить деньги? Не так уж легко они достаются. Грабить, между прочим, тоже работа. Тяжелая.

— Ломка…

Не понимаю. Ну, ломка. А мне-то что? Я не Рой. Не мое тело страдает, а этому говнюку так и надо. А я за его мучениями сверху с удовольствием понаблюдаю.

— А дай-ка я тебя проверю! — решается женщина.

Усмехаюсь. Ожидаемо. Она для того и осталась. Но я же не в теле. Ни одержимости, ни управления — ничего! Только некая личность сверху сидит и хихикает.

Но Вера не стала проверять на подчиненность. Ее интересуют магические отклики. Невольно и сам заинтересовываюсь. А действительно, какой из меня маг, если семейная магия с клановыми конфликтует?

Женщина берет мою ладонь. Ощущаю слабый посыл и блаженно щурюсь. Хорошо-то как!

— Ничего не понимаю…

— Магия исчезла? — лениво интересуюсь я.

Я бы этому не удивился. Когда в родном семействе столетиями лелеют мысль убить всех клановых, она и в магическом плане начинает себя проявлять, не говоря уж про ментальную навязчивость. Еле отучился вслух желать всем клановым мучительной смерти. Зато душегубные мысли задолбали, тоже пора отучаться.

— Не исчезла, но отклик ни на что не похож, а так не бывает, — бормочет женщина и уходит в глубокой задумчивости.

Я рывком сажусь и накидываюсь наконец на еду. Ох, хорошо!

А деньги Вера так и оставила на столе. Уверена, что завтра за ними явится полиция? Скорее всего так.

Ночью мне не спится. Видимо, тело говнюка привыкло к мягкому и теперь на банкетке крутится и ежится. Ну надо же, какой неженка! Как пьяным под кустами валяться, так нормально, а дома ему мягкую кроватку подавай и фрейлину за ширмой! Так ему и надо, говнюку.

Так что просто лежу и лениво прикидываю, как быстро начнутся изменения в организме под влиянием моей личности и насколько это опасно в плане подозрений. Прихожу к выводу, что опасно, но не очень. Пятнадцать лет, взросление, изменения в организме естественны… хотя повышение массы вдвое в естественность не лезет и с этим что-то придется делать.