- Ты никогда не хотел, чтобы я это сделала?

Он ухмыльнулся.

- Нет.

- Все это время я беспокоилась об этом и задавалась вопросом, делают ли это другие женщины со своими мужьями, а ты… ты… ты дьявол!

- Миссис Девитт, не может быть!

Он закинул баньян за плечи, широко раскрыв глаза и смеясь.

- Ты хочешь сказать, что, пока мы вели вежливую беседу на вечеринке, ты представляла себе, как все эти пары...

- Не все! И я даже не знаю, что представить, но...

- О, ты такая очаровательная!

Этот мерзкий тип снова смеялся над ней.

Она привстала на колени, прямо у края кровати, и замахнулась на него, но он отскочил в сторону.

- Ты ужасный... - Она ударила снова. Он снова увернулся. И рассмеялся.

- Мерзкий - Еще один удар, еще одна увертка, еще смех.

- Противный - Еще один удар, на этот раз сильнее, быстрее, и она упала бы с кровати, если бы он не бросился вперед и не поймал ее за предплечья, чтобы удержать на месте.

И он продолжил обнимать ее, нежно, но твердо, с озадаченным видом.

- Я такой и даже больше, но ты и так это знала, - сказал он. - Почему ты так расстроена?

- Я всего лишь пыталась поступить правильно. Ты не должен был насмехаться надо мной за это.

Она отстранилась от него.

- Это было не очень мило.

- Мило?!

Он попятился.

- Как ты вообще могла себе представить, что я могу поступить мило?

- Папа говорил, что ты хороший человек. А герцог Даммертон сказал, что у тебя доброе сердце. А мистер Ньюэлл сказал...

- Господь помилуй. Какая наивность! Ты думаешь, я разбогател, потому что был милым? Ты думаешь, твои модные друзья общаются со мной, потому что я вежливый?

Он горько, безрадостно рассмеялся.

- Большинство из них терпеть меня не может, но они не могут держаться от меня подальше, и это, моя дорогая, не имеет никакого отношения к тому, что я милый. Так что забудь все глупые мысли о том, что я когда-нибудь смогу быть милым с тобой, и, ради всего святого, не питай никаких романтических идей.

Она изумленно уставилась на него.

- Неужели ты настолько тщеславен, что думаешь, будто я могу в тебя влюбиться?

- Ты только что хотела, чтобы я тебя поцеловал.

- А вот и нет! - солгала она с пылающими щеками. - Ты высокомерный, невыносимый негодяй! Мне от тебя ничего не нужно. Ты можешь вернуться к своим... женщинам и заставить их делать... ту свою штуку.

- Может быть, я так и сделаю. Потому что они никогда не ожидают, что я буду милым, и когда все кончается...

Его голос был напряженным и становился громче с каждым словом.

- Я ухожу от них, и они уходят от меня, и они, черт возьми, не требуют от меня хорошего поведения, не занимают мой дом и не разрушают мою жизнь!

- Ну, ты же разрушаешь мою жизнь.

Она позаимствовала прием у Арабеллы: вздернула подбородок и устремила взгляд вдаль.

- Теперь ты можешь идти.

- О, я могу идти, не так ли?

- Не позволяй мне тебя задерживать.

Конечно, будучи невыносимым упрямцем, он подошел ближе.

- Я знаю это выражение, - прорычал он. - Это вежливое выражение означает «Уходи».

- Ты, должно быть, часто его слышишь.

- Так скажи это. Скажи мне, чтобы я ушел.

Он обхватил ладонями ее лицо, и она прокляла его лживые руки, потому что его прикосновения были божественными, хотя он и был отвратительным зверем.

- Если я поцелую тебя, ты скажешь мне, чтобы я ушел?

Он провел большим пальцем по ее губам, отчего по спине у нее пробежала дрожь удовольствия. Ей показалось, что она увидела, как потемнели его глаза. Он снова посмеется над ней. Он не ошибся: ей приходили в голову глупые мысли, хотя бы потому, что, глядя на такие пары, как Арабелла и лорд Хардбери, Гарри и леди Болдервуд, она испытывала ужасную, тщетную тоску по тому, чего у нее никогда не будет.

Она осторожно провела рукой по его волосам, запустила в них пальцы. Они были до смешного мягкими, и ей не следовало прикасаться к нему. Но где-то под этой вспыльчивостью, этим диким оживлением, этой грубостью скрывался нежный, заботливый мужчина.

- Ты все еще так сердишься, - прошептала она.

Он дернул головой, чтобы она не могла до него дотянуться.

- Я что?

- На своего отца, на меня, на всех нас.

- Что за чушь.

Он отскочил назад и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками.

- Меня это не волнует настолько, чтобы я злился.

- В глубине души ты зол.

- Перестань говорить мне о том, что я чувствую.

- Все в порядке. Я тебя понимаю.

- Нет. Ты не понимаешь.

Он подошел и навис над ней.

- Ты ни черта не понимаешь.

- Джошуа...

Она потянулась к нему, чтобы успокоить его, утешить так, как ей хотелось, чтобы кто-нибудь сделал это для нее, и она почти схватила его, когда он резко отвернулся, быстрый и разъяренный, и ее рука зацепилась за его халат. Он продолжил двигаться, повинуясь собственной инерции, а она не смогла высвободить руку, и завязки развязались. Вихрь прекратился. Он замер, повернувшись к ней лицом, его халат распахнулся.

Как он и предупреждал, под ним на нем ничего не было.

О, святой Себастьян!

Кассандра смотрела, не в силах отвести взгляд: эта грудь, плоские соски, ребра, тонкая талия, прядь волос и его…

Его... как это вообще называть?... мужественность. Он торчал вверх у его живота, темнее его кожи, такой же большой, сердитый и требовательный, как и он сам. Сквозь бешеный стук своего сердца она различила темные волосы, стройные бедра, мускулы ляжек и тепло, тепло, разливающееся по ней, лишающее ее воздуха, в то время как ее глаза посылали срочное сообщение ее телу, и тело трепетало от вновь открывшейся потребности.

- Насмотрелась?

Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека, и она не могла понять, сердится он, или забавляется, или что-то еще.

- Если ты хотела поглазеть на мой член, жена, тебе следовало просто попросить.

Она закрыла глаза, прикрыв их обеими руками. Темнота не помогла: она все еще могла видеть его, все еще чувствовала его. Спустя год, десятилетие, столетие он пробормотал:

- И я не сержусь, будь ты проклята, - и воздух колыхнулся, дверь захлопнулась, и она снова осталась одна.

Кассандра медленно опустила руки и зарылась ими в простыни, сопротивляясь греховному желанию прикоснуться к тем частям своего тела, которые все еще требовали прикосновений этого мужчины. Комната была слишком пустой, а пол находился за тысячу миль от нее, и она больше не узнавала себя.

Она вскочила с кровати и направилась к двери, но застыла, взявшись за ручку. Если она войдет в его комнату, то что она сделает? Обхватит его руками, прижмет к себе, чтобы он обнял ее.

Если она зайдет в его комнату, он скажет что-нибудь злое, посмеется над ней, прогонит прочь.

Вместо этого она постаралась успокоиться, затем подошла к письменному столу и начала писать записку: «Дорогая леди Трейфорд, ...»

Глава 9

Этой проклятой женщине было недостаточно занять его дом. Теперь она заняла и его мысли.

На следующий день Джошуа был занят встречами в городе и осмотрами доков - в тех местах, где он был уверен, что не встретит свою жену, - но каждое мгновение перед его мысленным взором стоял ее образ.

Она гладила его по руке. С изумлением разглядывала его обнаженное тело.

Ждала его поцелуя с закрытыми глазами и приоткрытыми губами.

Такая чертовски соблазнительная.

Глупая, глупейшая, глупейшая идея пойти к ней в комнату прошлой ночью. «Небольшое безобидное развлечение», - сказал он себе и был настолько глуп, что поверил в эту ложь.

Каким-то образом он дожил до вечера, не сойдя с ума, и устроился в своем кабинете с докладом о санитарных условиях, пока Дас просматривал дневную корреспонденцию, прежде чем пойти домой. Джошуа был в безопасности - Кассандра была где-то со своими друзьями, - но слова на странице превращались в тарабарщину еще до того, как доходили до его сознания.