– Помнишь моего отца, мама? Помнишь? Если он такой плохой человек, как говорит бабушка, почему ты вышла за него?

Никакого ответа.

– Мама, почему ты позволила бабушке утаить от меня, что отец присылает деньги? Разве не понимала, как важно для меня было знать, что отец меня любит? Почему мне никогда не позволяли увидеться с ним?! – со слезами на глазах воскликнула девушка. – Неужели тебе и бабушке в голову не приходило, как вы меня раните? Ради Бога, скажи, почему ты это сделала?! – яростно выкрикнула Челси, до глубины души потрясенная трагедией своего детства, и, закрыв ладонями лицо, зарыдала.

Банни повернулась и взглянула на полную жизни девушку, так много унаследовавшую от отца: красоту, силу и непреклонную волю. Маска притворного тупого равнодушия сползла с лица, смытая слезами.

– Дорогая, прости меня, прости! – воскликнула Банни, вскакивая с пуфика и подбегая к дочери. Обняв трясущиеся плечи своего ребенка, Банни прижала ее к себе и тихо заплакала.

– Мы не знали, что делаем, дорогая. Поверь нам, мы не хотели причинить тебе зло, правда не хотели. Две глупые, невежественные женщины, страшно напуганные… Челси…

– Чем именно? – спросила Челси, пораженная внезапным превращением матери из инертного манекена в энергичную женщину с живыми, осмысленными, хотя и полными слез глазами.

– Бабушка не виновата, дорогая. Ты не должна ее осуждать. Она сделала это ради меня. Я так боялась потерять тебя. Фрэнк такой умный и сильный. У его семьи деньги и власть, – запинаясь, всхлипывая, объяснила Банни. – Я была уверена, что он попытается тебя отнять. Хотя я была звездой, но совсем не получила образования… И кроме того… О Боже… в моем прошлом есть… тайны… которые он мог бы использовать, чтобы доказать в суде, что я плохая мать. Чаще всего при разводе отцы охотно оставляют детей у жен, но он… он был без ума от тебя, просто страшно становилось.

Челси, словно зачарованная, слушала исповедь матери, вполне связную, разумную и убедительную. Банни была так поглощена собственным рассказом, что, казалось, не замечала пристального взгляда дочери.

– Я так любила Фрэнка, но после твоего рождения он изменился. Ни о ком не думал, кроме тебя. Ненавидел мою работу и считал, что я должна оставить кино, сидеть дома и ухаживать за тобой. Не выносил Голливуд и все время говорил о возвращении в Сан-Франциско. Наверное, скучал по дому, – тихо продолжала она, останавливаясь, только, чтобы высморкаться и вытереть глаза. – Я знала, что он рано или поздно уйдет от меня.

Замолчав, она взглянула в глаза дочери и увереннее, уже не так печально продолжала:

– Мужчинам нельзя доверять, Челси, ни одному, никогда. Так или иначе, стоит только мужчине получить все, чего добивался, он попросту устает, – и вот ты уже остаешься одна-одинешенька в этом мире, совсем как мама… когда отец нас бросил. – И, самодовольно усмехнувшись, добавила: – А знаешь, папочка вернулся, когда узнал, что я стала звездой.

– Правда? Когда это было? – с любопытством спросила Челси, никогда не слышавшая эту историю.

– О да, – с горечью объяснила Банни, – ублюдок пытался ухватить кусок пирога, да побольше. Смылся и плевать ему на то, что с нами будет, а когда я пошла в гору, папаша приполз, как паршивая пиявка. Все норовил высосать побольше «зелененьких». Принес куклу, дешевую, уродливую… А у меня была целая комната дорогих игрушек. Сказал, что любит меня, да только уж я-то его знала! Успех он мой любил, да еще денежки. Мама разрешила ему поговорить со мной, позволила именно мне сказать ему, чтобы убирался и никогда-никогда больше не смел возвращаться!

– И тебе не было больно, мама? Банни на несколько секунд задумалась.

– Не помню. Все это напоминало сцену из фильма. Я сердилась, топала ногами, дулась и указывала ему на дверь – совсем как велела мама, – сказала она, но тут ее голос оборвался, и Банни снова заплакала.

Они снова поменялись ролями, и теперь настала очередь Челси привычно утешать рыдающую мать, хотя девушка не переставала удивляться внезапному выходу Банни из башни молчания, в которой она была заточена все это время.

– Скажи, мама, скажи, как все было, когда отец ушел от нас, – мягко, ободряюще попросила Челси.

– Она знала, что я боюсь. Мама всегда знала, что у меня в душе. Она обещала мне избавиться от Фрэнка раз и навсегда и сдержала слово. С того дня, как он покинул дом, она никогда ни словом не упомянула его имя. Никогда. Словно Фрэнк исчез с лица земли. Мама могла все. О Боже, что теперь со мной станется? Как я буду без нее? – запричитала Банни. Но дочь не встревожилась: слишком часто она видела слезы матери, чтобы придавать им значение.

– Но ты понимаешь, что она долго не проживет? – с подозрением спросила Челси. Прирожденная прагматистка, она не совсем поверила в чудо внезапного озарения. Если мать знала, что Леверн умирает, что еще ей известно?

– Мама, помнишь Фернандо? – спросила она, потянувшись к туалетному столику и подвигая ближе пачку салфеток.

Потом вручила матери одну и вытерла глаза другой.

– Не говори о нем, Челси. Я обещала маме, что больше никогда не произнесу его имени.

– Помнишь, что случилось с ним? Помнишь ту ночь в библиотеке и нож для разрезания писем?

Настала тишина… Долгая… Напряженная… Наконец Банни ответила – так тихо и невнятно, что Челси пришлось переспросить еще раз:

– Забыла, все забыла, – промямлила Банни.

– Правда? Ты уверена?

Банни молча кивнула. Девушка поняла, что, если будет слишком придирчиво допытываться, мать опять впадет в транс, поэтому поспешно переменила тему.

– Мама, как чудесно, что я смогла поговорить с тобой! Бабушке уже недолго осталось быть с нами, поэтому мы должны держаться вместе, правда?

– Не уверена, что сумею жить без нее, – обреченно прошептала Банни.

– Сможешь, мама. Ты гораздо сильнее, чем думаешь сама, – ободряюще сказала Челси. – Только говори со мной почаще, хорошо?

Банни улыбнулась сквозь слезы, кивнула и, счастливо вздохнув, уютно свернулась калачиком в надежных объятиях любящей дочери.

Обычно Хилда каждое утро приезжала в офис к девяти, но в этот день ей едва ли не с рассвета непрерывно звонили клиенты, так что пришлось наконец обратиться в службу ответа, иначе не хватало времени одеться и позавтракать.

– Что это на них нашло? Должно быть, полнолуние, – удивлялась она, подъезжая к стоянке и выходя из машины.

Направляясь в свой кабинет через вестибюль, отделанный розовым мрамором, Хилда с раздражением заметила, что секретарша в приемной уткнулась в газету и не обращает ни на что внимания.

Черт бы побрал эту девчонку! Предупреждали же ее, чтобы не смела читать на рабочем месте! Хилда уже хотела выдать ей по первое число, но неожиданно заметила заголовок статьи в «Голливуд тэтлтейл», которой так увлеклась молодая женщина.

– Простите, не могу ли я взглянуть на этот гнусный листок? – спросила Хилда, выхватывая газету из руки испуганной секретарши. – По-моему, вам уже запрещали читать во время работы, не так ли?..

Женщина поспешно пристыженно кивнула.

– Простите, мисс Маркс, – пробормотала она, но губы скривились в ехидной улыбочке.

– Прошу больше этого не делать!

Хилда сложила газету передовой статьей внутрь, отнесла к себе, чувствуя, как кровь с такой силой бьет в уши, что она ничего не слышит.

Прошествовав мимо ошеломленной секретарши, Хилда мрачно поздоровалась и заперлась в кабинете. Она даже не успела сесть за стол, только бросила сумочку и портфель и развернула «Тэтлтейл»

Вызывающий яркий цветной снимок, сделанный примерно с год назад, на котором она выходит из ресторана под руку с Серджио! Серджио, такой молодой, стройный, крепкий, и рядом она: рот открыт, выглядит как базарная торговка!

Заголовок гласил:

Я ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА МАНЬЯКА! ГОЛЛИВУДСКИЙ АГЕНТ НЕ МОЖЕТ УКРОТИТЬ БУЙНОГО МОЛОДОГО ЖЕРЕБЦА!

Иисусе! Этот ублюдок Гарри Спетлмен подловил ее! Она быстро пробежала короткую заметку – текст шел вперебивку с фотографиями самой Хилды и ее знаменитых клиентов. Хотя репортер умело избегал того, что можно было бы впрямую назвать клеветой, статья изобиловала непристойными намеками, заставлявшими Хилду выглядеть изголодавшейся по сексу нимфоманкой, готовой отдать душу за ночь с молодым мужчиной… К сожалению здесь автор был недалек от истины. Но каждый прочитавший эту пакость посчитает Хилду круглой идиоткой! Сукин сын даже процитировал ее высказывания насчет Челли, вышибленных зубов и расходов на новый «роллс-ройс»! Наверное, к телефону был подключен магнитофон! Иисусе!