– Когда она выписывается? – спросила агент Леверн, понизив голос, чтобы Банни не услышала.

– Психиатр говорит, что ее можно забрать завтра же, если я пообещаю приводить ее к нему на консультации дважды в неделю.

– Надеюсь, вы согласились? Ей необходима помощь психолога, – заметила Хилда, подозревая, что Леверн вовсе не горит желанием последовать совету врача.

– По-моему, все это чушь собачья, но пришлось согласиться. Хотя не уверена, что найдется психиатр, согласившийся лечить пациента, которому нечем платить. Зато Банни будет гораздо лучше дома со мной и Челси.

– Как думаете, Леверн, скоро она сможет встать?

– К чему это вы клоните, Хилда? – резко спросила Леверн.

Хилда улыбнулась: впервые за долгое время она могла сообщить Леверн хорошую новость.

– Я поговорила тут кое с кем из Академии,[14] и, по всей видимости, на следующей неделе им потребуется одна из ведущих – представлять лауреатов этого года. Как считаете, Банни сможет?

– Интересно, кто это у них при смерти, чтобы отказаться от такой рекламы?!

– Эвелин Бэском. Говорят, она впала в сильнейшую депрессию, и все из-за своего сыночка.

– Неудивительно. Он у нее единственный. Она, должно быть, просто обезумела, – сочувственно вздохнула Леверн.

– Какой ужас! Сэнди говорит, ему будет предъявлено обвинение в убийстве первой степени.

– Хуже некуда! А кого она должна была представлять?

– Лучшего исполнителя мужской роли, – помедлив, тихо объявила Хилда.

Сердце Леверн от неожиданности подпрыгнуло.

– Господи, вот так шанс! Банни будет там, – не задумываясь ответила она. – Немедленно позвоните и примите предложение, пока они не передумали. Именно такого стимула ей не хватает, чтобы выздороветь!

– Я уже согласилась, Леверн. Считаете меня сумасшедшей? – улыбнулась Хилда. – Но у вас всего шесть дней, чтобы привести ее в форму. Сумеете?

– Безусловно… только… – начала Леверн и остановилась. Она терпеть не могла, когда людям становилось известно о ее финансовых затруднениях, но Хилда – дело другое. Она их союзница.

– Беда в том, что я совершенно разорена и по уши в долгах.

Не чувствуй себя Хилда кругом виноватой в том, что позволила этому поддонку Гектору Дилуорту унизить Банни, она пропустила бы эти слова мимо ушей, поскольку Леверн задолжала ей кучу денег.

– Сколько вам нужно, Леверн?

Но хотя Леверн действительно была в отчаянном положении, она все же упрямо покачала головой.

– Не хочу больше брать у вас. Постараюсь что-нибудь придумать. Я и так должна вам слишком много.

Хилда была поражена: Леверн раньше не отказывалась от подобных предложений.

– Не считаете ли вы, что самое время нанять кого-нибудь управлять финансовыми делами Банни? Она за свою жизнь заработала много денег. Куда они девались?

– Не так уж много, Хилда, и у нас полно расходов. Кроме того, мне не по карману отдавать пять процентов от заработка Банни, только затем, чтобы какой-нибудь умник указывал мне, как их тратить, – презрительно бросила Леверн.

Хилда, вздохнув, пожала плечами.

– Ну что ж, если передумаете, я могу вам дать адреса надежных менеджеров. Может, вам все-таки не помешают сейчас наличные? У Банни есть платье, которое на нее налезет?

– Найдем что-нибудь, шкафы битком набиты всяким тряпьем.

Но перед уходом Хилда все-таки решилась сказать то, что давно хотела:

– Леверн, я никогда не послала бы Банни к Дилуорту, если бы вы не нуждались так в деньгах.

– Знаю. Если кто и виноват, так это я, – печально вздохнула Леверн. – Но можете побиться об заклад, пока я жива, ей больше никогда в жизни не придется делать что-то подобное.

Все эти годы Хилда привыкла относиться к сварливой и назойливой Леверн с неизменной, хорошо скрытой неприязнью, но сейчас была глубоко тронута невыносимой болью в ее глазах.

– Вы всегда заботились о ней. Банни повезло, что у нее такая мать.

– Еще бы. Ну что ж, спасибо, что позаботились насчет церемонии присуждения премий! Счетов этим не оплатишь, но по крайней мере хорошо, что миллионы людей снова ее увидят, и, может, наши дела поправятся.

– Не беспокойтесь, я что-нибудь найду. Только сделайте все, чтобы она выглядела красавицей, – сказала на прощание Хилда.

– Она красавица, Хилда, первая красавица в мире, не забывайте это.

Не успела Челси остановить «линкольн» бабушки у подъезда их дома на Бел-Эйр, как из двери вылетела Леверн.

– Где это вас носило, юная леди? – рассерженно завопила она.

Стройная длинноногая блондинка, легко выскользнув из машины, мрачно ответила:

– Бабушка, я же гаворила, что еду в химчистку за маминым платьем для сегодняшней церомонии, а они не успели его погладить.

В двадцать два года Челси превратилась в грациозную изящную красавицу, почти не походившую на мать – поразительно прелестное личико, по всей видимости, досталось дочери по наследству от Фрэнка Хантера.

Откинув назад волосы, она открыла багажник и, вынув зеленое атласное платье от Диора, поднесла бабке для осмотра.

– Видишь, ба, прекрасно выглядит. Никто не заметит, что на талии пришлось распороть швы. Не стоит волноваться, сегодня вечером мама будет выглядеть потрясающе. Как она сегодня?

– Хорошо, но все же хотелось бы, чтобы у нас было время купить ей что-нибудь новое, – пробормотала Леверн, нервно ломая руки. – Может, я не то делаю… заставляю ее показываться на публике так скоро после… несчастного случая…

Челси вздохнула. Вот уже два дня Леверн ни о чем другом не говорила, а девушка так устала от бесконечных жалоб бабки.

– Слушай, ба, успокойся, ладно? Маме не предлагали приличного сценария вот уже больше двух лет, и, если она не получит работы в ближайшее время, придется выехать из этого дома и перебираться в квартиру. Ты сама так сказала. Сегодняшняя церемония – прекрасная возможность для мамы. Выступит перед большой аудиторией, пусть все видят, что она в прекрасной форме и может работать.

– Но она все еще слишком толста, – простонала Леверн.

– Лучше немного лишнего веса, чем слоняться по дому и курить день и ночь, потому что не можешь уснуть из-за диетических таблеток!

– Нужно было позвонить кому-нибудь из модельеров и взять напрокат костюм… Все поймут, что на ней старое платье, – ныла Леверн.

– О, пожалуйста, ба, мы уже миллион раз это обсуждали. Я обзвонила всех, ни у кого не нашлось платья ее размера, и у них нет времени заниматься переделками – у всех полно клиентов, готовых заплатить любые деньги, только бы успеть к сегодняшнему вечеру. Им некогда заниматься благотворительностью.

– Черт бы их побрал! А как лебезили, когда Банни должна была получить «Оскара» за «Зимнюю песню»!

– Да, но времена меняются! Ничто не стоит на месте. Тогда мама была на самой вершине, но после этого два ее фильма с треском провалились, а еще два прошли незамеченными. Ну вот, сейчас повешу платье на дверь, чтобы подол не волочился по полу и пойду выну из машины кое-какую еду. Купила по дороге.

– Где ты взяла деньги?

– Я ведь работаю, забыла? Получается не так уж много, но жить можно.

Через полчаса Челси окликнула бабушку:

– Ба, скажи маме, чтобы спустилась вниз, поела немножко. Я сделала на ужин яичницу и тосты.

Десять минут спустя, когда яйца на тарелке остыли, Челси, не выдержав, побежала наверх, чтобы узнать, что происходит. Сцена происходившая в ванной матери, была давно знакома девушке. Банни сидела за туалетным столиком и горько рыдала, пока Леверн нервно пыталась приколоть завитый локонами шиньон к волосам дочери.

– Что случилось, мама? – спросила Челси, хотя все было ясно без слов. Парикмахер, который должен был прийти на дом причесать Банни, в последнюю минуту потребовал, чтобы Леверн оплатила наличными давно просроченный счет, иначе он и не подумает появиться. Поэтому Леверн безуспешно пыталась хоть как-то помочь дочери сделать прическу.