– Готова побиться об заклад, что мама с Риком пошла куда-нибудь поужинать, – осторожно предположила она, пытаясь говорить с детской непосредственностью и в то же время достаточно серьезно.

– Глупости, Челси! Ей давно нужно быть в постели, чтобы набраться сил для завтрашнего дня! Камера сразу выявит усталость на лице! – бросила Леверн, полностью отвергая догадку внучки.

Челси ничего не ответила. Как могут взрослые быть такими тупыми? Неужели бабушка не видит, что мать совершенно очарована Риком Уэнером? Челси так часто видела мать в состоянии безумной влюбленности, что на этот раз не могла ошибиться.

– Сейчас позвоню Рику и спрошу, может, он что-то знает! – решила Леверн, вставая.

– Не надо… – начала Челси, видя, что бабка решительно направилась к двери.

«О Боже, – подумала она, откидываясь на подушки, – что сейчас будет?!»

Рик протянул трубку Банни, но та отпрянула и энергично затрясла головой, не в силах заставить себя поговорить с матерью. Не сейчас. Не сегодня. Не в момент столь возвышенной близости. Нет-нет, она не позволит занудным требованиям матери вернуться домой испортить эту прекрасную ночь любви! Но главное, не собирается поддаваться бессмысленным угрызениям совести и чувствовать себя безответственной негодяйкой! Только не в такую минуту!

Рик не пожелал помочь ей скрыться. Он считал, что в подобных неприятных ситуациях хуже всего уклоняться от прямого ответа, и не испытывал к склонности Банни убегать от собственных проблем ничего, кроме презрения.

– Ну же, дорогая, тебе все равно рано или поздно придется ей сказать. Лучше уж сейчас. Нельзя ведь всю жизнь избегать щекотливых положений. Объясни, что собираешься остаться со мной; и делу конец. Ты уже большая девочка, дорогая, не веди себя как ребенок!

Сообразив, что под двойным натиском Рика и матери ей не устоять, Банни сморщила носик и потянулась к телефону, не обращая внимания на соскользнувшую простыню, открывшую большие полные груди. Рик уставился на ярко-розовые соски, резко контрастирующие с белизной кожи, и, когда Банни глубоко вздохнула, не смог противиться искушению – слегка провести кончиками пальцев по нежным холмикам. Он поразился, увидев, как мгновенно затвердели соски, поднявшись еще быстрее, чем его собственная мужская плоть.

– Привет, мама, – пробормотала она, глядя в глаза Рика и нарочито медленно откидываясь на подушку.

– Банни, могла хотя бы иметь совесть позвонить! Ты же знаешь, я с ума схожу!

– Прости, мама, но мы работали допоздна, – ответила Банни, задохнувшись. Рик откинул простыню и, осторожно проведя пальцем по животу до треугольника рыжеватых волос, слегка дернул за завиток, пока она не раздвинула ноги.

– Дорогая, думаю, ты делаешь ошибку, связываясь с Риком, – начала Леверн. – Тебе известно, какая у него репутация во всем, что касается женщин. Последние несколько месяцев тебе пришлось ужасно тяжело, но ты не должна позволять ему использовать…

Тихий невольный стон вырвался из горла Банни – палец Рика мягко скользнул внутрь. Леверн не могла не слышать дочь и с интуитивной безошибочностью, рожденной многими годами близости с дочерью, поняла, что происходит – для этого даже не нужно было наблюдать сцену, происходившую в спальне Рика. Но с прагматизмом человека, долгие годы жившего бок о бок со звездой, поняла, что у соперника – все преимущества. Мать никоим образом не могла сравниться с молодым привлекательным мужчиной, обратившим внимание на дочь. Нужно отступить с честью, не потеряв лица, и найти более выгодную боевую позицию, с которой можно будет сражаться за контроль над Банни. Леверн понизила голос и заговорила как можно ласковее:

– Детка, пожалуйста, помни, ты должна хорошенько отдыхать. От объектива ничего не скроешь. Усталый вид, измученное лицо, каждая морщинка навеки останутся на пленке. Попроси Рика отпустить тебя завтра пораньше, чтобы я смогла помассировать тебе спину после ванны. Позвони, если сможешь освободиться, днем. Спокойной ночи.

Хотя ласки Рика с каждой минутой становились все смелее и откровеннее, и тело Банни с готовностью отвечало на них, она не собиралась кончать разговор. Именно в тот момент, когда ничего, кроме прикосновений Рика, не имело значения, необходимо было сообщить матери еще одну сокрушающую новость.

– Я не приеду завтра, мама. Рик хочет, чтобы я жила у него, – пробормотала Банни голосом, хриплым от неприкрытой страсти и желания, которые она даже не пыталась скрыть от матери.

Осознав драматическую напряженность момента, Рик сразу же понял состояние Банни и воспользовался им, быстро приподнявшись и скользнув в нее.

Леверн прекрасно знала, что происходит, и была вне себя от ярости. Ее дочь – мерзкая шлюшка! Поделом ей будет, если мать выплеснет сейчас всю ярость и отвращение, швырнет трубку, сложит вещи и оставит ее навсегда – пусть сама уничтожит все и доведет себя до могилы! Но Леверн была слишком умна, чтобы совершать такие необдуманные поступки, давным-давно усвоив, что нельзя управлять другими людьми, не умея сдерживать собственных эмоций.

– Не время принимать поспешные решения, дорогая, – сладким журчащим голоском ответила она. – Мы поговорим об этом, когда останемся вдвоем и когда ты будешь… способна думать более ясно, – продолжала Леверн, надеясь, что ее любвеобильное дитя поняло намек. – Я завтра приеду на студию, мы пообедаем и все обсудим…

– Нет, мама, – охнула Банни, поднимаясь и опускаясь с каждым толчком Рика. – Рик не желает тебя видеть там… говорит… ты отвлекаешь меня… не даешь сосредоточиться.

Банни почти не сознавала, что говорит, мыслями владело только одно стремление – достичь желанного облегчения.

Леверн попыталась возразить:

– Но, солнышко…

Банни, не слушая, продолжала, возбуждаемая невидимым любовником:

– Нет, мама, на этот раз тебе меня не отговорить, – задыхаясь, пролепетала она. – Я пришлю завтра кого-нибудь за вещами… – Голос становился все тише по мере того, как Банни все глубже погружалась в океан страсти, а тело все смелее отвечало на требовательные ласки Рика, двигаясь в такт убыстряющимся толчкам.

Боже, как хорошо, как хорошо снова ощущать глубоко в себе неутомимого любовника. Ничто в жизни не может сравниться с этим чувством.

Банни, забыв о матери, уронила трубку на постель; трубка скользнула по простыне и, никем не замеченная, упала на пол; сейчас для Банни важно было только одно, лишь одно имело значение – эта минута и восхитительно-сильный, возбуждающий, неутомимый мужчина, овладевший ею. Он был единственным человеком, понявшим ее нужды и желания, окунувшимся в источник ее эмоций, научившим Банни вкладывать их в работу и использовать для собственного удовольствия. Наконец, наконец она нашла человека, который мог удовлетворить ее физически, интеллектуально и творчески! Он просто великолепен!

Слушая тяжелое дыхание и стоны извивающихся в экстазе людей, Леверн почувствовала, как к горлу подступает тошнота омерзения. Маленькая идиотка! Как только съемки закончатся, Банни будет нужна Рику Уэнеру как прошлогодний снег! Его романы с актрисами всегда кончаются через одну-две недели после завершения фильма. Истинной страстью Рика было творчество, и для него не существовало больше ничего святого. Даже Хилда Маркс предупреждала Банни быть осторожнее с Уэнером, не позволить уничтожить себя. Но все впустую – там, где речь шла о мужчинах, Банни мгновенно теряла инстинкт самосохранения.

Леверн швырнула трубку на рычаг, мрачно утешая себя мыслью о том, что, когда эта связь окончится катастрофой, именно ей выпадет вновь сложить разбитое зеркало жизни Банни Томас.

Челси поняла, что случилось что-то неладное, когда на следующее утро вошла в кухню и не увидела бабушки, обычно лично руководившей приготовлением завтрака для матери.

– Где бабушка? – спросила она Летишу, исполнявшую обязанности экономки и кухарки.