– Доктор, мне удалось убедить бабушку начать курс лечения, – объяснила она причину столь раннего звонка. – Она знает, насколько плохи дела, но, видно, решила все-таки не сдаваться так легко. Поэтому мы готовы начать, как только вы скажете.

– Согласилась? – переспросил он, все еще не в силах поверить, что твердокаменная Леверн Томас способна изменить принятое решение.

– Да, наконец-то поняла, что необходимо протянуть как можно дольше.

– Но вы знаете, что она почувствует себя еще хуже? Волосы выпадут, постоянные тошнота и обмороки, – предупредил доктор, – и в лучшем случае мы сможем оттянуть конец всего на несколько месяцев. Нельзя ожидать чуда при такой запущенной форме рака.

– Она знает, и я тоже, но мы решили, что стоит попробовать даже ради этих нескольких месяцев. Кроме того, мне удалось заставить ее понять, насколько важно для нас, меня и мамы, знать, что было сделано все возможное и за жизнь бабушки по-настоящему боролись. Можете вы понять наши чувства?

– Конечно. Позвольте мне немедленно позвонить доктору Гровер и все объяснить. Уверен, что она потребует немедленно начать курс химиотерапии или облучения. Хотелось бы, чтобы она сегодня же осмотрела миссис Томас.

– Это та доктор, о которой вы говорили? – с сомнением протянула Челси. – Не думаю, что бабушка захочет. Она не любит женщин-врачей.

– Печально, но доктор Гровер – лучший онколог в городе, специализируется по раковым заболеваниям груди и ведет серьезную исследовательскую работу. Думаю, ваша бабушка должна это понять. Конечно, если она не пожелает, я попытаюсь найти кого-то другого, но никоим образом не советовал бы отказываться от услуг доктора Гровер, только потому, что она женщина.

– Я поговорю с бабушкой!

– А я позвоню, как только все узнаю. Вы будете дома?

– Да, жду вашего звонка.

Челси повела мать в комнату Леверн. Та завтракала, сидя в постели, но только выпила кофе и апельсиновый сок, больше ни к чему не притронувшись.

При виде Банни на губах Леверн появилась улыбка.

– Дорогая, ты хорошо спала? – спросила она дочь.

– Да, мама. Можно посидеть у тебя на кровати? – тихо спросила Банни.

– Ну конечно, солнышко. Конечно, – обрадовалась Леверн, похлопав по одеялу.

Но когда Банни уселась, колыхнув матрац неосторожным движением, Леверн невольно поморщилась от боли. Заметив это, Челси шагнула вперед.

– Мама, – осторожно вмешалась она, – давай я подвину стул поближе к кровати, и ты устроишься как следует, а то бабушке больно.

По Леверн раздраженно отмахнулась:

– Все в порядке, Челси, пусть остается. Что сказал доктор?

– Собирается позвонить онкологу. Возможно, придется сегодня же лечь в больницу, – начала она и заметила, что Леверн поспешно затрясла головой, видимо, боясь, что упоминание о больнице может расстроить Банни. Но та, однако, так увлеклась, доедая яичницу и бекон с материнской тарелки, что не обращала ни малейшего внимания на окружающих.

– Ты не дала ей позавтракать? – спросила Леверн.

– Ба, мама съела омлет, три кусочка бекона, две булочки с маслом и джемом, выпила апельсиновый сок и кофе и, наверное, продолжала бы в таком духе, не останови я ее.

– Тогда, ради Бога, убери поскорее этот поднос, пока она все не уничтожила. По-прежнему лежит? – нетерпеливо бросила Леверн.

– Не могу заставить ее ничего делать – только ест и спит. После завтрака я попыталась ее вывести во двор, погулять немного у бассейна, но мама раскапризничалась и отказалась выходить.

– С ней надо быть потверже, Челси, сама знаешь. Банни ленивая и к тому же вечно голодна. При таком росте она за две недели превратится в кусок жира, если не проследить, – раздраженно рявкнула Леверн.

Челси хотела объяснить, что все бесполезно и, кроме Леверн, неустанно подгонявшей Банни, никто не сможет заставить ее работать, но мудро промолчала. Если бабушка умирает, пусть по крайней мере унесет свои иллюзии в могилу. Девушка поспешно подняла поднос и вынесла его из комнаты.

Не успела она закрыть за собой дверь, Банни вскочила и разгневанно закричала:

– Ради Бога, мама, перестань говорить обо мне в третьем лице, словно я глуха, слепа и нема!

– Тише! – резко остерегла Леверн. – Кто-нибудь услышит и поймет, что происходит.

– Не знаю, как долго еще смогу притворяться, мама. Я просто с ума схожу, – устало пробормотала Банни. – Неужели не понимаешь, как мне вчера на площадке трудно было притворяться ребенком и одновременно стараться хорошо играть!

– Придется потерпеть, солнышко. Нельзя, чтобы тебя допрашивала полиция – слишком уж много в нашем рассказе слабых мест.

– Ненавижу, ненавижу все это, мама. Ты больна, умираешь, я слоняюсь по дому, притворяясь, что не знаю, какое сегодня число!

– Я же сказала, не кричи! – скомандовала Леверн. Банни окончательно отбилась от рук, нужно срочно принять меры!

Дочь, растерянно ломая руки, уселась на стул.

– Нужно было сказать правду! В конце концов, так было бы лучше!

– Нет, ни в коем случае! Тебя посадят в тюрьму, глупышка! Неужели не соображаешь?! С тобой было бы покончено! Все, ради чего мы так трудились, было бы погребено под горой грязи! Подумай, с какой радостью ухватилась бы пресса за возможность разжечь скандал! Жизнь Челси тоже была бы разрушена! Ты же не хочешь, чтоб у девочки было такое пятно на репутации? Подумать только, мать – убийца!

– Мать, бабушка – какая разница!

– Огромная. Я убила его, чтобы защитить тебя – и это вполне оправданно в глазах закона. Ты же прикончила эту мразь потому, что он тебя оскорбил, а это совсем другое дело. Господи, неужели неясно?

– Он ведь лгал, правда? Ты не платила за то, что он спал со мной? – прошептала Банни со слезами на глазах, готовая зарыдать.

– Конечно, нет! Я никогда бы ничего подобного не сделала! Рамон был просто лживым ублюдком, и я рада, что он мертв, понятно? Знаешь, это почти удовольствие – взять на себя вину за избавление мира от такого гнусного паразита!

По щекам Банни потекли огромные прозрачные капли, и Леверн поняла: гроза будет долгой и бурной.

– Пойди сядь около мамы, дорогая. Все будет хорошо!

– Это было так ужасно, мама, – всхлипывала актриса. – Я не хотела его убить. Думала, мы выпьем, помиримся, все как прежде, но он был так жесток! Сказал, я старуха, и никуда не гожусь в постели, и он пальцем бы ко мне не прикоснулся, если бы не деньги. Но честное слово, я не могла, не могла убить его. Просто так все вышло.

– Он был злобной тварью, дорогая. Мир полон такими, – тихо утешала Леверн, не в силах заставить себя думать, что будет с дочерью, когда ее не станет.

Челси спускалась вниз, когда зазвонил телефон. Должно быть, у доктора Кейблшо для нее новость.

– Это междугородний звонок для Челси Хантер. Она дома?

– Да, это я, – ответила девушка, и, прежде чем успела сообразить, в чем дело, голос Уилса донесся так ясно, будто из соседней комнаты.

– Челси, я получил твое письмо. Что, черт возьми, происходит? – взволнованно закричал он.

– Прочитал? – повторила она, стараясь не выказать удивления.

– Конечно, но какое отношение имеет к нам твоя семья? Они – это не мы, Челси. То, что мы испытываем друг к другу гораздо важнее, чем все родственники, вместе взятые, – твои и мои! – страстно воскликнул он.

– Но я не могу приехать в Англию, Уилс, просто не могу, – начала она, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла.

– Но почему? – допытывался он.

– Я уже сказала. Бабушка долго не протянет, мама совсем беспомощная и нуждается в уходе. Не годится в такое время бежать от семьи. Уилс, что бы ты сделал на моем месте?

– То же самое, наверное, – чуть смягчившись, признался он, – но можешь привезти сюда мать, дорогая! Мы вместе присмотрим за ней.

– О, Уилс, не могу… Зачем вешать тебе на шею такое бремя, – запротестовала она, уже начиная колебаться.

– Дорогая, не нужно принимать поспешных решений. У нас еще куча времени. Обещай, что сначала все хорошенько обдумаем, ладно?