Из двух оставшихся дней до военных сборов один я отсыпался после празднования, во второй — собирал походный ранец. Ну, и общался со своими жёнами, разумеется. Жаль, что только по мобилету, но уже недолго осталось. Ранец, кстати, собирал под руководством деда. И если пресловутые кружка, ложка и миска, дополненные со стороны деда складным ножом, причём не перочинным, а вполне себе серьёзным, были известны и понятны, равно как запас сухарей, то некоторые вещи удивляли. Сперва тем, что дед их называл, а потом — тем, что сам не подумал. Мясные и рыбные консервы, сухое печенье, чай, соль и сахар в плотно зарывающихся банках, котелок — это из простого. Но вот кусок толстой, сыромятной кожи, чтобы подстилать под себя если надо где-то посидеть, это же вообще в голову не приходило никаким боком! А ещё два блокнота, три карандаша, ещё один ножик — маленький, перочинный. И многое так, смесь очевидного с неожиданным. Три запасных пары белья, это ясно, а вот две пары толстых шерстяных носков летом — зачем⁈ А тем более, зачем две пары портянок, тонкие и толстые, байковые, при наличии носков? Решил поверить, но на всякий случай взял и тонкие носки, три пары. Все новые, патентованные, с манжетой, которым не нужны никакие дополнительные приспособления для закрепления на ноге. Нитки, трёх цветов, белые, чёрные и зелёные, а к ним набор иголок и напёрсток, плюс шило, о котором не подумал бы сам. В общем, долго всё перечислять. А самое, по мнению деда, главное — сапоги. Причём не офицерские, чтобы не заставили сменить на казённые из-за нарушения устава, солдатские по форме, но не по сути: пошитые по ноге, с пропитанными горячим воском швами и прочими изысками, а ещё обмятыми. Обошлись они, пошитые за время сессии, дороже моих парадных туфлей, в том числе и из-за доплаты за срочность.

Вот с таким ранцем, куда по пути закинул ещё кольцо копчёной колбасы с буханкой хлеба и коврижкой, в повседневной форме при упакованной во всё тот же ранец полевой я и явился на сборы. Слева на груди — две наградные планки, справа — не то две маленьких медальки, не то два значка. Один из них лежал в специальном кармашке на внутренней обложке письменного прибора, второй — давно уже висел на часовой цепочке. Оказывается, его и без часов носить можно, как знак награждения кабинетским подарком. И почему я раньше этого не знал? А ведь логично: те же часы, и то не всегда уместно носить напоказ, не говоря уж о моём подарке. Про меч и револьвер в наплечной кобуре я и не говорю, без них прийти было бы хуже, чем без штанов. Ну, и средства по уходу, а также боеприпасы в двух отдельных ташках, пристёгнутых на ремень справа.

Надо сказать, сокурсники, несмотря на многократный инструктаж, пришли кто в чём. Кто в полевой форме, кто вообще в штатском костюме со стрелками на брюках и штиблетах — но такой уникум, по правде говоря, только один. Зато в летних льняных костюмах и парусиновых туфлях — четверо. С вещами та же история: у кого сумка, у кого-то даже три, у одного чемодан чуть меньше меня ростом, личинка бабусиного коффера, иначе и не скажешь. Нет, были и нормальные люди, в повседневной форме, в нормальной обуви, с удобным в переноске баулом, и их даже больше половины, пожалуй. Хотя, нет, меньше: часть людей оказались частично вменяемыми, то есть, например, нормально одетые — но с саквояжем и парой сумок, или с баулом — но в костюме не по теме. Когда наш штабс-капитан приказал строиться, это стало очевидно.

Осмотрев строй, он чуть заметно поморщился и тяжко вздохнул, потом пошёл вдоль ряда студентов. Возле меня остановился.

— Вот, почти образцовый унтер, разве что ранец не из нашего устава, а, скорее, из прусского. Но требования строго соблюдать уставную форму пока что не было, да. С другой стороны, с такими наградами вы на этих курсах преподавать должны, а не учиться.

Штабс замер, как бы давая возможность ответить. Ага, как же! Как говорит дед, «щаззз, с тремя „з“!» — команды «вольно» не было, тем более приказа отвечать. Пусть на такие простые фокусы ловятся те вон, в туфельках. Не дождавшись ответа, офицер хмыкнул и пошёл дальше, в поисках новой жертвы, которая нашлась достаточно быстро. Вроде же не глупые люди, раз смогли вступительные экзамены и целых шесть сессий сдать. И учить всякое разное умеют, исходя из тех же критериев. А основные требования устава за полгода выучить так и не смогли. Парадокс? Или настолько откровенно «забили» на этот предмет? Нет ответа. Закончив с разгоном на тему «Разговорчики в строю!» штабс выдал следующий приказ:

— Вещи к осмотру!

Из всего, собранного мною, офицера заинтересовал кожаный лоскут, ну и колбаса вызвала лёгкое недовольство.

— И зачем, скажите, вот это и это?

— Колбаса — перекус до постановки на довольствие, то есть, на сегодня. А кожа — подстилка, чтобы не сидеть на мокром или грязном.

— Инженеры, блин, изобретатели… Так, чтоб этого, — он ткнул пальцем в колбасу и хлеб, — я завтра не видел. Шкурку пока оставьте, посмотрим, дельное что или сами выбросите.

Остальные мои вещи возражений не вызвали, кое-что даже удостоилось похвалы, в частности — тёплые портянки и котелок. Спросил только, зачем мне котелок без огнива или другого прибора для добывания огня. На сокурсников-огневиков надеюсь?

— Никак нет! Сделаю при необходимости из подножного материала! Там нужны-то правильный кристалл и металлическое кресало…

У остальных было по-разному. Кого-то просто отругали, кого-то высмеяли, а три деятеля, что надеялись пронести спиртное заработали взыскание и наряд вне очереди на чистку отхожих мест. Закончив осмотр, штабс-капитан вышел перед строем и дал знак, по которому из ворот ближайшего складского помещения показались две пары солдат, катящих две багажные тележки, как на вокзалах, только с высокими решётчатыми бортами.

— Всё лишнее и тем паче запрещённое — сюда, в тачки. По пути домой заберёте. Стоять! Команды «разойдись» не было! Итак, каждый год я говорю себе, что — всё, после этого меня уже студенты ничем не удивят. Но каждый следующий год находится новый уникум…Курсант Ажинович[2]!

— Я!

— До вас доводилось, что по плану у нас марш-бросок на пятнадцать километров до полевого лагеря?

— Да…

— Не «да», а «так точно»! И скажите мне, ради всех богов, как именно вы собирались тащить пятнадцать километров вот это вот сооружение⁈ — Штабс потыкал вытащенной откуда-то указкой в тот самый чемоданище.

— Нет-нет, можете не пытаться отвечать. Отсутствие всякого рода мысли у вас на лице большими буквами написано. Я бы с большим удовольствием посмотрел, как именно вы его будете волочь, но, боюсь, мы ограничены по времени, и не хочется наказывать ваших более вменяемых товарищей, которым в итоге придётся нести и вас, и ваш дачный домик. У вас будет те же десять минут на то, чтобы договорится с товарищами и перепаковать необходимое в одну из освободившихся от лишних вещей сумок.

Штабс отошёл на пару шагов, окинул весь строй страдающим взглядом.

— Итак, для самых одарённых по части памяти, напоминаю. За ближайшие десять минут вы должны сложить всё лишнее и запрещённое в это вот две тележки и перепаковать свои вещи для переноски на пятнадцать километров. Время пошло. Разойдись! — Он щёлкнул серебряной крышкой карманных часов и отвернулся, словно не в силах на нас смотреть.

И один из «залётчиков» повёлся на эту простейшую провокацию, попытавшись упрятать вглубь сумки бутылку водки. Вот неужели ему настолько нужно выпить, что готов идти на такой риск⁈ И настолько дурак, чтобы не понять, что крышка на часах щёлкнула только один раз, открываясь. А внутренняя поверхность, если отполирована — вполне себе зеркало. Ну, что тут сказать, кроме как «сам нарвался»⁈ А он нарвался — здорово так, во весь рост. Штабс его поименовал «наш верховный говночерпий», но смеяться никто не рискнул, во избежание. Надо сказать, заряд бодрости перед марш-броском мы получили хороший.

[1] Великие князья, равно как и наследник цесаревич, числились на службе или реально служили в самых разных частях. Но при восшествии на престол звание «замораживалось», поскольку считалось, что не может царь сам себя награждать или повышать в чине, плюс «звание» Самодержца всё равно заведомо и несравнимо выше любого генеральского.