Анна навещала Елизавету при каждом удобном случае: два раза в середине февраля 1534 года и снова в марте того же года. В апреле они с Генрихом проехали пять миль верхом из Гринвича, чтобы навестить ее в Элтеме, где она находилась в то время. Сопровождавший их в поездке сэр Уильям Кингстон поделился своими наблюдениями с любопытным виконтом Лайлом: миледи Елизавета – «самый прекрасный ребенок, какого только видел свет, и Ее Высочество во многом похожа на Его Величество короля». В следующий раз Анна увиделась с дочерью в октябре того же года во время речной прогулки из Хэмптон-корт в Ричмонд. Следующая возможность представилась, когда по распоряжению Генриха в первые месяцы 1535 года маленькая принцесса была доставлена ко двору «в сопровождении множества слуг» и провела вместе с родителями целых пять недель⁶.

Анна начала строить планы о дальнейшем воспитании и образовании дочери⁷. К ее огромному разочарованию, она, как и другие королевы, ее предшественницы, столкнулась с тем, что ее влияние в этом вопросе было весьма ограниченным, поскольку все полномочия относительно воспитания Елизаветы, пока она оставалась единственной наследницей, принадлежали королю. Например, когда леди Брайан попросила у Кромвеля разрешения прекратить грудное вскармливание принцессы, которой уже исполнилось два года и один месяц, он переправил эту просьбу Генриху, который распорядился, чтобы сэр Уильям Паулет, новый контролер королевского двора, дал свое согласие. Сэр Уильям Паулет занял эту должность после смерти сэра Генри Гилдфорда и сразу же доказал свою полезность. В письме Кромвелю, с которым у него были прекрасные отношения, он дипломатично сообщил о том, что разрешение на отлучение принцессы от груди было дано «Его Величеством с согласия Ее Величества». Это было неправдой. Анне просто пришлось подтвердить решение Генриха. Только после этого она смогла написать леди Брайан и обсудить с ней дальнейшие детали⁸.

Однако Анна могла и делала все, чтобы устранить возможных конкурентов своей дочери. Их было двое: принцесса Мария и Генри Фицрой. Она быстро поняла, что иметь дело с Марией будет гораздо труднее, чем она предполагала. Мария часто страдала от плохого самочувствия, особенно во время менструации, однако обладала большой силой духа, унаследованной от матери. Решение отца лишить ее королевского титула стало для нее тяжелым потрясением, но она не теряла самообладания. Когда однажды в разговоре дядя Анны, герцог Норфолк, неосторожно назвал Елизавету «принцессой Уэльской», Мария одернула его: «Этот титул по праву принадлежит мне, и более никому». Она всегда считала себя законной принцессой, и, когда отец Анны официально сообщил ей, что отныне к ней будут обращаться просто «леди Мария», она взбунтовалась. Она написала письмо Генриху, в котором заявила, что, будучи дочерью короля и королевы, она имеет право называться принцессой, и что, если она согласна подчиняться ему во всем остальном, как полагается «послушной дочери», то тут она будет непреклонна – титул принадлежит ей по праву. Все это она осмеливалась делать вопреки указаниям Анны обращаться с ней как с «проклятым ублюдком»⁹.

Когда в январе 1534 года Генрих лично посетил Марию, чтобы уговорить ее отказаться от титула, Анна страшно расстроилась. Она опасалась, что, увидевшись с дочерью, он может передумать. Узнав о предстоящем визите, она отправила своих людей вслед за королем, дав им указание сделать все, чтобы он не виделся и не говорил с ней лично. Не желая огорчать супругу, Генрих попросил Кромвеля, Паулета и Кингстона выступить в качестве его посредников, что привело к заведомо неутешительным результатам. Марии придавало силы то, что официально ее положение пока не было признано незаконным, что бы ни говорила об этом Анна. В Акте о престолонаследии, принятом в марте 1534 года, говорилось лишь о том, что брак Екатерины и Генриха признавался недействительным. По закону Екатерина «будет отныне называться и считаться вдовствующей супругой принца Артура, а не королевой этого королевства», а право престолонаследия теперь принадлежало детям Анны. Никаких явных указаний относительно Марии там не было¹⁰.

Несмотря на давление со стороны Анны, Генрих по-прежнему относился к дочери с любовью и уважением. Он хотел лишь, чтобы она признала его второй брак и смирилась. В ответ он обещал сохранить за ней двор, который к октябрю 1533 года насчитывал около 162 человек свиты и располагался в Больё, дворце сказочной красоты, построенном Генрихом на месте старого замка Нью-холл. Если бы Мария согласилась принять понижение в статусе, Генрих сохранил бы за ней большую часть ее свиты¹¹. Когда она отказалась, Генрих приказал Тайному совету разработать план по сокращению ее двора, однако совет счел это дело столь деликатным – в немалой степени потому, что даже Норфолк был частично против, – что не смог прийти к однозначному решению.

В конце концов победу одержали Болейны, и план «по сокращению двора и изменению порядка проживания леди Марии» был утвержден. Одновременно совет одобрил меры по «сокращению» свиты Екатерины, которая постепенно была сведена к минимуму и состояла преимущественно из верных ей испанских дам, духовника, врача и аптекаря, двух камергеров королевских покоев, трех камеристок и шести или восьми служанок¹².

Сообщить Марии плохие новости была отправлена делегация советников во главе с герцогом Норфолком. Вместе с титулом она лишалась своей резиденции и должна была покинуть Больё и поселиться вместе с маленькой Елизаветой, причем с Марией следовало обращаться как с низшей по рангу¹³. Ответственными Генрих назначил любимую тетушку Анны, леди Энн Шелтон, и ее супруга, сэра Джона. Остается только догадываться, насколько комфортно чувствовала себя леди Шелтон в этой роли. Было несколько случаев, когда ей приходилось лавировать между Марией, которая, находясь в подчиненном положении, не имела своей гувернантки, и леди Элизабет Брайан, гувернанткой Елизаветы. Джордж Болейн, которого вместе с герцогом Норфолком послали оценить обстановку, упрекнул леди Шелтон за то, что она слишком мягко обращается с Марией. Однако, к чести леди Шелтон, та ответила, что, невзирая на статус, девушка заслуживает доброго обращения. Впрочем, в одном леди Шелтон в точности выполнила указания Анны. Ей было велено следить за тем, чтобы Мария никогда не называла себя принцессой, в противном случае упрямице «следует надрать уши как проклятому ублюдку». Леди Шелтон, следуя пожеланиям Анны, пошла на откровенный обман и однажды сообщила Марии, что «короля, ее отца, нисколько не заботит, откажется она от своего титула или нет, так как по закону она объявлена внебрачной и неправоспособной». За этим последовала ссора, после которой Мария объявила голодовку, а Генрих приказал в качестве наказания отобрать у нее ее лучшую одежду. На фоне этого у Марии случился сильнейший нервный срыв – встревоженный Генрих смягчился и послал к ней доктора Баттса. Он мог сердиться на нее, однако она по-прежнему оставалась его дочерью. Разумеется, все просьбы Екатерины о том, чтобы ей было позволено ухаживать за дочерью, были отклонены¹⁴.

В отличие от Генриха, который не желал Марии зла и не хотел ее обижать, Анна видела в ней прежде всего династическую угрозу. Мария пользовалась популярностью, а Анна – нет, Мария была дочерью короля, а Анна – нет; если вставал вопрос о том, кого считать законным наследником Генриха, то сторонники Марии всегда были готовы подвергнуть сомнению и оспорить законность прав его детей от Анны. Непоколебимая стойкость Марии выводила Анну из себя, и она испробовала все средства, чтобы заставить гордячку покориться. Ее особенно раздражало то, что Мария отказывалась водить Елизавету за ручку, когда девочка начала ходить, не желала делить с ней паланкин, считаться с ее желаниями, уступать ей почетное место в королевской барке и есть с ней за одним столом, предпочитая, чтобы ей подавали еду в ее комнате¹⁵.