Окрыленные надеждами на будущее, триумфом и, самое главное, признанием, Генрих и Анна стали спать вместе. Должно быть, это решение приняла Анна. Генрих ждал этого долгих шесть лет – за это время она могла убедиться в его преданности. И вот наступил момент, когда она решила: сейчас или никогда. Генрих с упоением предавался страсти – об этом свидетельствует тот факт, что дорога домой через Кент протяженностью менее 70 миль растянулась на две недели. Чтобы придать отношениям некую легитимность, сразу по прибытии в Дувр 14 ноября, в день святого Эрконвальда[87], они «тайно» обменялись клятвами (то есть без свидетелей и, возможно, даже без священника), хотя законность такого обручения была весьма сомнительна. Эдвард Холл утверждает, что все это произошло сразу же после того, как они высадились в Дувре и Генрих сделал пожертвование в размере 4 шиллингов 8 пенсов в церкви Богоматери на скалах, покровительствовавшей всем путешественникам⁴¹.

По возвращении в Лондон король приступил к решительным действиям. Он более не намерен был ждать решения из Рима, теперь он во что бы то ни стало добьется своего. Используя парламент, он не даст ходу апелляции Екатерины и получит развод через церковный суд Англии. Тем временем скончался архиепископ Уорэм, что не могло не обрадовать Анну. На его место Генрих назначил Томаса Кранмера. Однако для посвящения в сан Кранмер должен был получить от Климента папские буллы. После этого уже ничто не могло помешать осуществлению задуманного⁴².

20 ноября 1532 года Генрих и Анна остановились в замке Стоун в Кенте, где развлекали себя игрой в карты с Фрэнсисом Брайаном и молодым камергером Фрэнсисом Уэстоном. Игра на деньги называлась «Папа Юлий» и шла в соответствии с подсчетом очков: выигрывал тот, кому доставалась девятка бубновой масти – «Папа». Генрих обычно проигрывал, и в этот день ему опять не повезло – проигрыш обошелся ему в 9 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов¹. Замок Стоун, предпоследнее место, где они, не торопясь вернуться в Лондон, расположились на отдых, был родовым поместьем Бриджет Уилшир, с которой Анна всегда была довольно близка. Когда Бриджет родила ребенка от своего второго мужа, сэра Николаса Харви из Икворта в Саффолке, король – вне всякого сомнения, по просьбе Анны – послал кормилице и повитухе кошелек с 3 фунтами 6 шиллингами 8 пенсами². Однако потом произошла какая-то неприятность, и Бриджет оставила двор. Незадолго до того, как Анне был пожалован титул маркизы Пембрук, она написала Бриджет письмо, в котором просила простить ее, если она выказала ей неуважение, и уговаривала вернуться. Письмо написано заискивающим, почти подобострастным тоном, несвойственным Анне.

Мадам, зная, что Вы любите меня, я умоляю Вас верить моему слуге, подателю сего, в том, что он скажет от моего имени касательно Вашего удаления и всего остального; ибо я желаю, чтобы Вы делали лишь то, что составит Ваше благополучие. И, сударыня, хотя за все то время, что мы были вместе при дворе, мои поступки не в полной мере свидетельствовали о моей истинной любви к Вам, я все же смею надеяться, что Вы убедитесь в том, что я люблю Вас гораздо больше, чем могла доказать делом, и могу Вас уверить, что ни к одной женщине после моей матери я не испытывала большей привязанности; я надеюсь, что по милости Божьей Вы со временем убедитесь в непритворности моих заверений; я верю, Вы знаете: я не та, кто пишет, чтобы утешить Вас в беде, но та, кто готова разделить эту беду с Вами, пока я жива. Посему я умоляю Вас забыть о неприглядном недоразумении, дабы не гневить Бога и не огорчать меня, ту, что любит Вас безраздельно. Уповая на Бога в том, что Вы поступите именно так, я заканчиваю это письмо.

Написано смиренной рукой навеки преданного Вам друга,

Анны Рочфорд³

Любопытно, что это письмо оказалось не в семейном архиве Бриджет, а среди бумаг Кромвеля, откуда в 1590-х годах эта ценная находка попала к сэру Роберту Коттону, пополнив его коллекцию, которая сейчас находится в собрании Британской библиотеки⁴.

Остается только недоумевать, в чем именно заключалось «неприглядное недоразумение», о котором говорит Анна. Однако еще более загадочной представляется причина, по которой она так хотела угодить своей подруге, учитывая хладнокровие, с которым она обычно наживала врагов. Впрочем, какова бы ни была причина, несомненно одно: написав это письмо, она больше не вспоминала о нем. У нее были все основания забыть обо всем, поскольку после саммита всеобщее внимание было приковано к Риму, куда Франциск направил Габриэля де Грамона и Франсуа де Турнона, чтобы те пригласили папу Климента на совещание в Ниццу. Франциск надеялся, что там, среди прочих дел, он сможет убедить Климента дать разрешение на развод Генриха⁵. Генрих в свою очередь, чтобы помочь французским посланникам одержать верх над итальянскими кардиналами, распорядился, чтобы Кромвель, который теперь занимал пост хранителя королевских драгоценностей, выделил 9000 марок (6000 фунтов, то есть свыше 6 миллионов фунтов на современные деньги) на взятки⁶.

Через четыре дня после возвращения в Гринвичский дворец Генрих сопроводил Анну в Тауэр, чтобы показать ей тайные богатства в Сокровищнице английской короны и покои королевы, где ей предстояло провести ночь накануне коронации. Осмотрев помещение, она решила, что оно нуждается в переделке: в приемном зале необходимо было заменить крышу и полы, а также установить «большое окно с нишей» в западной части и два окна поменьше напротив с видом на Темзу. Все окна следовало обустроить таким образом, «чтобы можно было удобно прислониться», если захочется полюбоваться панорамным видом. Кроме того, она распорядилась основательно переделать личные покои – там должны были соорудить новую великолепную галерею с отдельным входом для королевы⁷.

Празднования Рождества в этом году были отмечены символическими новшествами. Когда королевские плотники приступили к строительству подмостков, на которых обычно выставлялись новогодние подарки короля и королевы, им пришлось отдельно изготовить «подмостки и полки, предназначенные для подарков маркизе Пембрук». Конструкции должны были быть достаточно прочными, чтобы выдержать всю золотую посуду, доставленную по приказу Генриха за время рождественских праздников: около 140 отдельных предметов общим весом свыше 130 килограммов и суммарной стоимостью 1200 фунтов (свыше 1,2 миллиона фунтов на современные деньги), а также подаренные Анне к Новому году золотые и серебряные графины, солонки, подсвечники, чаши, горшочки и ложки. Часть этой утвари когда-то принадлежала Уолси, часть – Уильяму Комптону, который после смерти от потливой горячки остался у Генриха в должниках. Корнелиус Хейс получил указания удалить все символы, указывавшие на предыдущих владельцев, и «выбить» или «нанести чернью» геральдические знаки Анны, маркизы Пембрук. На новых предметах должна была присутствовать эмблема сокола, оформленная «золочением, гравированием или эмалью»⁸.

Генрих был вознагражден, когда на третьей неделе января Анна сообщила ему о своей беременности. Эта новость не могла не взволновать короля: он был уверен, что родится мальчик – будущий принц Уэльский, появления которого он так давно и страстно желал. Однако для признания его сына законным наследником было необходимо, чтобы он родился в официальном браке: по закону ребенок, зачатый вне брака, но рожденный в нем, считался законным наследником, даже несмотря на возражения некоторых юристов в этом вопросе. Теперь важнее всего было не упустить время.

3 января 1533 года де Грамон и де Турнон нашли папу римского в Болонье, где он переживал последствия болезненных для него встреч с Карлом, поэтому им удалось добиться кое-каких успехов. Климент дал свое согласие и на то, чтобы встретиться с Франциском в Ницце, где он будет на безопасном расстоянии от Карла, и на то, чтобы решить дело Генриха с такой ловкостью, чтобы не причинить ему «ни малейшего вреда». Генрих и Анна усмотрели в этом подтверждение правильности своей франкофильской политики. Однако они недооценили такой важный момент, как личные мотивы Франциска: он всерьез намеревался претворить в жизнь план 1529 года, который еще тогда вызывал беспокойство Анны,– женить своего второго сына, Генриха, герцога Орлеанского, на племяннице Климента. Это была часть более масштабного замысла – освободить Климента от влияния Карла и, таким образом, вновь проложить себе путь в Италию. Во время саммита в Кале он упомянул в разговоре с Генрихом о предстоящей помолвке, однако сделал это невзначай, из чего Генрих заключил, что Франциск займется этим вопросом уже после того, как будет получен развод⁹.