Тогда Генрих еще не знал, что Климент через своего секретаря связался с Кампеджи, отправив ему из Витербо 16 сентября предостерегающее послание:

Если, стремясь удовлетворить желания Генриха, папа подвергает опасности только себя, значит, его любовь к королю и обязательства перед ним столь велики, что он готов не колеблясь угодить ему; однако в свете последних событий существует угроза для Святейшего Престола и всей Церкви (итал. la certa ruina delle Sede Apostolica e di tutto lo stato Ecclesiastico), а значит, папа должен понимать, что он рискует навлечь разрушительный пожар на весь христианский мир. Император заявляет, что его до поры устраивает политика нейтралитета со стороны папы и он желает прийти к миру при его содействии. Однако, если императору будет нанесен удар, последнюю надежду на мир можно считать потерянной, и тогда Церковь ожидает неминуемый крах⁴⁹.

Права оказалась Анна, а не Генрих. Политика папы должна была вот-вот в корне измениться. Напряжение нарастало, и вскоре разразился кризис.

Крутой поворот (фр. renversement) в политике папы Климента легко объясним. Несмотря на обещание Франции усадить Габсбургов за стол переговоров, если Генрих и Уолси заключат Амьенский мир, Карл оставался хозяином положения. Подписывая этот договор, Генрих не намеревался вступать в войну, а лишь хотел оказать косвенную поддержку Франциску. 22 января 1528 года парламентеры Франции и Англии выказали открытое неповиновение Карлу, однако Генрих расценил это лишь как попытку запугивания, а не как объявление войны. Он был неприятно удивлен, когда Карл в качестве ответной меры наложил арест на все английские суда во фламандских портах. Столкнувшись с угрозой разорения, английские купцы и торговцы тканями, имевшие бизнес в Нидерландах, начали увольнять работников, что послужило причиной масштабных уличных протестов. Сама идея участия в войне в качестве союзника Франции, которая традиционно считалась врагом Англии, вызвала волну массового недовольства. К июню Генриху и Уолси не оставалось ничего другого, кроме как заключить соглашение о перемирии с Маргаритой Австрийской – только так английские торговые суда с сукном могли возобновить торговлю в «ярмарочных» городах – Антверпене и Берген-оп-Зом¹.

После того как парламентеры Генриха выказали неповиновение Карлу, Франциск отправил войско под командованием маршала Лотрека, брата своей фаворитки Франсуазы де Фуа, в поход через Альпы и попытался вернуть Геную в морском сражении, которым руководил генуэзский адмирал Андреа Дориа, перешедший на сторону Франции. Предполагалось, что, захватив Ломбардию, Лотрек двинет войско на Неаполь. За полтора года на финансирование этих кампаний Генрих потратил 112 437 фунтов (свыше 112 миллионов фунтов в современной валюте). Его главная задача состояла в том, чтобы, припугнув папу Климента, расчистить дорогу Уолси и Кампеджи и с их помощью получить разрешение жениться на Анне².

Ломбардия была успешно отвоевана, и вскоре французы начали осаду Неаполя, который был заблокирован с моря генуэзским флотом под командованием Филиппино Дориа, племянника Андреа Дориа. Однако папа, укрывавшийся в Витербо, не желал идти на уступки. С приходом летней жары французскую армию подкосила эпидемия холеры, и Андреа Дориа с племянником были вынуждены отвести войска к Специи, после чего они вновь перешли на сторону Карла, уведя с собой флот и сняв блокаду Неаполя. Гибель Лотрека в военном лагере среди гниющих трупов 15 августа стала началом конца³.

12 сентября 1528 года, всего за два дня до того, как Кампеджи прибыл в Париж по пути в Лондон, Генуя вновь обрела независимость, и все Лигурийское побережье оказалось в руках Карла. Это означало полный провал французской кампании. Предвидя угрожающие последствия, Климент сделал выбор, который разрушил надежды Генриха и Анны на скорейшее решение «нашего дела». Папа отдал приказ своему секретарю направить измученному подагрой легату строжайшие указания: «Вы не должны приступать к вынесению приговора ни под каким предлогом, если на то не будет специального распоряжения; затягивайте это дело как можно дольше»⁴.

Кампеджи оказался мастером своего дела. Он начал с долгих и обстоятельных бесед с Генрихом и Уолси, а потом и с Екатериной, которую он тщетно пытался уговорить уйти в монастырь⁵. Затем совершенно неожиданно Екатерина показала Кампеджи испанский экземпляр бреве, изданного папой Юлием II в 1503 году. Это был тот самый документ, предварявший буллу с разрешением на брак, который получила перед смертью Изабелла Кастильская⁶. С появлением этого документа ставки для Генриха и Анны выросли. Отчасти это объяснялось разночтениями в вопросе консумации брака Екатерины и принца Артура – действительно ли этот факт имел место или лишь «возможно». Однако главная загвоздка состояла в том, что Климент уполномочил легатов оценить законность брака Генриха в свете специального разрешения, закрепленного в булле Юлия II, не обращаясь более ни к каким другим документам⁷.

Вооружившись папским бреве, Екатерина начала затяжную войну. Она передала Карлу сообщение для Климента с просьбой приостановить бракоразводный процесс. Далее она пошла на хитрую уловку и предстала перед Кампеджи на исповеди, в которой опровергла факт консумации ее брака с Артуром. Обычно все сказанное на исповеди остается между исповедником и кающимся, однако в данном случае тайна исповеди Екатерины известна и нам, поскольку она сама убедила Кампеджи открыто объявить о том, что…

…она с чистой совестью утверждает, что с 14 ноября [1501 года], когда она сочеталась браком с ныне покойным Артуром, и до 2 апреля следующего года, когда он скончался, не провела с ним более семи ночей, при этом оставалась нетронутой и непорочной, какой вышла из чрева своей матери⁸.

Видя, что дела складываются не в пользу Генриха и Анны, Уолси занервничал. «Он заявил,– сообщает Кампеджи папе Клименту,– если желание короля не будет исполнено… это повлечет за собой неминуемый ущерб для королевства, Его Преосвященства и всей Церкви». «Я неоднократно пытался разубедить его,– добавляет он,– дабы сохранить все, как есть, однако, разговаривая с ним [Уолси], я словно пытался переубедить камень»⁹.

В воскресенье 8 ноября король собрал во дворце Брайдуэлл своих советников и вельмож. Повторив уже хорошо знакомую мысль о предполагаемом кровосмесительном характере своего брака, которую в свое время озвучил Габриэль де Грамон, он рассказал, что «попросил совета у величайших ученых мужей христианского мира» и призвал на помощь Кампеджи с единственной целью – «узнать истину и успокоить свою совесть; видит Бог, других причин нет». Воцарилась гнетущая тишина, которую прервал сам король, призвав всех откровенно выразить свое мнение. При этом было сказано, что «если кто-то выскажется иначе, чем от него ожидает его повелитель, ему быстро покажут, кто здесь главный». Жан дю Белле, описывая эту сцену, упомянул, что к сказанному король добавил: «Я не пощажу и отправлю на плаху даже самую достойную (фр. si belle) голову». Когда эти слова дошли до Анны, она сразу же поняла, что допускать подобные угрозы в самом начале процесса было большой ошибкой. Она настойчиво добивалась своего возвращении ко двору, желая контролировать происходящее. Генрих страшно тосковал без нее, однако во избежание скандала, который мог бы разгореться, если бы Анна вернулась во время пребывания Кампеджи, он устроил с ней тайную встречу¹⁰.

Спустя два дня он отослал Екатерину в Гринвич, а сам отправился к Анне. Судя по тому, как пролегал его маршрут, он останавливался на двое-трое суток в поместье Николаса Кэрью в Беддингтоне в графстве Суррей¹¹. Одно из его недатированных любовных писем, по всей видимости, имеет отношение к этому свиданию. Оно начинается так:

Эти строки призваны рассказать Вам, какую величайшую сиротливость [одиночество и печаль]¹² я ощущаю с момента Вашего отъезда… Я полагаю, что причиной этому Ваша доброта и моя любовная горячность. Не думаю, что мог бы так быстро найтись иной повод заставить меня столь сильно огорчаться.