Принято считать, что Анна смягчила тон письма, выразив благодарность Уолси в на редкость хвалебных выражениях: «Я считаю себя премного обязанной Вашей Милости за все приложенные старания во имя продвижения дела короля; отныне моя ежедневная забота состоит в том, чтобы изыскивать способы, как услужить им и доставить удовольствие»³⁷. На самом деле этот фрагмент воспроизведен не совсем точно. В сохранившемся оригинале письма сказано так: «Я считаю себя премного обязанной Вашей Милости за всех приложивших старания во имя продвижения дела короля». Другими словами, ее благодарность относится скорее к Барлоу и другим, чьими усилиями удалось получить окончательный вариант документа, который вскоре доставит Кампеджи, нежели к самому Уолси. Итак, вместо благодарности Уолси получает поручение: она была бы ему «премного обязана», если бы он позаботился о том, чтобы эти люди были по достоинству вознаграждены³⁸.

Но это было еще не все. В письме Анны есть постскриптум: «Милорд, я всем сердцем прошу Вас о том, чтобы Вы не обошли вниманием пастора из прихода Хани-лейн, за которого прошу лично». Это было смелое заявление. Упоминаемый «пастор» (или настоятель) был не кто иной, как доктор Роберт Форман, чей помощник, викарий Томас Гарретт, поставлял сочинения Лютера студентам Оксфорда. Анна, в чьей памяти еще свежи были воспоминания об импровизированных семинарах Дени Брисонне и Жака Лефевра д’Этапля в покоях королевы Клод и Луизы Савойской, была возмущена гонениями Уолси. Она не видела ничего дурного в поступках тех, кого он преследовал, поскольку они лишь поощряли верующих, считавших, что истинную веру можно обрести через тексты Священного Писания. Эти люди могли бы чувствовать себя в безопасности во Франции, если бы Генрих проявил снисходительность и отпустил их. Она не могла ничего сделать для Гарретта, которого уже заставили отречься от своих убеждений, но в ее силах было помочь Форману, что она и сделала. Хотя его уличили в хранении книг Лютера, в которых имелись заметки на полях, сделанные его рукой, он отделался лишь «тайным покаянием» и избежал публичного разоблачения и судимости³⁹.

21 августа Генрих отправил Фрэнсиса Брайана в Париж встретить Кампеджи. Брайан был не только кузеном Анны, также он был известен как религиозный реформатор и критик папской власти. Дю Белле отзывается о нем как о «родственнике [Анны] и одном из тех, кому она более всего симпатизировала». Брайан отправился в путешествие через Ла-Манш в сильный шторм, из-за чего у него случился острый приступ морской болезни. В 10 часов вечера он был вынужден сойти с корабля недалеко от Кале и пробираться по мелководью вдоль берега. По его воспоминаниям, это была «самая тяжелая переправа» в его жизни. Спешно добравшись до Парижа, он обнаружил, что Кампеджи еще не приехал, и ему пришлось ждать его еще целых три недели. Из-за тяжелых приступов подагры Кампеджи был вынужден добираться из Лиона на конных носилках⁴⁰.

Кампеджи прибыл в Париж лишь в понедельник 14 сентября, спустя шесть недель после начала путешествия⁴¹. Дорога из Парижа в Кале заняла еще две недели вместо обычных трех дней, и лишь 29 сентября он второй раз в жизни вступил на землю Англии. Незадолго до 8 сентября, как сообщал Мендоса Маргарите Австрийской, Генрих отослал Анну в Хивер к родителям, посчитав, что будет неблагоразумно, если Кампеджи застанет ее рядом с ним. Будучи уверенным в том, что проволочки скоро закончатся, король вновь вступает с ней в переписку⁴².

Свое первое письмо Генрих отправил 17 или 18 сентября, когда еще ожидал прибытия Кампеджи. Свой ответ на очередное письмо Анны (не сохранившееся) он писал на английском, «чтобы сообщить новости: легат, приезда которого мы жаждали с таким нетерпением, прибыл в Париж в прошлое воскресенье или понедельник, поэтому рассчитываю, что к следующему понедельнику [21 сентября] станет известно о его прибытии в Кале». Предвкушая скорый приезд Кампеджи, он продолжает: «Я надеюсь… получить то, о чем так давно мечтал и что угодно Богу и будет нам во благо; на этом все, моя дорогая, ибо более не имею времени, однако как бы я желал заключить Вас в свои объятия или оказаться в Ваших, ведь прошло уже столько времени с тех пор, как я целовал Вас». Он завершает письмо привычной охотничьей темой: «Написано после того, как я добыл оленя в 11 часов в надежде с Божьей помощью подстрелить еще одного завтра, рукой того, кто в скором времени, надеюсь, станет Вашим»⁴³.

Второе письмо написано после получения еще двух записок от Анны, в одной из которых она выразила недовольство по поводу затянувшегося ожидания⁴⁴. Кампеджи, которого по-прежнему мучила подагра, прибыл в Лондон только 9 октября и был настолько истощен болезнью, что не смог присутствовать на роскошном приеме, устроенном в его честь. Уолси посетил его три раза, но прошло еще две недели, прежде чем он отправился в барке по реке во дворец Брайдуэлл на встречу с Генрихом. Кампеджи действительно привез окончательное распоряжение папы, однако легат получил приказ показать его только Генриху и Уолси, причем этот документ нельзя было ни представить в суде, ни передать кому-либо другому. Климент уполномочил легатов выработать окончательное решение по делу, но не облекать его в письменную форму⁴⁵.

С прибытием Кампеджи, который постепенно восстанавливался после путешествия и болезни, Генрих пребывал в приподнятом настроении: он был уверен в том, что очень скоро его брак с Екатериной будет признан недействительным, как противоречащий закону, предписанному Левит. После аудиенции с Генрихом, состоявшейся 22 октября, Кампеджи воскликнул, что столь велика была уверенность короля в законности его оснований на развод, что даже «ангел, спустившись с небес, не смог бы убедить его в обратном»⁴⁶.

В письме к Анне Генрих пишет о том, какую «великую радость» доставляет ему то, что «она вняла доводам рассудка и что ее разум взял верх над бесполезными суетными мыслями и фантазиями». Вполне понятно, что она тревожилась из-за того, что их ожидают очередные задержки с приездом Кампеджи или полный провал его миссии. Кто-то из тех, кто видел папского легата на подъезде к Лондону, сказал, что он выглядел плохо и мог вот-вот отойти в мир иной. Может быть, эти слухи дошли до Хивера? Если это так, Анна может отбросить свои сомнения, уверяет ее Генрих, «ибо Кампеджи принесет Вам и мне громадное успокоение, какое только возможно в этом мире».

Не исключено, что недовольство Анны было вызвано тем, что она находилась в Хивере и не могла лично расспросить Кампеджи. И все же ей не следует торопиться с выводами. «Непритворная болезнь этого неутомимого легата несколько задерживает его встречу с Вами, однако я искренне верю в то, что, когда Бог пошлет ему здоровье, он с надлежащим усердием постарается компенсировать свою нерасторопность и вознаградит Вас за Ваше ожидание». Если же у нее есть сомнения по поводу того, не подвержен ли Кампеджи влиянию Карла, то ей следует отбросить их. «Поскольку мне точно известно, при каких обстоятельствах это было сказано (сетуя на обвинения [слухи] в том, что он поддерживает императора), то я доподлинно знаю, что в этом деле у него нет проимператорских настроений».

Есть и еще одно дело, о котором он уведомляет Анну: «Причина столь длительной задержки посыльного заключается в том, что я был занят приготовлением для Вас одного предмета[76], которым, я надеюсь, Вы в скором времени воспользуетесь». Означает ли это, что Генрих, как считает один историк, уже начал подготовку к свадьбе?⁴⁷ Если это так, то дворцовые книги с записями о расходах на гардероб короля не подтверждают этого, хотя следует отметить, что сведения в них отрывочные и неполные. Мы не можем с определенностью сказать, что в действительности имел в виду Генрих под словом «предмет» (англ. gear), которым в скором времени предстояло «воспользоваться» Анне, однако он игриво продолжает: «И тогда я надеюсь воспользоваться Вашим, что станет для меня справедливым вознаграждением за все мои труды и лишения»⁴⁸.