Это была сцена, достойная Екатерины в ее молодые годы. Когда об этом рассказали Генриху, он объявил, что Джейн «вела себя в высшей степени добродетельно» и что отныне он будет видеться с ней только в присутствии ее родственников. Само собой разумеется, что Джейн, усвоив наставления, отказала ему и в этом, а Генрих, что тоже не удивительно, еще больше оценил ее добродетельность.

За обедом, который Шапюи дал в конце марта для четы Куртене, все разговоры были посвящены распрям между Анной и Кромвелем и планам Генриха на новый брак, предположительно с Джейн Сеймур. Позже, разговаривая с Кромвелем наедине в своем доме у эркерного окна, Шапюи осмелился предположить, что новый брак «поможет избежать многих бед» (так он написал Карлу). Все понимают, сказал он, что бы ни произносилось с церковных амвонов, отношения Генриха и Анны «никогда не будут признаны законными», но если предстоит борьба, то Кромвелю следует подготовиться к ней лучше, чем это сделал в свое время Уолси.

На это Кромвель ответил, что он всегда осознавал опасности придворной жизни. Оправдывая свое поведение, он сказал, что никогда не продвигал брак короля с Болейн, а лишь «расчистил им путь». Прислонившись к окну и прикрыв рот рукой, как бы скрывая усмешку, он заверил Шапюи, что, «несмотря на репутацию дамского угодника (фр. à festoyer et servir dames), Генрих будет и дальше честно и праведно жить в нынешнем браке… однако, если ему вдруг придется выбирать новую супругу, она точно не будет француженкой». Похоже, именно такой ответ предвидел Карл в новых указаниях для Шапюи, когда писал: «Если вдруг король Англии надумает снова жениться, лучше не отговаривайте его»³⁵.

На мессе в Страстное воскресенье 2 апреля 1536 года Анна предоставила Кромвелю долгожданный шанс. Это был день, когда обычно произносилась заключительная проповедь Великого поста, и Анна поручила своему новому альмонарию Джону Скипу выступить с ней в Королевской часовне Уайтхолла перед Генрихом и всем собравшимся двором. Проповедь Скипа начиналась с того, что он напомнил собравшимся слова из Ветхого Завета о том, как дети Израилевы были сурово наказаны за то, что «нетвердо уверовали в Слово Божие». Поначалу в его речах не было ничего предосудительного или противоречащего канонам веры, однако затем он обратился к тем, кто был облечен властью, причем не только к духовенству, но и к высшему сословию и представителям верховной власти с призывом помнить о необходимости быть милосердными, когда они «судят прегрешения других», ибо иначе «они могут быть прокляты за свои труды».

По мере того как Скип все больше воодушевлялся этой темой, его проповедь превращалась в резкий критический выпад против политики Генриха и Кромвеля, за что впоследствии его неоднократно подвергали допросу. Обвинения, выдвинутые против него, включали злой умысел, клевету, предвзятость суждений, отсутствие милосердия, подстрекательство к мятежу, измену, искажение Евангелия, нападки на «высших лиц, столпы и скрепы, на которых держится благосостояние общества и коими являются в первую очередь король, во-вторых, его советники, в-третьих, высшее сословие и, в-четвертых, парламент». Неуважение к парламенту было самым грозным обвинением³⁶.

Скип произнес свою проповедь спустя две недели после того, как вновь созванный парламент одобрил предложенный лично Генрихом законопроект, согласно которому имущество двухсот малых монастырей должно было поступить в королевскую казну. Генрих в законодательном порядке получал право свободно распоряжаться денежными средствами монастырей по своему усмотрению: в законопроекте не было ни единого положения, говорившего об отчислении средств на нужды образования, на благотворительность или помощь бедным, что не могло не спровоцировать конфликт интересов с Анной. Оставалось еще двенадцать дней до заключительного заседания парламента, на котором король должен был одобрить законопроект и придать ему силу закона. В этом контексте проповедь Скипа превращалась из привычного средства религиозного увещевания, традиционного для времени поста, в настоящую отповедь в ответ на принятое парламентом решение о секуляризации монастырских владений. Анна использовала Скипа в своих интересах, чтобы Генрих, услышав с амвона призыв к совести, одумался и изменил планы.

Во время последней летней поездки по стране Анна получила в подарок книгу «Форма и способ государственного вспоможения или помощи бедным людям» (The Forme and Man[n]er of Subvention or Helpyng for Po[or] People), которую талантливый юрист из Лондона и евангелист Уильям Маршалл посвятил королеве. (Анна уже знала о Маршалле как об авторе реформированного молитвенника, наподобие часослова, с анаграммой HA на титульном листе, напечатанной над королевскими гербовыми знаками.) Книга рассказывала о том, как власти города Ипр во Фландрии создали новаторскую систему повышения благосостояния жителей города. В предисловии автор восхвалял Анну, называя ее «цветком среди всех королев», и призывал ее «стать заступницей и посредницей», чтобы «под защитой, охраной и покровительством нашего самого грозного суверена и Вашего дражайшего супруга подобные идеи возобладали и в Англии»³⁷.

Прочитав книгу Маршалла, Анна стала с энтузиазмом поддерживать его работу над законопроектом о помощи бедным. Нередко разработку этого документа объемом 66 страниц приписывают Кромвелю, однако среди его бумаг не было найдено ни единого подтверждения этому. Более того, его канцелярия никогда не занималась этим вопросом, и, наконец, текст законопроекта была написан совсем не на той бумаге, которой обычно пользовались секретари и помощники Кромвеля. Амбициозные идеи Маршалла были нацелены на устранение проблем бедности и безработицы путем создания национальной программы развития инфраструктуры и строительства дорог, портов, общественных зданий, речных и других водных магистралей. Отвечать за реализацию программы должен был Совет по искоренению бродяжничества. Все трудоспособные граждане, занятые на работах, предусмотренных программой, помимо питания и бесплатного медицинского обслуживания, должны были получать «разумную оплату труда» за счет поступлений в казну от прогрессивного налога, которым облагалось состоятельное духовенство и владельцы недвижимости. Бродяги и тунеядцы, отлынивающие от работ, подлежали аресту и привлечению к принудительному труду. Больные, немощные и нетрудоспособные должны были получать помощь из средств от налоговых поступлений и приходских пожертвований. Предполагалось, что следить за дисциплиной и наказывать бездельников и нарушителей будут специально назначенные кураторы³⁸.

Очевидец событий оставил наглядное свидетельство того, как на сессии парламента, состоявшейся на второй неделе марта 1536 года, Кромвель, действовавший в соответствии с указаниями Генриха (хотя, возможно, комитет палаты общин действовал автономно), изрядно отредактировал законопроект о реформах, исключив из него все нежелательные места. В урезанной и смягченной версии вся ответственность за трудоустройство безработных граждан ложилась на плечи местной администрации и приходского начальства. Бродяги и не желавшие работать нищие в принудительном порядке должны были заниматься кустарным промыслом, а «достойные сочувствия» бедняки получали помощь наравне с больными проказой и прикованными к постели. Детей бедняков полагалось отдавать в ученики и подмастерья. Недостатком этого смягченного варианта закона было то, что финансирование теперь зависело исключительно от добровольных пожертвований³⁹.

За два дня до того, как законопроект о роспуске монастырей должен был рассматриваться в палате лордов, в канцелярии Кромвеля произошла умышленная утечка информации. Стало известно, что имущество малых монастырей перейдет «в распоряжение короля, а затем будет передано в управление некоторых именитых лиц, известных ученостью и хорошей репутацией у Его Величества». Этого было достаточно, чтобы знающие люди заговорили в том, что законопроект о роспуске монастырей и законопроект Маршалла о вспоможении бедным связаны напрямую: один будет финансироваться за счет другого⁴⁰.