Митл, главный город церкви святой триады

Прай

Шарканье крысиных лап по камням нарушалось всплесками воды и сопровождалось редким писком. Эти звуки эхом разносились по пустому подземелью, отражались от стен и усиливались с каждым разом. Чем ближе ко мне они были, тем сильнее раздражали. Всё проведённое здесь время я вёл тайную войну с нахальными грызунами, заткнув подошвой сапога единственную щель в основании стены. Через неё незваные гости могли сюда проникнуть. Пока побеждал я, но периодически оппоненты предпринимали контратаку, скреблись когтями по каблуку и пытались прогрызть преграду на своём пути.

В камере не было окон, а через небольшое зарешеченное отверстие в деревянной двери сюда проникали отблески масляной лампы из коридора. Благодаря им я видел только свои сапоги и ту самую щель, всё остальное оставалось сокрыто в полумраке. Должно быть, это к лучшему, ведь так я не знал, насколько отвратительно выглядел соломенный матрас, разложенный подо мной. От него исходил запах плесени, пота и рвоты, вынуждавшие меня не делать глубоких вдохов. С каждым днём эта вонь становилась всё привычней.

На самом деле я понятия не имел сколько прошло времени с тех пор, как меня бросили сюда. Перенеся болезнь, захватившую наш мир после смерти последней триады, я больше не нуждался во сне и потому мог только догадываться о количестве дней, проведённых в камере. Ну или примерно посчитать их, основываясь на визитах солдат с моим скудным рационом. Еду приносили семь раз, но, как часто полагалось кормить пленников, я не знал. Если раз в день, то прошла уже неделя. Интересно, как они будут меня вешать?

По законам церкви святой триады за преднамеренное убийство полагалась смерть, без исключений. А именно в этом преступлении я был обвинён и заключён сюда. Будь на моём месте кто-то другой — он болтался бы в петле на главной площади в тот же день. Вместо этого я торчу тут и воюю с крысами, в то время как они даже не догадываются об этом.

Грызун прекратил карябать подошву сапога, а до моего слуха донеслось удалявшееся шарканье его лапок. Беги, беги, мерзость помойная.

Справа в отдалении послышались шаги. Они казались оглушительно громкими, и я попытался отстраниться от посторонних звуков. Аккуратно сдвинув ногу, внимательно всмотрелся в ту самую щель в основании стены. Убедившись, что крысы там и правда больше нет, я нагнулся и осмотрел следы от зубов на подошве. Прокусить её грызуну не удалось, и на том спасибо.

Шаги приближались, а в камеру начал просачиваться подрагивающий свет от пламени факела. Когда двое мужчин остановились по ту сторону двери, даже не видя их лиц, я уже знал, кто они. Определил по звуку шагов. Неужели пилат вспомнил обо мне? Да ещё и явился лично. Какая прелесть!

Благодаря тому, что отверстие с решёткой располагалось почти на уровне моих глаз, можно было наблюдать за тем, как один из мужчин достал связку ключей и принялся перебирать в поисках нужного. От их скрежета по металлическому кольцу меня передёргивало. Хорошо, что я ещё раньше заглушил окружающие звуки, иначе обострённый слух точно свёл бы с ума. Обычно спасали только самодельные затычки для ушей. Когда меня сажали сюда, то отобрали их вместе с остальными вещами.

Выбрав нужный ключ, мужчина вставил его в замочную скважину и несколько раз повернул. Раздались щелчки и скрежет механизма, вызывая неприятную дрожь по всему телу. Как же хотелось зажать уши. Из-за цепи, что скрепляла кандалы и приковывала руки к полу, это было невозможно осуществить. Её длины не хватало. Когда скрипнули петли, я чуть не взвыл. Дверь распахнулась. Слишком яркий свет факела ударил по глазам, ослепив.

Выставив ладонь перед лицом, я прищурился и отвернулся. Мне незачем было смотреть на пришедших людей, я прекрасно знал, как они выглядели.

— Не могли камеру получше выделить? Он всё же ищейка, а не городской пьяница, — недовольно буркнул хриплый голос. Он принадлежал человеку, который прежде никогда не опускался до того, чтобы посещать подземелья, подобные этому. Будучи пилатом главного корпуса ищеек церкви святой триады, он предпочитал поручать такие визиты кому-нибудь другому. Прежде я был обязан подчиняться ему при любых обстоятельствах. До того, как оказался здесь.

— Это и есть камера получше. Показать, где содержим остальных? — недовольно отозвался мужчина с факелом в руке — глава городской стражи. Его я тоже прекрасно знал, правда, именно из-за того, что никогда не слушал его подчинённых. Распахнув дверь, он так и стоял, позвякивая ключами, словно специально действуя мне на нервы. — Как видите, жив. Бумаги давайте.

Когда глаза привыкли к свету, я опустил ладонь и успел увидеть, как пилат грубо вручил мужику свиток, принял у него факел и вставил в металлическое кольцо на стене.

— На, подавись ими, — от его голоса так и веяло презрением.

Ищейки и городская стража никогда не любили друг друга, как и те, кто ими руководил. Мы стояли на шаг выше и, честно признаться, часто пользовались этим в своих интересах, а не как полагалось, в интересах церкви.

— Он ваш, — недовольно махнул рукой глава стражи и вручил пилату небольшой ключ. Окинув меня злым взглядом, он развернулся и пошёл прочь. Теперь я остался со своим прямым начальством один на один.

— Встань, Прай, — привычно скомандовал пилат. Он смотрел сверху вниз, но лицо оставалось в тени. Факел располагался сзади него и освещал больше спину и часть коридора.

У меня был выбор: безоговорочно исполнить приказ, как полагалось исходя из служебного положения каждого из нас, или проигнорировать, учитывая, как долго я здесь торчал, без каких-либо известий о своей судьбе. Изображать обиду на пилата, лично явившегося за мной, не стоило, но и подчиняться не хотелось.

— Я думал, что исключён из рядов ищеек после… — аккуратно заговорил я. Из-за сухости в горле голос раздался с хрипотцой и звучал слишком тихо и неуверенно, но сейчас мне это только на руку.

— После хладнокровного убийства предполагаемого воплощения божества? Да, следовало бы с тобой так поступить, — перебил пилат.

Разглядывая его лицо, покрытое мелкими, едва заметными старыми шрамами и казавшиеся чёрными из-за падающей тени глаза, я только сейчас понял, что он мог прийти сюда вовсе не за тем, чтобы вытащить меня из камеры. Мужчина мог явиться, чтобы лично и без свидетелей исполнить вынесенный смертный приговор. Не годится вешать ищейку церкви на глазах у толпы, это может пошатнуть авторитет всех, кто имеет к нам отношение.

— Это был несчастный случай, — соврал я.

Перед глазами невольно предстал момент, когда шея человека, в смерти которого меня обвиняли, хрустнула, и его тело обмякло.

— Несчастный случай, — с явным недоверием и насмешкой повторил пилат.

— Он упал с лошади и свернул себе шею. С каждым может случиться, — эти слова я постоянно твердил на допросе, прежде чем оказался здесь. Не следовало менять легенду.

— Ты всё ещё жив только потому, что ищейки, пережившие болезнь и оставшиеся верными мне, а не ордену, на дороге не валяются. А раз это был «несчастный случай», то у меня нет причин подозревать тебя в измене церкви. Не так ли?

Причины, естественно, были, и мы оба их знали. Сощурив глаза, я пытался разгадать мысли собеседника, но он ничем не выражал их. Знал ли он, что случилось на самом деле?

До моего слуха начало доноситься шарканье маленьких лапок по каменному полу и едва слышное крысиное сопение. Бросив взгляд на всё ту же щель в основании стены, я не увидел грызуна, но знал, что он снова подбирается сюда, планируя проникнуть в камеру.

— Ах, вот в чём дело. Будь я простым ищейкой, меня бы уже казнили, но раз я переболевший, то ты снизошёл до визита в городскую тюрьму, чтобы лично вызволить меня? Зачем я тебе, Сони? — прямо спросил я, обратившись к пилату по имени.