Не знаю откуда появляется врач, он разнимает нас, кричит что-то о пациентах и называет фамилию Арины, это отрезвляет нас.

Идём в кабинет врача, он говорит о ее самочувствии, выдыхаю, когда слышу, что с малышом все нормально. Армен, получая для себя информацию, встаёт и бросает мне грозно: «Я сейчас поеду, Армина просила продать ее квартиру, она хочет уехать. Не смей, слышишь, не смей лезть и мешать, ты сам все просрал.

Я ничего не отвечаю ему, он уходит, а я вхожу к врачу, задаю вопросы, кладу крупную пачку денег. Глаза медика округляются. Это на лечение, точнее, на очень хорошее лечение, пребывание в больнице и уход за пациенткой.

Он кивает, уверяет, что все будет: повышенное внимание, лечение.

— Я к ней зайду, — не спрашиваю, констатирую. Врач кивает, никак не возражая.

Вхожу в палату. Сразу замечаю Армину. В кровати клубочком с книгой в руках. Такая беззащитная, такая бледная. Замираю посередине палаты, не зная, как поступить. Впервые не знаю, как себя вести, хочется обнять, зарыться в ее объятиях и молить о прощении… говорить тысячи слов о любви. Но сдерживаю себя, боюсь напугать, спровоцировать ее кровотечение.

Она словно чувствует меня, мое присутствие, поднимает глаза, сглатывает, смотрит, изучая мое лицо, но молчит, ничего не говорит. Подтягивает ноги к груди и наблюдает, как я шаг за шагом подхожу к кровати, придвигаю стул, сажусь, насколько возможно близко.

— Рассказывай, — протягиваю устало и опускаю глаза, не могу смотреть на неё такую бледную, ненавижу себя зато, что довёл ее до такого состояния.

— О чем? — спрашивает так же устало.

— Почему ушла, почему раздетой ходишь по трассам. Армина, что случилось?

Вздрагивает, как от удара. Так непривычно обращение, или я что-то сделал не так, не знаю, поэтому продолжаю по-другому. — Малыш, что не так? Ты мне можешь сказать? Что я не так сделал? Что ты увидела?

Она смотрит на меня, что-то видит, понятное только ей. А я тону, тону в ее глазах…

— Если вы хотите здорового ребёнка, настоятельно прошу вас: уберите по возможности стрессы из своей жизни, — это слова моего врача нарушают тишину, возникшую между нами.

— Ты знаешь, мой самый большой стресс — это ты.

Хочу возразить, но она прикладывает палец к губам, призывая к тишине, и я не смею ей перечить, молчу.

— Мне так надоело, я устала. Я начинаю тебе верить и обжигаюсь. Ты клялся мне, а потом утром я снова натыкаюсь на твою ложь. Зачем только ты лжёшь, я не понимаю. Это что угодно, но не любовь. Эгоизм, страсть обладания… не знаю, — вздыхает глубоко, смотрит на меня, не отрывая глаз, и говорит быстро на одном дыхании:

— Это твой ребёнок, — и тут же опускает глаза. Не смотрит на меня, а я смотрю и холодею, не смея поверить. — Я хотела тебе рассказать утром, а сейчас решила, что бессмысленно скрывать, так будет правильно.

— Мой, — шепчу, не веря, до меня, кажется, только сейчас это доходит. Этот ребёнок мой. Мой ребёнок от любимой женщины, и мы могли его потерять…

— Из-за него и прошу — оставь нас. Мы уедем, но ты сможешь видеться. Но жить, думать, где ты, с кем ты, я не хочу. — Армина добивает каждой фразой, убивает, забивает гвозди глубоко…

— Я не врал тебе никогда. Все мои слова, клятвы — всё правда, — говорю в попытках оправдаться.

— Утро доказало, что ты лгал. Всё выдало фото, и ты это знаешь, — выносит свой вердикт.

— Я не спал с ней. Фото пришли не от неё, от бывшего начбеза отца.

— Савва, меня это не интересует, я просто не хочу. Это каждодневный ад. Мы в нем пребывать не хотим. Уйди, пожалуйста, мне нельзя нервничать. А я нервничаю, живот тянет, если я потеряю ребенка, я не прощу тебе этого никогда.

Я и сам не прощу. Хочу сказать, но молчу, поднимаюсь и выхожу, не говоря ни слова. Тихо закрываю за собой дверь, боясь спровоцировать новый стресс.

— Я ее самый большой стресс, — говорю и поднимаю глаза на начбеза.

Он кладёт чёрную папку на стол.

— Изучи, я уверен, многое поймёшь и исправишь.

Чёрная папка лежит на сиденье авто, я так и не открыл ее у Николаевича, захотел посмотреть дома в тишине. Спокойно изучить, спокойно все обдумать.

Дом встретил привычной тишиной. Валя тихо что-то вытирала на кухне, приметив меня, пошла навстречу.

— Накрыть на стол?

Отрицательно покачал головой.

— Пашка?

— Спит, недавно уложила.

— Хорошо.

Поднявшись на второй этаж, прошёл сразу в кабинет, сел за стол и открыл папку, в которой было не очень много, но все же прилично бумаг. Какие-то сканы, где-то фото. Для удобства и понятности вверху каждого листа стоял номер карандашом. Хмыкнул, какой Николаевич предусмотрительный. Всё пронумеровал.

Интерес взял своё, начал изучать, что не смогли нарыть мои ребята. Если все так плохо, половину выгнать.

Первые бумаги оказались совсем непонятными.

Дочка Бурова, известного бизнесмена, который пару лет назад умер. Смутно вспомнил ее, в этом помогло фото с паспорта, точнее, скана. Симпатичная девочка лет пятнадцати, может, семнадцати, была с отцом на предпоследних его приемах. Влюблённые глаза, полные обожания, после пыталась найти со мной встречи.

Мне было не до неё, куча любовниц, а немного позже появилась Арина. Я давно позабыл ее. Следующие доки, заключение о смерти этой девушки. Несчастный случай. Я не совсем понимал, при чём тут это.

Следующие документы были на Алину Сергеевну Березину, крупная авария, замужество, но, кажется, фиктивное, и после смена фамилии.

Пластика, после нехватка доков, и фото Алины, такой, как я ее встретил впервые на благотворительном вечере. Поставил фото молодой девочки, точнее, дочки Бурова, и не узнал. Только лицо, очень отдаленно напоминающее черты лица и цвет волос, в остальном другой человек.  .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.

Выходит, эта она? Я ничего не понимал. Потом было ещё две официальные пластические операции, но очень легкие, подтяжки и что-то ещё. Я понимал в этом плохо, но на меня с фото смотрела Армина, если бы не глаза.

Тряхнув головой, я встал и открыл консоль, где стоял алкоголь. Не разбирая, взял первую бутылку и сделал несколько обжигающих глотков. Горло тут же обожгло, но легче не стало. Если это все правда, то выходил бред. Буровская дочка была больной на голову. Много смс звонков, признаний в любви, я забил на эту девчонку тогда. Думал, отстанет, но, кажется, нет.

Взял телефон, набрал начбеза. Он взял почти сразу.

— Разобрался?

— И да, и нет. Это все дочь Бурова?

— Да. У неё была лёгкая степень психологическогорасстройства, я не смог скан добыть, но заключение видел своими глазами. После смерти отца она замела все следы, куча денег, много новых документов, пластика — и вот она копия Огневой.

Память подкинула ее фразы: «Я ведь как она? Что не так, я все делаю так же, мимика жесты».

Как я не обратил на это внимания?

— Сейчас я не смог найти, где она, но, кажется, по поддельным документам вылетела в Германию. Что будет делать дальше, сложно предсказать. У неё много твоих фото, фальшивки, но очень хорошего качества, те три, что я скинул — только одни из немногих. Много хранится в квартире, что ты ей снял. Также есть фото, где ты с ребёнком, точнее, вы. Красивая картинка.

Хотелось кричать, если не придушить. Это ж какая дура. Все сделать, все разыграть — и зачем? Чтобы два раза переспать. Красивая же девка, нашла бы себе мужика, который ее любил нормально, заботился. Нет, ей нужен был зачем-то я.

— Ты пацана проверь, — услышал голос Сычёва из телефона, хотя был уверен, что он давно отключился.

— Думаешь, не мой?

— Вс возможно.

— Спасибо, Николаич.

— Будь, — услышал на прощание, и начбез отключился.

Телефонная книжка и нужный номер нашёлся очень быстро.

— Валер, что нужно для теста ДНК и сколько это займётвремени?

— Привет. Кх, — услышал голос Озова. — Кровь, волосы, можно и слюну. Армину подозреваешь?