Я беру его, ничего важного, смс о поступлении новой весенней коллекции в брендовый магазин. Но телефон не откладываю, открываю злосчастное смс с наизусть выученным номером, от которого получила фотографии.

— Что скажешь? — поворачиваю айфон с фотографиями к Савелию.

Первые минуты он смотрит молча, ни один мускул на лице не дрогнул.

Я начинаю выдыхать и расслабляться. Чёрный юмор.

Но Савва откладывает телефон и, не смотря мне в глаза, говорит:

— Ариш, давай я открою вино, ты немного расслабишься, и я всё объясню…

Савва обнимает мои ноги, уткнувшись лицом в них, и что-то говорит, а я не слышу, не различаю слов. Не знаю, с ума я сошла, или мой мозг блокирует информацию, стараясь защитить меня. Но после его фразы: «Все случилось после благотворительного вечера у Ефремова» я ничего не слышу.

Я помню этот вечер очень хорошо. Чуть больше года назад. Я не смогла пойти с Савелием, уезжала с воспитанницами в Екатеринбург. За годы нашего брака это было неудивительно, что не всегда мы появлялись на мероприятиях вместе. Мои гастроли — его бизнес. Поражало то, что он прилетел после ко мне. Устроил сюрприз, словно ничего не произошло.

Мы на несколько дней задержались в городе. Гуляли, изучили бары, рестораны, всё как в начале наших отношений. Ночные прогулки, рассветы в кровати, когда ты устал, но вы всё равно есть друг у друга. С первых дней нашего знакомства мы были лёгкими на подъем, но больше всего мне нравилось, что с годами не потеряли этой безбашенной легкости. Могли найти время друг для друга, устраивали сюрпризы, срывались в поездки или просто отключали телефоны и проводили время вместе….

Перед глазами всё плывёт. Я смотрю на мужа, который словно маленький ребёнок ищет поддержки, вжимается в мои колени, прячет голову. Я опускаю руку и провожу по его волосам. Он поднимает глаза, и я, как это не тривиально в данной ситуации, в его холодных матовых омутах вижу своё отражение, полное страсти, обожания. Вся сжимаюсь от боли, но не могу отвести глаз, смотрю. Не могу не смотреть, ненавижу себя, но смотрю. Так поступают, наверное, наркоманы, знают, что губят себя, но принимают дозу, как и я. Провожу рукой по его волосам и смотрю вглаза.

Савелий перехватывает мою руку, целует, что-то опять говорит. Я не слышу слов, читаю больше по губам. Он шепчет что любит, ещё что-то быстро, я не успеваю всёразобрать. Только смотрю на него, а сама хочу кричать. Зачем? За что? Чем она лучше меня? Моложе, красивее? Все смешивается в голове, мои мысли, его слова вперемешку с поцелуями, пока я слышу его голос. Савелий держит две мои руки опускает голову и говорит:

— Ариш, там ребёнок.

Я замираю, глотаю воздух, смотрю на него, и до меня доходит значение слов «Там ребёнок». Маленькая кровь, плоть от его плоти, маленький человечек. Отталкиваю от себя мужа, внутри все горит, я горю заживо… Внутри огромный спазм, не дающий вдохнуть и выдохнуть, что-то сказать. Схватившись за волосы, я кричу, кричу в голос, а точнее, вою. Так поступают животные, когда им больно, так же больно и мне. Ребёнок — огромная несбыточная мечта для меня. Сколько попыток, слез и ничего не получалось. Не знаю, за что, почему не давалось мне такое счастье, как стать матерью, несколько лет попыток, тысячи врачей, разводящих руками: все хорошо, вы здоровы. Пробуйте.

Савва подходит, бережно обнимает, прижимает к себе, как и во время моих редких истерик, когда я срывалась. Но если раньше я начинала успокаиваться, пока он меня как маленькую обнимал и укачивал, то теперь его прикосновения жгли, причиняли боль. Вывернувшись из крепких рук мужа, я вижу букет, скромно лежащий на туалетном столике, и занимающий львиную его часть. Плохо отдавая отчёт своим действиям, я схватила его и резко ударила Савелия им. Хрупкие цветы быстро начали ломаться под моими действиями, лепестки рассыпались по комнате. А мне становилось легче, словно я выплёскивала боль из себя.

Савелий не защищался, смотрел на меня и терпел каждый удар, каждый взмах. Каменное лицо ничего не выражало, только глаза горели тёмным огнём, но меня это мало останавливало.

Не знаю, сколько я нанесла ударов, но букет, некогда напоминающий белоснежное облако, превратился в растрепанное жалкое подобие.

Я бросила его под ноги мужу и, открыв гардеробную, выкатила чемодан и принялась закидывать в него вещи. Я не складывала, швыряла все, что попадалось под руки, из-за слез плохо понимая, что я беру и куда кидаю. Понимала одно: если останусь тут, просто задохнусь, свихнусь.

Савелий молча смотрел на мои сборы и ничего не говорил, никак не комментировал, только когда я закинула последнееплатье и закрыла чемодан, подошёл ко мне и притянул со спины.

— Ариш, послушай меня.

— Не смей никогда, слышишь, никогда не смей называть меня Ариной, для тебя я раз и навсегда Армина, а лучше Армина Богдановна Огнева. Ты был один из немногих, да что там, ты был, — я подняла руку загнув большой палец, — первым из тех родных и близких, кто меня так называл, а теперь твоя очередь, Савелий Андреевич, даже с зада не начинается. Отпусти меня, я хочу уехать.

Савелий не сразу отпустил меня, пришлось плечами скинуть его руки самой.

— Куда поедешь?

— Не переживай, мне есть, где жить.

— А привычно будет, Армина Богдановна? — холодно поинтересовался муж. — Сколько ты сейчас зарабатываешь преподавая, — продолжил он, — тысяч пятьдесят, возясь с одной группой малолеток.

«Семьдесят», — подумала я, но вслух не ответила на его вопрос.

Савелий был прав, я одно белье привыкла покупать за такую сумму, пользуясь по завершению карьеры деньгами мужа, точнее, его брильянтами, которые он успешно продаёт и добывает.

— Не переживай, — я мило улыбнулась и начала спускаться по лестнице, таща за собой два чемодана. От помощи отказывалась наотрез. Я могу всё сама.

«Твою слабость никто не должен видеть», — вспомнила свою первую наставницу Елену Львовну. Учила она нас всегда жестко, не стесняясь где-то прикрикнуть, а где-то и ударить своей указкой, которой тыкала, чтобы мы ровно держали спины.

«Спина!», — стучали набатом в голове слова первого педагога.

И я держала, как научили давно в детстве, ровно. Моя жизнь разрушалась, как картонный домик, а я думаю о спине, забавно…

Поставив поудобнее сумку на чемодан, Я расправила плечи и продолжила катить к подъезду чемоданы.

Не забывая о спине.

Редкие сотрудники управляющей компании, попадающиесяна пути, здоровались. Я изредка кивала головой и шла дальше. Ухоженные клумбы с высаженными первыми весенними цветами и многовековые дубы, представляющие из себя аллею или, скорее, уютный парк с лавочками, Нетрогали меня, хотя, проживая тут ранее, я всегда любила остановиться, чтобы полюбоваться цветами, купить кофе и посидеть вечером на лавочке под деревьями.

Войдя в подъезд, я пошла к лифту и нажала кнопку, но, приподняв глаза, увидела объявление о том, что он поломан и что-то о его ремонте с извинениями.

Ругнувшись, я развернулась и столкнулась с соседкой.

— Ой, Арминочка. Ты, деточка? Не узнала тебя в очках.

Я разомкнула губы и с большой болью в горле проговорила, а точнее прошептала приветствия женщине. А сама с ужасом осознавала, что, кажется, теряю голос. В детстве я он часто исчезал. Стоило заболеть — и ларингит. Холодный климатСибири способствовал заболеваниям. Врачи только качали головой и говорили — не допускайте болезни, но сделать это было сложно.

С возрастом ларингит отступил, но, кажется, сейчас он вернулся.

Старушка, не заметила моего состояния, трещала свои речи. Я не слушала, держала милую улыбку, не поднимая солнечных очков. Знала одно, подними их, и от меня не отстанут, так ещё и на сто процентов разнесут слухи. Второе меня волновало мало. Но краснота глаз и чемоданы сказали бы все сами.

— Пойду я, — надрывая голос, прошипела я обошла даму.