А мне почему-то всегда бросалась в лицо их схожесть с Ариной, она на неё похожа. Утончённая, красивая, невесомая. В груди расплывается приятная теплота, когда мысли заходят о ней. Так было всегда, с первого дня нашей встречи. Перед глазами плывут воспоминания: свадьба, как я делал ей преложение, ее большие удивленные глаза от тёмного камня в кольце на ее пальце. Первый поцелуй… а потом вспышка — и перед глазами ее тело, полное красно-синих отметин… они принадлежали не мне. Чужому мужику, она позволила, она отдалась ему. Думал, убью. Ее первую, его вторым. А потом себя.

Хотел ее трясти до тех пор, пока не признаётся, не скажет, что жалеет, ее принудили, что угодно, только не «люблю».

Нет! Будь выше.

«Наши отношения исчерпали себя. Ты разлюбил, я разлюбила».

Ее слова стали выстрелом, пулей. Как неверующий, хватаю ее, начинаю целовать. Замёчаю ее боль, губы кровоточащие. Она не отвечает, но и не сопротивляется. Это заводит ещё сильнее, хочется клеймить, стереть все следы, сделать своей. Сломать и возродить.

— Я убью его, — раскрыв ворот халата, хриплю и продолжаю целовать, кусать, пока не замечаю ее безразличие, даже мертвенность. Оно как ушат холодной воды. Отрезвляет, останавливает.

Отрываюсь от ее губ, а Армина, словно чувствует, добивает:

— Я люблю его, — выдавливает из себя. — Как когда-то и тебя. Слышишь меня?! — я слышу, чувствую и подыхаю в этот момент. Желваки ходят на моем лице, глаза ещё немного и лопнут, ощущаю себя быком на корриде. Понимаю — не замолчи она — я не смогу себя остановить. Убью, убью его. Принесу ей его сердце, вырву и принесу. Пусть смотрит. Но Армина не чувствует меня, добивает:

— Отступи, отпусти меня. Я хочу жить с любимым мужчиной. Подпиши документы.

«Любимый мужчина» — бьют слова в голове. Резко встаю, смотрю на нее. Мечтаю, чтобы она одумалась. Забрала свои слова назад. Я ведь не железный, маленькая.

Но она не молчит, а я всё меньше могу себя контролировать.

«Лучше молчи» — молю ее мысленно, она, кажется, понимает, замолкает и впервые смотрит на меня испуганно, затравленно, я чувствую ее страх.

Становится противно от самого себя. Она не должна никогда меня бояться. Только чувство защищённости, опоры, больше ничего. Не знаю, как я смотрел на нее, что излучал, но она была похожа на загнанную лань. Страх, испуг. Я мог поклясться, что видел в них отражение такой же боли и печали. Словно именно сейчас она показала настоящие эмоции, которые прятала до этого. Шаг назад, ещё один, а потом я вылетел из комнаты, словно за мной гнались тысячи чертей, моих собственных чертей.

Прошёл вечер, ночь, а после ещё два дня. Я всёждала и боялась. Не знаю, правда, кого больше — Савелия или Григория, а возможно, обоих. Потому, что не знала, просто не знала, что ответить, что сказать, как реагировать. Одному сама дала зелёный цвет, второго… довела до кровавого безумства. Волоски резко поднялись дыбом от воспоминания о его глазах, налитых кровью. Ещё немного, и он бы разорвал меня…

Перевернув настольный календарь, я зачеркнула дату. Ещё немного, и всё изменится, я изменю это.

«Мы изменим», — поправила себя.

Кто-то скажет, что я глупая, дурная, но я начала чуть ли не мысленно общаться с ребёнком. Говорят, придумай мечту и строй ее в голове, так и я. Обдумываю, представляю малыша, даже накидала множество детских вещей в корзину интернет — магазина. Странно, дико, но так было проще. Мы просто, кажется, уже были друг у друга…

Вторник, взглянув на календарь, мысленно вынесла я неутешительный вердикт. Нужно было в студию. Хотя и начинала подумывать бросить, но что-то останавливало. Балет я любила, как и девочек. Жаль было оставлять таких красивых малышек, которых так кропотливо и тщательно отбирала я сама, сталкиваясь с множеством слез, прессингом со стороны родителей, а порой и деньгами, которыми многие наивно считали возможным меня подкупить.

Открыв шкаф, я достала тёмную одежду. Последние дни я перешла на тёмное. Брюки, блузки — всё чёрное.

Закончив с гардеробом, я села в такси и через пару минут была на работе.

Множество детей тут же встретили меня, только я вошла. Кто-то смотрел с интересом, иным было всё равно, только Ирина бегала среди них, сверяя списки и тут я вспомнила, что сегодня просмотр. Через минут двадцать, а может, немного попозже появиться комиссия, и все дети будут проходить экзамены. Многих отчислят, кого-то возьмут. Я с тоской посмотрела на этих детей. Когда-то и я была такой.

— Скажите, — одернула меня пожилая женщина. — Вы ведь Армина Огнева?

Я машинально кивнула.

— Моя внучка пройдёт? Она начала выдвигать вперёд малышку. А я посмотрела на маленькую круглолицую малышку. Она мило улыбалась, смотря на меня с восхищением. А я не знала, что сказать. Мысли, голова была забита иным. Да и больше всего я не любила эти экзамены. Отбор был строгим. Начиная с анатомии, заканчивая множественными параллельными талантами.

— Извините, я спешу.

Женщина хотела что-то ответить, но я быстро покинула её и ускорила шаг, слыша, как многие начали передавать информацию обо мне.

«До кабинета», — стучало в голове, когда меня буквально начали одергивать и пытаться не дать мне пройти. Никогда ещё коридор не казался мне настолько длинный и многолюдным.

Я не помню, что твердила и как отбивалась от множества родителей, когда захлопнула дверь и вошла в свой кабинет. На кофейном столике лежали пионы. Большой букет белоснежных цветов. Проведя по бутонам, я улыбнулась. Красивые, белоснежные, крупные. Они источали безупречный аромат, которым буквально была окутана студия.

— Армина Богдановна.

Я обернулась, но тут же выдохнула. Это были мои ученицы. Они пытливо смотрели на меня, а потом на огромный букет, по лепесткам которого я проводила пальцами.

— Мы пришли, — начала Женя, самая бойкая из группы девочек.

— Вижу, малыш. Чего стоим, давайте начинать, — подмигнула я.

Девочке разошлись по кабинету.

— Кто хочет провести урок? — задала я вопрос. Такие приёмы я редко, но практиковала. Тем более, что мысли сейчас были заняты другим. Вызвалась Женя, а я облокотилась на подоконник и поправляла девочек, когда замечала явные ошибки.

Занятие медленно подходило к концу, это подсказали стрелки часов, висевших в кабинете по центру.

А мои мысли все никак не могли покинуть и оставить меня. Если спросить, о чем я думала, я не могла бы ответить. Всё путалось. Я находилась в состоянии напряжения, непонятного страха, и больше всего меня беспокоили тишина или затишье со стороны мужчин.

Особенно Георгий, что-то подсказывало мне, что так просто он бы не отступился, а значит, он вновь может появиться или вот-вот появится.

— Лиля, — остановила я ученицу перед самым выходом из кабинета.

— Да, — малышка отделилась от вереницы девочек и подошла ко мне с улыбкой на личике.

Дождавшись, когда последняя из девочек покинула кабинет, я продолжила, присев вровень с девочкой:

— Лиль, я давно не видела твоего папу.

— Он в больнице, — не дав договорить, выдала малышка. — Уже несколько дней.

Я сглотнула и вспомнила:

«Я убью его», — хрипел Савелий, окутанный кровавой пеленой безрассудства, раскрыв ворот моего халата. Что-то мне подсказывало, что не просто так Георгий оказался в больнице.

В голове всё закружилось. Я смотрела на девочку и не знала, как правильнее и точнее задать интересующие меня вопросы.

— В какой он больнице? Что с ним случилось? — начала я быстро задавать вопросы, чувствуя себя безумно виноватой перед этой девочкой и мужчиной.

— Мы вчера ездили, — состроила задумчиво личико, такая большая, белая. Не помню.

Я вздохнула. А что, по сути, я хотела узнать от маленькой девочки пяти лет? Чтобы и адрес, и анамнез выдала с лечением?

— Мы ездили к папе вчера с дядей Олегом. Он адрес знает, можем спросить, — говорит неожиданно малышка. Я киваю. Беру вещи и выхожу за руку с малышкой. Она, счастливая, идёт со мной за руку по коридору, а многие родительницы рассматривают нас с интересом. Кто-то шепчется о том, что, возможно, я иду с дочкой. А это как лезвие по сердцу… я хочу, действительно хочу такую малышку…