Издали, когда, двигаясь еще в кольцевом потоке, после очередного плавного поворота, открылся вид на колоссальную конструкцию космопорта, составляющие решетчатый каркас черные сваи показались мне тонкими, как обгоревшие спички, а паутину тросов вокруг них я вообще не смог разглядеть. Теперь же, когда летели вдоль конструкции на дистанции не более ста метров, «спички» превратились в угольно-черные пятидесятиметровые трубы, диаметром не меньше метра, из легкого и прочного слюдопластика, собранные и запертые в жесткий каркас серебристыми титановыми канатами, в пару пальцев толщиной.

Теоретически любой антиграв (и армейский в том числе) мог самостоятельно подняться на полуторакилометровую высоту. Но такой подъем был сопряжен с гигантскими энергозатратами — ведь расход энергии в антиграве напрямую зависел от высоты подъема и общего тоннажа транспортного средства. В городе, для перемещения над крышами многоэтажек, эта проблема успешно решалась с помощью энергосберегающих транспортных потоков. При сольном же подъеме даже на пустом мини-антиграве к заоблачной платформе космопорта, решившемуся на такой отчаянный эксперимент мажору пришлось бы раскошелиться на пару тысяч имперских литариев, для покупки необходимого для подъема дополнительного энергозапаса. Подъем же на платформу каждого армейского антиграва, под завязку груженого тремя дежами жал, с полной амуницией, обошелся бы флоту в десятки тысяч имперских литариев. И, разумеется, столь дорогостоящим способом подъема никто в Империи не пользовался, предпочтя ему старый, добрый и практически бесплатный лифт.

Восемнадцать антигравов, разлетевшись вдоль широкого основания слюдопластиково-титановой стены-решетки, остановились напротив шести лифтовых кабин, таких же огромных, как была на Седьмой Юго-Западной учебно-тренировочной базе. Выскочив через распахнувшиеся двери антигравов на землю, мы вместе с остальными дежами нашего стожа забежали в кабину лифта, и зашедший последним Члюфа активировал подъем.

Земля под ногами стремительно понеслась вниз.

Из-за стеклянного пола на первых секундах подъема мне стало слегка не по себе: коленки предательски задрожали и отчаянно захотелось ухватиться за какой-нибудь крепкий, надежный поручень. Но, преодолевая страх, я отчаянно таращился на убегающие вниз крыши домов соседнего города, и постепенно, навалившаяся поначалу слабость сошла на нет. Я снова почувствовал себя сильным и грозным жалом Империи, крепко стоящим на ногах даже летящего вверх прозрачного пола.

Как только страх бездны под ногами исчез, перед глазами загорелась строка системного лога:

Левитация: +0,39 %

— Неожиданно, — не удержавшись, довольно хмыкнул я себе под нос.

И в тесноте кабины, разумеется, оказался услышан стоящими по бокам друзьями.

— Марин, глянь, наш бравый командир тоже, походу, на фобии плюшку словил, — тут же сбоку раздался насмешливый шепот неугомонного Смерницкого.

— Что значит тоже? — обернулся я к другу.

— Серегу, как только лифт тронулся, сразу нехило так перекосило, — охотно стал объяснил Артем. — А когда отпустило, ему в Левитацию полпроцента капнуло.

— Ты-то как об этом узнал?

— Так он сам мне только что рассказал. И лыба у Сереги бы точь-в-точь, как у тебя.

— Да пошел ты! — фыркнул я беззлобно.

И услышал в ответ задорный смех всех наших ребят. Обреченно махнув рукой, через секунду я тоже присоединился к общему веселью.

Несмотря на весьма шустрый бег прозрачной кабинки в вертикальной шахте лифта, полуторакилометровый подъем до платформы космопорта растянулся на добрые четверть часа.

Панорамный вид на городские крыши, открывающийся перед нами уже на стометровой высоте, очень быстро перерос в обозрение соседнего Грута с высоты птичьего полета, где между черными рядами домов с верхотуры нам стали хорошо различимы заполненные зеленью искусственно выращенных деревьев улицы-скверы. На последних метрах подъема зеленые прослойки между домами растворились в общей черноте слившего в блестящее антрацитовое пятно ужавшегося до размера одеяла города.

Достигнув, наконец, платформы, мы выгрузились из остановившегося лифта, и очутились на показавшейся поначалу бескрайней черной слюдопластиковой платформе, поделенной широкими, наполненными сияющей белизной линиями на десятки квадратных секторов. Всюду, куда не кинь взгляд, здесь происходила непрерывная чехарда с посадкой аккуратно опускающихся в сектор, или со стартом лихо взмывающих ввысь челноков. Казавшиеся крохотными точками с земли, на платформе они превратились в массивные летательные аппараты, высотой с двухэтажный дом и шириной не меньше шестидесяти метров.

Все обслуживающие орбитальные хофы челноки имели стандартную форму летающих тарелок, хорошо знакомую еще по прочитанным в детстве фантастическим рассказам. И теперь вживую с различных ракурсов мне довелось увидеть сразу с добрый десяток подобных летательных аппаратов. И правда, приплюснутая форма челноков очень напоминала две глубокие суповые тарелки, наложенные одна на другую, дном кверху, и соприкасающиеся одними лишь кромками.

Перед взлетом каждой такой титановой махины, нижняя и верхняя «тарелки» с огромной скоростью начинали вращаться в противоход друг другу, возникающая при этом центробежная сила превращала облегченный антигравом челнок, по сути, в гигантский двигатель, что позволяло ему запросто преодолевать планетное притяжение и очень быстро покрывать тысячикилометровые расстояния от поверхности планеты до вставшего на планетарную орбиту хофа.

При приземлении челнока на платформу, вращение «тарелок» останавливалось, часть нижней «тарелки» опускалась на платформу, трансформируясь в широкий ступенчатый трапп, и из располагающего в середине челнока салона, внутренними перегородками полностью изолированного от вращающихся «тарелок», через открывшийся люк можно было зайти в челнок, или выйти на платформу.

Долго пялиться по сторонам нам, разумеется, не позволили. Вышедший последним из кабины лифта Члюфа тут же скомандовал построение и, когда привычно разбежавшиеся по местам жала замерли перед ним выстроившимися в линию мобильными ячейками дежей, приказал всем, строго соблюдая очередность дежей, следовать в закрепленный за нашим стожем двенадцатый сектор.

Аккурат напротив нашей лифтовой площадки оказался десятый сектор, наш же — обнаружился правее на двести метров, и по огромной платформе особливо блуждать нам не пришлось. Одновременно с нашим приближением на квадрат сектора, с красным числом двенадцать, нарочито ярко намалеванным на центральном белом круге, аккурат на середину с пронумерованным кругом плавно опустился очередной серебристый челнок, с выгравированном на боку верхней «тарелки» номером А14-К1549.

— Это за нами! — озвучил и без того всем понятный факт Члюфа, и жестом указал мне заводить первый деж на опускающийся трап челнока.

Глава 20. В челноке

В просторном салоне челнока, немного уже знакомом нам по виртуальным тренингам, пассажирских мест всем жалам стожа хватило с избытком. Сидений здесь было ровно сто двадцать, численность же нашего сборного стожа едва дотягивала до стандартной сотни, потому на удобных широких креслах с комфортом устроились все.

Планировка салона представляла собой некое подобие цветка, где в роли «сердцевины» выступала круглая рубка, закрытая от пассажиров глухой серой стеной из слюдопластика, а примыкающие к ней «лепестки», разделенные прозрачным пластиком, представляли собой десять секторов, с тремя рядами кресел в каждом, расширяющимися, в силу специфики круглого салона, от центра к периферии (три кресла в первом ряду, четыре во втором и пять в третьем).

Очевидно, что деление по секторам челночного салона осуществлялось с целью размещения в обособленном секторе отдельного дежа, каковых в стоже, как и секторов в салоне, было ровно десять. А чтобы, при размещении стожа, в салоне не возникало неразберихи, каждый из секторов был еще и пронумерован, и жала первого дежа, соответственно, отправлялись в первый сектор, второго — во второй, и так далее.