Мои ноздри вспыхивают.

— Ты взрываешься от эмоций. Не можешь себя контролировать, поэтому так легко увидеть кнопку твоего самоуничтожения.

Его слова, словно яд, обволакивают меня и душат дымной, навязчивой настойчивостью.

Он нащупывает что-то у своих ног. Мгновение спустя бросает мне коробку.

— Подарок. — Говорит отец.

Низ моего желудка вываливается наружу.

Презервативы.

— Не пойми меня неправильно. Это не из-за наследства. — Я практически слышу его шипение, как будто змея внутри выходит поиграть. — Это для твоего же блага. Я не хочу, чтобы ты разрушил жизнь какой-нибудь девушки так же легко, как свою собственную.

Моя грудь вздымается и опускается.

Коробка с презервативами остается у меня на коленях, проникая сквозь джинсы к коже.

— Ты никогда не сможешь получить то, что хочешь, Зейн. — Шепчет отец. — Эти девчонки в Redwood Prep могут быть ослеплены твоей внешностью и талантом, но здравомыслящая женщина увидит тебя насквозь — безответственного и ненадежного. — Он упирается пальцем, мозолистым от многолетней игры на гитаре, в коробку. — Так что тебе лучше постараться свести к минимуму последствия своих необдуманных поступков.

Безумный смех бьётся в моей груди и пытается вырваться изо рта. Кажется, будто невидимая рука схватила моё сердце и сильно сжала.

Смаргиваю сердитые слёзы, застилающие глаза. Папа неправильно истолкует это. Он подумает, что я плачу, потому что мне больно, а на самом деле я плачу, потому что другой вариант — задушить его.

Отец опускает окно.

— Рон.

Великан топает к моей стороне машины и открывает дверь. Он бросает на меня взгляд, который говорит: Ты собираешься выходить или мне нужно тебя проводить?

Я выбегаю из машины, и презервативы падают на землю.

Рон поднимает их и протягивает мне.

Хватаю коробку и бросаю её в машину. Серебристые упаковки вылетают из крышки и разлетаются над головой отца, как конфетти.

Глаза отца расширяются от шока, и он отбивает латекс грубыми, бешеными движениями.

Смотреть на это приятно.

Так приятно, что я понимаю, что хочу большего.

Больше этого шока в его глазах.

Больше ощущения победы.

Мои губы кривятся в знак мрачной уверенности, и я наклоняюсь к машине, чтобы сказать через окно.

— Ты прав, папа. Я тот самый сын, который срывается с катушек, не заботясь о последствиях.

Отец усмехается.

Я улыбаюсь ему.

— Я покажу тебе, каково это, когда я выхожу из себя.

Иду в дом с новой решимостью.

Папа считает меня неудачником.

Ну и что?

Всем нравятся аутсайдеры.

Пришло время показать папе, какой ад может обрушить на его королевство кто-то вроде меня.

ГЛАВА 12

ГРЕЙС

Я ненавижу похороны.

Они напоминают мне о ней.

О Слоан.

То, как рыдала её мать, отказываясь позволить работникам кладбища опустить гроб в землю.

Как плакали её сестры, беззвучные слёзы катились по их лицам.

Как никто не пришёл.

Она умерла в одиночестве.

Отвергнутая.

Забытая.

И всем было наплевать.

Всем, кроме репортеров.

Новостные фургонов.

Камеры.

Журналисты, которых приходилось сдерживать полицейской лентой и знаками «не переходить дорогу».

Шакалы, пирующие на нашей боли.

Стервятники с тушей.

Эксплуататоры даже в смерти.

Я смотрю на травянистый холмик, где покоится мать Каденс. Передо мной — тщательно ухоженный газон, роскошные надгробия и сад, где скорбящие члены семьи могут найти минутку утешения среди красочных цветов.

Последнее пристанище Слоан совсем не похоже на это. Её тело покоится на государственном участке, а надгробные плиты потрескались и откололись. На некоторых даже есть граффити. Вокруг неё — обнищавшие лачуги, следы незаконного проживания. Наркотики свирепствуют. Ежедневные убийства ведут прямую линию к кладбищу.

Там нет покоя.

Нет сада.

Только сорняки, которые буйно разрастаются, пируя на разлагающихся костях, питающих почву.

Желчь поднимается в горле, и гнев, дремлющий в душе, вместе с яростью, кипящей под кожей, доходят до кипения.

То, что случилось со Слоан, — непростительно.

Виновный был пойман и сейчас сидит в тюрьме, но виноват не только тот, кто завладел ножом. Вокруг ходят люди, чьи руки испачканы в крови. Люди, которым ещё предстоит понести наказание.

Я уже должна быть дальше в своей миссии. В том, что расследование застопорилось, виновата я. Я слишком погрузилась в свою роль учителя в школе Redwood Prep. Я начала заботиться об учениках.

Некоторые из них — придурки, чего и следовало ожидать в таком эксклюзивном месте, как Redwood Prep. Но есть и те, кто, как Слоан, просто пытается найти свой путь.

Дети, получающие стипендию, занимают особое место в моём сердце.

Я хочу, чтобы они добились успеха.

Я хочу, чтобы они взлетели.

Я хочу стать стеной между ними и уродливой правдой, с которой мы со Слоан были вынуждены столкнуться в Редвуде.

Между хаосом с Каденс и Маллизом, расследованием преступника, виновного в пожаре, уклонением от своих чувств к Зейну — я была занята.

Не теми вещами.

Всеми отвлекающими факторами.

Сегодняшние похороны растопили лед, сняли слой путаницы и все прояснили.

Я не просто преподаватель в Redwood Prep.

Моя цель гораздо глубже.

Слоан ждёт, когда я докопаюсь до истины.

Сжимаю руки в кулаки, когда священник произносит несколько слов о небесах и покое.

Виола, сестра Каденс, слегка всхлипывает. Тринадцатилетняя девочка одета в чёрное платье с пышной юбкой и чёрные туфли на каблуках. Каденс одета во что-то более официальное — чёрное бархатное платье А-линии и маленькую вуаль на лице.

Датч, Зейн и Финн одеты в одинаковые костюмы.

Забавно. Несколько дней назад они были в костюмах на свадьбе Каденс и Датча.

А теперь в костюмах на похоронах её матери.

После всех их безумных поступков я не могу не пожалеть эту компанию друзей. Потеря любимого человека, даже если он совершил множество ошибок, может разорвать ваше сердце на части.

Священник продолжает.

— И я знаю, что Тина наблюдает за нами с небес, улыбается и мечтает обнять вас.

Небес?

А Слоан тоже там?

Я так не думаю. Иногда мне кажется, что я вижу, как она смотрит на меня. Ждёт, когда я сделаю то, что нужно сделать, чтобы она смогла вернуться домой.

Священник закрывает свою книгу.

— Да смилостивится Господь над её душой.

Почти смеюсь.

Бог, которого я знаю, не является Богом милосердия. Если так, то почему он позволил Слоан страдать? Зачем позволять людям, виновным в её смерти, процветать и жить дальше, не верша правосудие? Почему оставил меня жить с чувством вины и боли?

До моих ушей доносится тихий ропот. Я вижу, как священник движется вдоль шеренги похоронщиков, пожимая им руки.

Светловолосая девушка обнимает Каденс за талию и что-то ей говорит. С другой стороны Датч держит её за руку, сжимая.

Позади них на некотором расстоянии стоят Сол и Серена. Они оба выглядят неуютно.

Зейн и Финн выглядят соответствующе мрачными.

Я зачесываю локон за ухо, изучая Зейна с высоты деревьев. С такого расстояния трудно разглядеть его глаза, но я знаю, что они сверкают на солнце. Смесь зелёного, голубого и золотого.

Чёрный костюм и полуночно-фиолетовые волосы придают ему ауру опасности. Как нож. Острый и режущий. Не помогает и то, что волосы убраны назад, привлекая моё внимание к высоким скулам и челюсти, способной перерезать человека пополам.

Я слышу, как за спиной хрустят листья.

Застыв, поворачиваюсь и задыхаюсь от шока.

— Мистер Кросс?

— Мисс Джеймисон.

Голос у суперзвезды глубокий, хриплый.

Как только я его слышу, думаю о Зейне. У них обоих похожий тембр, но голос Зейна похож на грубую ласку, а Джарода Кросса — на мёд, гладкий и соблазнительный.